Синие горы - Елена Ивановна Чубенко
Раскрутив леску с удилища, Николай насадил на крючок кусочек хлебного мякиша. Собственно, рассчитывать на улов смысла не было — надо было на восходе подаваться или на вечерней зорьке. Но выслушивать дома от жены бесконечные варианты разговора с несгибаемой будущей родственницей не хотелось.
Досадливо поморщившись от нахлынувших мыслей о предстоящей свадьбе, пошёл Николай по берегу, с удовольствием втягивая ноздрями речной свежий дух.
А я в ответ на твой обман
Найду ишшо кудрявее,
А наш роман — и не роман,
А так, одно заглавие… —
потихоньку затянул он полюбившуюся ему песню из какого-то недавнего кино.
Сколько ни бросай попусту леску в воду, а домой идти надо. Выходной и так прошёл почти бесцельно. И до темноты по берегу не побродишь, хоть и очень хотелось. Да и время вечерней уборки уже подошло. Вздохнув, пошёл Николай к своему огороду. Привычным путём вернулся к бане и провёл обратный ритуал: поменял болотники на калоши, уложил удочку на её законное место и двинулся в сторону дома.
Супруга, к его удивлению, притихла. Видимо, отсутствие зрителя в его лице позволило закончиться концерту.
— Плитку погляди, что-то совсем как неживая, — буркнула жена. — Второй час мясо варю.
Безропотно взяв в руки старенькую плитку, Николай сел на табурет и с удовольствием поковырялся в её чреве. Хоть что, лишь бы не возвращаться к навязшей в зубах теме свадьбы.
— Отжила, однако, плитка, мать. Либо выбросить, либо конфорку новую искать.
Помыл руки и присел к столу. Налил стакан чая, взял кусок калача и, щедро намазывая его сметаной, отправил в рот.
Супруга даже не присела. Стоя у печи, незряче глядела куда-то мимо него и всё повторяла обречённо на разные лады:
— А мы вроде как никто, и звать нас никак…
Николаю стало не по себе. Жена переживает, а он тут как будто с голоду умирал. Встал, аккуратно стряхнул крошки со стола в ладонь, запил их чаем и пошёл к двери.
— Убирайся там сейчас в стайках, а я одёжу поглажу, поедем же завтра. На поклон, — язвительно завела снова жена, глядя в стремительно удалявшуюся его спину.
Ночью брызнул тихий дождик. И утро следующего дня было таким возмутительно ярким и безмятежным, с голубым свежепостиранным небом, что меньше всего хотелось куда-то ехать спорить или ругаться. Николай с тоской поглядел на угол бани, за которым притаилось его рыбацкое счастье. Но после обыденного ритуала дворовых забот выгнал за ворота ярко-оранжевую «Ниву». Зашёл домой, переоделся в чистое и уже вместе с женой вышли.
— Мы зайдём в дом, а ты им сразу и скажи, — начала Нина. — Мол, мы подумали и всё-таки считаем, что надо первый день у нас. Я так, мол, решил.
Николай, коротко взглянув на жену, улыбнулся, представив себе эту картину.
— И чо ты лыбишься? Смешно? А из дома нас выставят, тоже смешно будет?
— Нинка, мы никуда ишо не приехали, ты уж скандал затеваешь. Остынь.
В дом сватов шли напряжённые, будто лом проглотили. Не успели войти — сват Пётр Алексеевич волочит на веранду длинную широкую скамью.
— О, Николай, хватайся за тот конец. Упрел, паря, с лавкой. Мамина ещё, полсемьи садились за столешницу.
Николай с облегчением схватился за торец скамьи, пропустив в дом супругу. После того как тяжеленная лавка благополучно была поставлена под стенку веранды, будущие сваты присели на неё.
— Посидим, Никола, да покурим тут. Щас там мою не переслушаешь, — тоскливо сказал сват и полез в карман клетчатой рубахи за измятой пачкой «Севера».
Николай обрадованно устроился рядом и даже машинально потянулся за папиросой, но вовремя опомнился. Бросил ведь курево лет десять назад, как Нина стала задыхаться от запаха дыма.
— Моя тоже не подарок, Алексеич. На всяк пожарный не мешало бы даже поменять дислокацию, в рукопашной сойдутся, дак как бы нам не прилетело.
— Думашь, долетит?
— У моёй не заржавеет. Если не сама, дак черти помогут, — пошутил Николай, но на душе было тягостно.
— Хоть бы к детям не лезли, — о своём тоже подумал и высказал Алексеич.
— А чо твоя запотеяла у вас гулять всю свадьбу? Не по-людски как-то? — поинтересовался Николай.
— Мол, у дочки тут подруг куча, у нас друзья. А дом большой супротив вашего, у нас ведь четыре комнаты. И, мол, у вас родни всего шесть человек, а у нас под тридцать соберётся. Не хочет вам обузой быть.
Вспомнил Николай свой домишко, который состоял из кухни и зала. Спальные места делились попросту: на диване, в зале, спал сын, а они с Ниной в кухне. Да и то после армии сын больше ночевал в тепляке, тоже больше похожим на курятник. Кивнул согласно головой. Что тесно, то тесно.
— А с парнем-то нашим ладит твоя?
— Душа в душу вроде пока, — как-то неуверенно ответил сват. — Да моя-то что, лишь бы у них с дочкой ладно всё было. Мы и домик тут им присмотрели, от колхоза.
— Я тоже своей говорю, что лишь бы сами жили. Какая разница, у кого бу…
Именно в этот момент из дверей веранды выскочила Нина Васильевна. Несмотря на интеллигентнейшее платье из тёмно-синего крепа с белым кружевным воротничком, вела она себя как деревенская продавщица Галя, когда очередь ломилась в закрытые ещё двери:
— Колька! Заводи машину! Куда там, шибко культурные! Разве можно нам, со свиным рылом, в калашный ряд! — И, матюгнувшись, стремительно пролетела к воротам.
Алексеич встал, горестно проводил глазами сватью и подал пятерню для прощания:
— Высокие стороны не пришли к согласью… Так хрен и выпьешь за одним столом, сват…
— Да уж. Ну ладно. До встречи. Пойду свою успокаивать.
— А я свою.
С тем и разошлись грустные сваты.
В салоне машины только что не искрило от повисшего напряжения. Метров сто жена ещё терпела, только пыхтела оскорблённо, но потом завелась:
— Ты хоть понимаешь, что тебя, как дурака, на эту лавочку выманили? Выманили, чтобы ты не мешал, как дерьмо под сапогами? Штоб они
