Коди. Небраска - Миа Пустовит
Он ни по кому не скучает, но порой подолгу сидит в пустых покинутых жилищах тех, кто сумел увидеть в нем нечто большее, чем отсталого приемыша тети Марты. В беззвучном мире танцующих пылинок он сидит, чуть сгорбившись, за пустым кухонным столом или на диване, обтянутом пленкой или просто заброшенном тканью. Глаза его не следят ни за чем, поза расслаблена, но достаточно культурна, словно в чистенькую стерильную гостиную вот-вот войдут владельцы.
Он помнит всё неважное, любые мелочи: как пахла красавица Люси Келлер из 9 класса, когда она выходила со спортивной площадки, или как уложила волосы “на мужской манер” продавщица в лавке скобяных изделий, что продавали на углу Черри стрит и Четвертой стрит на последний в этом городе праздник 4 июля, или вот еще – как Джо Эберли обманом вывез его за город и, сняв с него ботинки, бросил холодной зимой 2008 (земля тогда уже промерзла и Коди стер подошвы ступней так сильно, что не вставал несколько недель).
Он помнит все, кроме своего появления здесь.
Ему казалось, что он уже родился пятилетним ребенком в джинсовом комбинезоне с карманами, набитыми золотом. Поначалу его появление вызвало небывалый резонанс, ни дня не проходило, чтобы его тетю Марту не спрашивали соседи, а особенно соседки, о ее подопечном. Слухи о нем ходили самые разные, от наивных до кровожадных, но вскоре все привыкли и безмолвно согласились считать его общим сыном. В конце концов, они же его и назвали Коди.
Куда бы ни направлялся Коди – он бежал. Бег был его вторым именем.
“Бежать – значит побеждать”, повторял он слоган с коробки кроссовок, сам он носил старые ботинки – ему так и не купили ту заветную пару, а сам он не умел, да и купить их ему было не на что.
Раньше, в особо жаркие летние дни, передние и задние двери домов держали открытыми, чтобы получать хоть легкий сквозняк, и тогда, играя, он проходил через десятки жилищ, словно иголка с ниткой. У него даже была такая игра – сколько домов и маршрутов он сможет “зашить”.
Дома менялись, и вместе с ними менялись ароматы: отголоски приготовленной пищи, застарелый запах табака на аромат цветочного освежителя или немного старческий у миссис Катц. Слова приветствия висели в воздухе, он мог потрогать их руками, кресла-качалки поскрипывали, москитные сетки, амулеты от злых духов, обрывки разговоров складывались в причудливый орнамент линии жизни, фразы из умолкших телевизоров, радио. Все отличалось и все было одинаковым. Коди прошивал пространство десятков жизней, оставаясь сторонним наблюдателем, любопытным и одиноким. Просто маленький бегун на полуденном солнцепеке.
Доходило до того, что в собственный дом он приходил поздно вечером, а наутро, забирая почту, тетя Марта слушала шутки соседей о том, что только святой дух и хранит этого ребенка. “Это же надо, пройти в дом ханжи Дрю, он ведь мог и пристрелить его, приняв за грабителя”, – причитали женщины, а мужчины только смеялись. Любой, кто видел его, мог сказать: “Коди у нас простоват, но никогда плохого не сделает, а обидеть его – всё равно, что подстрелить пересмешника”.
Так говорило большинство, но были и несогласные, как ханжа Дрю. Он собирал своих друзей, таких же бесцветных ворчливых стариков, на веранде своего дома, и они до ночи курили там свои трубки, шелестя проклятья.
Коди отмахнулся от воспоминаний и прибавил скорость, его ноги так и мелькали в пыли. Он свернул на Четвертую улицу, она оканчивалась петлей, а посередине был заросший травой старый сухой фонтан, и три дома кружились на его орбите. Тишину города нарушили звонкие крики:
– ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ! Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕЕСЬ!!! А ТЫ – НЕТ! А ТЫ – НЕТ, И ТЫ – НЕТ!
Корча дикие гримасы и тыкая в три дома поочередно, он грациозно пробежал дорожную петлю, на ходу кривляясь и подпрыгивая перед заброшенными, но все еще удивительно красивыми двухэтажными особняками. Возле них вязы разрослись так сильно, что почти скрывали подходы к крыльцу и веранде. На чердаке одного из домов вздохнула от ветра и колыхнулась ажурная вязаная занавеска – грустный призрак давно забытых дней. В пыльных бассейнах на задних дворах шуршала, переговариваясь, прошлогодняя листва.
– Снова старые разговоры – сколько можно?! – Коди зажал уши и, горбясь, продолжил бежать, опасливо защищаясь от давно умерших воспоминаний. Он бежал еще какое-то время, оглядываясь и подпрыгивая, хлопая в ладоши, ботинки его ударялись о неровную в той части города старую асфальтовую дорогу.
Тук-тук-тук, мерно и бесстрастно, как ход старых часов.
Четвертая улица менялась на Пятую, чем дальше от Центральной улицы, тем меньше становилось домов. Город таял на глазах, от зданий оставались только памятная табличка и фундамент, своим бессмысленным геометрическим символом бередящий воспоминания только у одного человека. Даже Джей, еще не старый, начал забывать своих соседей и друзей, живших с ним бок о бок до самого конца.
– Почему мы не уезжаем, Джей?
В один из промозглых осенних вечеров Коди и Джей рубили дрова для печурки, заодно стараясь согреться, но тщетно: пальцы у них так и посинели, а тети Марты уже не было в живых, чтобы напомнить мужчинам надеть перчатки.
Резко опустив топор на толстое полено, Джей ловко расколол его и, подбоченясь, ответил с видимым удовольствием, ему никогда не надоедало отвечать на этот вопрос:
– Видишь ли, малыш, – ему нравилось так называть Коди, – если на определенной земле жило больше девяти поколений и в итоге не осталось никого, кроме них, то земля, после символических торгов, отходит представителю этой династии. А мы жили здесь в те времена, когда еще в прериях бегали бизоны. У меня каждый предок на стене в рамочке висит, уж поверь мне, этот город мой, и у меня большие планы на него, осталось подождать немного, и дело закрутится! Дело закрутится!
Как и всегда, интонация у Джея росла от заговорщической до самовлюбленной, и на фразе “дело закрутится” он начинал хохотать и вытирать покрасневший от холода нос, пока его не прерывал собственный кашель. Коди слышал эту байку не одну сотню раз, но продолжал спрашивать, просто чтобы послушать, как Джей смеется. Отношения у них остались неизменны с тех пор, как тетя Марта привела испуганного малыша в дом, сказав: “Джей, мы с тобой – грешники, но этот ребенок – ангел, он послан нам судьбой, Джей. У него все карманы набиты золотом. Я люблю его, он теперь
