Монстр - Л. Дж. Шэн
Но потом я почувствовал, как защемило в груди, потому как знал, что позже вечером они отправят меня обратно к Кэт. Это напомнило мне о том, что на самом деле я не был частью их семьи.
Это был единственный хороший момент в моей жизни. Я снова и снова прокручивал его в голове каждый раз, когда лежал в постели и слышал, как пружины кровати Кэт скрипят под тяжестью незнакомца.
– Мы заберем его, – холодно объявила Спэрроу. – А теперь вон отсюда. Мы пришлем документы, как только наш адвокат их подготовит.
В ту же минуту мою грудь наполнило неизвестное теплое чувство, которое я не испытывал никогда прежде. Я не мог его остановить. Оно было приятным. Это надежда? Предчувствие возможностей? Я не мог дать ему название.
– Рыжая. – Трой тихо произнес прозвище своей жены.
И вот в один миг все внутри меня вновь похолодело. Он не хотел меня усыновлять. Да и с чего бы? У них уже есть идеальная дочь. Сейлор милая, забавная и нормальная. Она не ввязывалась в драки, не вылетала трижды из школы и уж точно не ломала себе шесть костей, вытворяя опасную ерунду, потому что боль напоминала ей, что она все еще жива.
Я не дурак. Я понимал, куда отправлюсь – на улицу. Такие дети, как я, не попадали в семьи. Только в беду.
– Нет, – огрызнулась Спэрроу. – Я все решила.
На миг все замолчали. Я очень испугался. Мне хотелось встряхнуть Кэт и сказать ей, как сильно ее ненавижу. Сказать, что это она должна была умереть вместо бабушки Марии. Что она заслуживала умереть после всех ее наркотиков, мужиков и поездок в центры реабилитации.
Я никогда никому не говорил о том, что она спаивала мне стопку рома, чтобы я заснул. А всякий раз, когда Трой и Спэрроу заглядывали к нам без предупреждения – втирала белый порошок мне в десны, чтобы разбудить. Она чертыхалась себе под нос и грозилась, что сожжет меня, если не проснусь.
Мне было семь, когда я понял, что у меня зависимость.
Если я не употреблял белый порошок каждый день, то весь дрожал, обливался потом и кричал в подушку, пока не отключался, выбившись из сил.
К восьми годам я избавился от этой привычки.
Попросту не позволял ей дать мне ром или порошок. Слетал с катушек каждый раз, когда она приближалась ко мне с этой дрянью. Однажды я так сильно укусил Кэт за руку, что у меня во рту даже остался кусочек ее кожи, жесткий, солоноватый и с металлическим привкусом.
После этого она больше не предпринимала попыток.
– Тебе чертовски повезло, что моя жена ужасно упрямая, – процедил Трой. – Мы возьмем Сэма, но с условиями – и их будет немало.
– Кто бы мог подумать, – огрызнулась Кэт. – А ну расскажи-ка.
– Ты передашь его нам, подпишешь правовые документы безо всякого торга и не потребуешь ни пенни.
– По рукам, – невесело усмехнулась Кэт.
– Ты свалишь из Бостона. Уедешь куда-нибудь далеко. И под «далеко», Каталина, я подразумеваю место, где он тебя никогда не увидит, а воспоминания о непутевой матери перестанут его терзать. Предпочтительно на другую планету, но, поскольку мы не можем рисковать тем, что инопланетяне встретят тебя и придут к выводу, будто мы все сволочи, то мое требование таково: место по меньшей мере в двух штатах отсюда. А если ты когда-нибудь вернешься (чего я искренне не советую делать) и захочешь его увидеть, тебе придется иметь дело со мной. Оставляя его сейчас, ты лишаешься всех материнских прав. Если я узнаю, что ты лезешь к этому ребенку… к моему ребенку, – он сделал паузу для выразительности, – то я устрою тебе медленную, мучительную смерть, на которую ты напрашиваешься уже почти десять лет. И заставлю в зеркале наблюдать за собственной кончиной, бесполезное ты создание.
Я верил ему.
И знал, что она тоже поверила.
– Вы больше никогда меня не увидите. – Голос Кэт зазвенел, будто ее горло было наполнено монетами. – Он прогнил до самого нутра, Трой. Потому ты его и любишь. Ты видишь в нем самого себя. Его тьма взывает к тебе.
Тогда-то я и превратился в соляной столб. По крайней мере, так мне показалось. Я боялся, что рассыплюсь в пыль, стоит кому-то ко мне прикоснуться.
Я могу быть таким, как Трой.
Во мне жила тьма. И жестокость. И все то, из чего складывалось его величие.
Во мне были те же голод и презрение к миру, а еще сердце – просто сердце, орган, внутри которого не происходило ничего особенного.
Я мог оставить прошлое.
Стать кем-то другим.
Стать кем-то. Точка.
Я никогда прежде не рассматривал такую возможность.
Вскоре Кэт ушла. А Трой и Спэрроу заговорили. Я слышал, как Трой налили себе выпить. Они говорили об адвокатах и о том, что сказать Сейлор. Спэрроу предложила отправить меня в школу Монтессори[3], что бы это ни было. Я на цыпочках подошел к кровати, слишком уставший, чтобы беспокоиться о собственном будущем. Колени подкосились, и я почувствовал, как вяленая говядина подступает к горлу. Метнулся в туалет и опустошил желудок.
Сирота. Ошибка. Монстр.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем они зашли в мою комнату.
Я притворился, будто сплю. Не хотел говорить. Мне хотелось лишь лежать с закрытыми глазами из страха, что они все же решат, что не хотят оставлять меня себе, или скажут что-то такое, чего я не хочу слышать.
Я почувствовал, как прогнулась кровать, когда Спэрроу присела на край. Здесь у меня было постельное белье белого и зеленого цветов баскетбольного клуба «Бостон Селтикс», игровая приставка, телевизор и футболка Билла Рассела[4] на стене. Стены комнаты выкрашены в зеленый цвет и увешаны фотографиями в рамках, на которых я был запечатлен с Троем, Спэрроу и Сейлор в Disney, в киностудии Univesal и на Гавайях.
А в моей комнате в доме Кэт была только кровать, комод и мусорное ведро.
Ни краски на стенах. Ни фотографий. Ничего.
Я никогда не задавался вопросом, почему Бреннаны брали меня к себе.
Почему я был частью этой ненормальной договоренности.
– Мы знаем, что ты не спишь. – Дыхание Троя, пахшее виски, коснулось моих волос, упавших на глаза, и мой нос дернулся. – Надо быть идиотом, чтобы заснуть в такую ночь, а мой сын не идиот.
Я открыл глаза. Его силуэт занимал большую часть комнаты.
Спэрроу опустила руку мне на спину и
