Тайм-код лица - Рут Озеки
Классификация «На глазок»
В детстве мы со сверстниками хорошо знали, что у азиатов раскосые глаза. Мы четко знали, что у китайцев глаза скошены кверху, а у японцев – книзу. В школе мы часто играли на эту тему. Прикладывая пальцы к внешним уголкам глаз, мы оттягивали их вверх и говорили нараспев: «Чай-ни-и!» Потом мы опускали уголки глаз вниз и тянули: «Джапа-ни-и!»[6] Наконец, приподнимали один угол и опускали другой, делая глаза несимметрично раскосыми, и кричали: «Середка-на-половинку!» Я кричала громче всех, потому что я была ключевой фразой этой игры. Все это знали, и поэтому я чувствовала себя особенной, немножко стеснялась и немножко гордилась.
Конечно, ни в этой шутке, ни в «ключевой фразе» не было ни доли истины. Глаза у китайцев не скошены кверху, а у японцев – книзу, и мои глаза не наклонены в разные стороны, и китайской половины во мне тоже нет. Мой отец был белым американцем англосаксонского и североевропейского происхождения. Мать была этнической японкой и имела японское гражданство, но к моменту моего появления на свет успела получить американское. В моем свидетельстве о рождении раса моего отца записана как «белая», а раса матери – «желтая».
Я привыкла считать себя наполовину японкой, хотя понятие «наполовину» поначалу приводило меня в замешательство. На какую половину? Какая половина к чему относится и где проходит граница? Верхняя или нижняя половина у меня японская? Или разделяющая меня черта проходит по диагонали? Однажды, когда мне было лет десять-одиннадцать, ко мне в парке подошли несколько мальчиков и спросили, косая ли у меня вагина, раз я азиатка. Это тоже меня ошеломило. До этого я никогда не слышала, чтобы слово «вагина» произносили громко вслух.
Я росла в штате Коннектикут и никогда не думала о себе как «наполовину белой» или «наполовину американке». Американец был белым по умолчанию, так что эта моя половина не нуждалась в обозначении. Белый американец – это было не смешно, там было не над чем пошутить, не на что показать пальцем. Осознавали ли мы, что в основе наших детских игр лежит расизм? Думаю, что нет, во всяком случае, не вполне.
Нам просто казалось забавным корчить рожи, карикатурно раздувая щеки и скашивая глаза, изображая «азиатский кроличий прикус»[7], негритянские губы, поросячьи носы. Наши лица были юными и податливыми, как пластилин, мы растягивали их и искажали свои черты до карикатурного гротеска. Мы смеялись. Нам было весело. Нас никто не останавливал. Такие слова, как «китаеза» и «япошка», были частью обычного послевоенного лексикона, но каким-то образом мы понимали, что ими можно шутить, а вот другие слова: «чинк», «джеп», «нип», «ниггер» – те не для шуток[8].
Но даже не осознавая до конца расистскую подоплеку наших игр, мы ощущали волнующую запретность расовых стереотипов. Мое понимание как у полукровки было в чем-то глубже. Каким-то подсознательным, врожденным образом я чувствовала опасную нестабильность, которая возникает при смешении крови. Я понимала, что идентичность изменчива, что она существует в широком спектре и что у меня до некоторой степени есть выбор, в какую сторону определиться. Поэтому, когда дети корчили рожи, я хоть и испытывала неловкость от того, что меня отождествляли с кривым половинчатым лицом, думается, к этой неловкости примешивалось облегчение и даже благодарность судьбе за то, что зло, которое я олицетворяю, будучи наполовину азиаткой, составляет лишь половину того, что еще могло быть. И вот, чтобы еще больше слиться с гегемонией и укрыться от по-настоящему плохих наименований, я возвышала голос и присоединялась к общему хору, вытаращив глаза и распевая «чайни-и», «джапани-и». Главное, как я поняла, это приладиться к «ключевой фразе» с правильной стороны.
Еще мы играли в такую игру: когда выпадал первый снег, мы с моей лучшей подругой Джейн брали палки, выходили на улицу и рисовали на снегу рожицы. Я рисовала японцев, а Джейн – американцев. Мы играли во Вторую мировую войну, а эти лица были нашими войсками. Тот, у кого больше войск, выигрывает войну. Лица должны были быть одинаковыми: большой круг – голова, две точки вместо носа и черточка вместо рта. Только глаза были разными. Я рисовала лишь косые черточки, двумя быстрыми взмахами по снегу, а Джейн приходилось полностью вырисовывать глаза кружочками. Это занимало у нее гораздо больше времени, а поскольку мы рисовали наперегонки, то она всегда проигрывала. Мы играли до сумерек, пока вся улица не покрывалась рожицами, и моя Япония каждый раз побеждала. Нам не приходило в голову, что мы переписываем историю.
Тайм-код
00:17:28
00:17:28 Я всегда чувствовала себя немного странно, когда подводила глаза. Словно я жульничаю или предаю саму себя, пытаясь нарисовать глаза побольше. То же самое с тушью для ресниц. У меня небольшие азиатские ресницы, так зачем притворяться?
00:19:02 Чувствую себя идиоткой. Дурацкий эксперимент. Какой-то нарциссический. И солипсистский. Скучно. Не хочу больше этим заниматься. Может, пора попить кофейку?
00:20:46 Глубокий вдох. Возьмем себя в руки. Сделаем еще одну попытку. Взгляд не отводить. Итак, что мы видим? Мешки под глазами. Обвисшие, слегка припухшие. Достались мне от отца. Впервые я обратила на них внимание, когда мне было под сорок. И пришла в ужас. Я не хотела выглядеть как отец. Мне не хотелось, всякий раз глядя в зеркало, встречаться с его поникшим, разочарованным и укоризненным взглядом. Но я ничего не могла с этим поделать. Мешки никуда не исчезали. Они были самой заметной частью моего лица. Может быть, никто больше их не замечал, но я не могла смотреть на свое лицо и не видеть их. Думаю, примерно в это время я начала носить очки в толстой оправе.
00:24:32 Вот странно. Вдруг осознала, что уже несколько лет не обращала на эти мешки особого внимания. То есть, я их замечаю, глядя в зеркало, но больше не зацикливаюсь на них. Что изменилось? Уж конечно не сами мешки. Они-то если и изменились, то в худшую сторону. Может, я к ним просто привыкла? А может быть, изменилось мое отношение к отцу? Он
