Всё, что у меня есть - Труде Марстейн
На бегу думать трудно. Мне надо было бы как следует все обдумать, прежде чем начать бегать через школьный двор по команде Осе. Хотелось бы, чтобы мой голос не звучал так фальшиво, когда я отвечала Ингеборг, которая сообщила, что намерена устроить летний праздник в саду и пригласить на него почти всех девочек из класса. Прошло уже два месяца с тех пор, как наша с Анной Луизой дружба сошла на нет. Все началось, когда Ингеборг и Осе придумали секретный клуб, члены которого собирались на переменках в девчачьем туалете. Тесное пространство кабинки вмещало не всех, так что Анне Луизе и Вибеке места не оставалось. «Бежим!» — кричала Осе, и мы мчались как испуганные лошади. Но Анна Луиза не могла с этим смириться и пыталась пробиться в члены секретного клуба. Каждый раз, когда раздавался звонок на перемену, она резко срывалась с места и неслась через школьный двор, стараясь успеть забежать внутрь прежде, чем мы захлопнем дверь, словно она хотела в который раз испытать поражение. Я надеялась и не надеялась, что она успеет. А мы стояли там ввосьмером, запыхавшиеся, тесно прижавшись друг к другу, хихикали, толкались возле унитаза, краснолицые и потные. Восемь минут, семь, шесть, пять. Кто сможет попасть в секретный клуб, доступ в который закрыт? Учительница ничего не замечала: в последние дни учебы перед летними каникулами она поблагодарила нас за шесть прекрасных лет, проведенных вместе, и сказала, что редко встречала такую сплоченность, как в нашем классе. Она пожелала нам успехов в старшей школе и удачи на жизненном пути. Анна Луиза стояла передо мной, никто не решался приблизиться к ней ни на шаг, она так и стояла одна — в своей голубой юбке, с позолоченной тонкой цепочкой на шее. Она боится Вибеке как огня, для нее нет никого страшнее Вибеке.
Я застилаю соломой стойло Небожителя и замечаю Като, идущего через двор к конюшне. Я хватаю тачку и подкатываю ее к навозной куче. Шаги у Като медленные, размеренные, он уже рядом. Не останавливаясь, я опрокидываю тачку и слышу стук его ботинок по бетонному полу. Я откатываю тачку и повыше натягиваю брюки, так что швы впиваются в кожу при каждом шаге.
Повсюду разбросана солома, Като указывает на шнур и пустую коробку из-под сока, которые кто-то бросил в углу, и этого достаточно, чтобы я пошла и все убрала.
— Ты надела брюки для верховой езды, — замечает он.
Я отвязываю Небожителя и направляю его к стойлу, беру три охапки спрессованного сена и разбрасываю по полу. Конь захватывает небольшие пучки сена губами, мотает головой, чтобы сбросить лишнее, и начинает медленно жевать. Като треплет по холке Фиону.
— Девочка моя, какая же ты красавица, — говорит он с нежностью в голосе. Потом он включает кассетный магнитофон.
Небожитель размеренно пережевывает, моргает, подхватывая пучки сена. На доске объявлений прикреплена записка про котят. Като пригрозил Ирене: «Я разделаюсь с ними, если ты от них не избавишься».
Я чувствую, как напрягаются мышцы по всему телу, обтянутому узкой майкой и брюками для верховой езды, когда прохожусь с тяжелой метлой вдоль стойл. Широкий сильный взмах — и воздушный вихрь подхватывает и кружит в медленном танце пыль, сено и соломенную труху.
Движения Като уверенные и четкие, у него сильные руки, которые заставляют лошадей подчиняться. Я становлюсь все более и более смелой, но и страшусь тоже все больше и больше. Когда я поворачиваюсь с метлой, то вдруг оказываюсь в объятиях Като, его руки скользят по моим бедрам, словно узловатые ветви дерева, я чувствую колкую щетину и теплое дыхание на шее. Едва коснувшись губами моей щеки, он тут же отстраняется, бормоча торопливое и чуть насмешливое «извини». Сильное желание поцеловать меня — я даже не успела этого понять — уступает место раскаянию, и поцелуя уже не будет. Като убирает руки и смотрит через открытую половину двери на небо, словно пытается угадать, какой будет погода. С трудом сдерживая зевок, он приоткрывает рот, обнажая огромные кривые зубы. Появляется Рагнхильд в брюках для верховой езды, она ведет под узду Табриса. Глядя на нее, точно не скажешь, сколько ей лет — она выглядит и на пятнадцать, и на шестьдесят, хотя на самом деле ей сорок два. Коротко стриженные каштановые волосы, румянец на щеках, талия перетянута узким поясом, словно разрезающим ее пополам. Из магнитофона льется музыка, я застыла с метлой в руке. Рагнхильд заводит Табриса в стойло, он разворачивается и пытается захватить пучок сена, она снимает узду, конь встряхивает головой. Рагнхильд поворачивается к Като и спрашивает, все ли в порядке.
Она ослабляет ремешки на подпруге, та скользит и повисает под животом у Табриса. Я чувствую, как занемело во рту, как будто после настоящего поцелуя. Все тело пытается понять, что произошло. Или не произошло.
— Хочешь прокатиться на Небожителе? — обращается ко мне Като.
— Не думаю, что успею, — отвечаю я, — у нас в гостях тетя.
Он наблюдает за тем, как я ставлю метлу рядом с поддоном для воды, широко улыбается, и я вижу ряд желтых кривых зубов. Рагнхильд выходит из стойла, через руку перекинуто седло.
— Я могу немного погонять его, — говорит она.
Кошка по кличке Мирамис выпрыгивает из коробки и бежит прочь, котята отзываются дружным жалобным писком. Вчера Анна Луиза захотела посмотреть, сможет ли котенок сам найти дорогу к матери, и вытащила одного на бетонный пол. Малыш жалобно пищал, медленно переставлял лапки, прижимаясь животом к полу, и поднимал хвост, обнажая нежную розовую плоть. Почти сразу рядом с котенком, громко мяукая, появилась Мирамис и, схватив серый комочек прямо за голову, потащила обратно в коробку. Я сказала Анне Луизе: «Ты что, совсем дурочка?» Кажется, что чем больше людей чувствуют неприязнь к Анне Луизе, тем она становится несносней, а она ходит как ни в чем не бывало и делает вид, что ей наплевать. Но ей, конечно, не наплевать.
На веранде вкусно пахнет блинчиками. Халвор лежит в гамаке с журналом комиксов, Кнертен скулит на привязи где-то в зарослях рододендрона. Тетя Лив со стопкой тарелок направляется к столу. Муравьиная дорожка тянется с травы через две ступеньки веранды до липкого пятна пролитого сока — вокруг темной кляксы копошатся муравьи.
Тетя Лив подходит к Халвору, выхватывает комиксы у него из рук и легонько шлепает его по лбу, Халвор пытается отвоевать журнал. Тетя постоянно твердит, что он должен читать
