Какого года любовь - Холли Уильямс
– Вы не будете возражать, если я скину ботинки? – сказал Берти.
Ступни у него горели. Но, кроме того, возня с влажными шнурками дала бы удобный повод обратить свой взор в пол. Уж лучше так, чем смотреть в лицо, в глаза этой Летти.
Та, помотав головой, дескать, не буду, постаралась ничем не выразить своих чувств.
Мужчины, которых она знала, ботинок в пабе никогда не снимали – впрочем, являлись они сюда после работы и тут, стоя, осушали свои пинты с таким видом, будто это последнее их трудовое свершение за день, а не награда. Берти, напротив, принялся расшнуровывать походные ботинки так, словно намеревался потом задрать ноги как человек праздный.
Потягивая пиво, Летти глядела на то, как он мается со шнурками. Она и без того ожидала, что Берти покажется ей столь же чуждым, как Роуз при первой их встрече, но теперь это ощущение усиливалось еще какой‐то его… мужской сутью. Да и вообще поражал этот странный, неведомый ей подвид мужчины с его твидовым пиджаком, непохожим на местный выговором и рвением угодить – ласковым, но нескладным.
– Как прошла ваша прогулка?
– А! – Берти, которому удалось стащить первый ботинок, перевел было дух, но тут же омрачился сознанием того, что от носка несет мокрой псиной. – Да, очень хорошо. Здесь есть на что посмотреть. – ответил он, пытаясь упрятать ступню под кресло.
– Пен-и-Ван[2], верно?
– О да! Впечатляюще, да… впечатляюще. И до чего ж славно выйти наружу и бродить после той зимы, что мы пережили!
Поставив оба ботинка у камина, Берти наполовину осушил свою пинту, обозрел сначала стены, затем потолок, будто развешанные там полированные конские бляхи страсть как ему любопытны, затем снова глянул на бар и только потом сдался и украдкой покосился на Летти. Она также, похоже, избегала смотреть на него, отводя глаза, точно в другой стороне паба происходило что‐то поинтересней. У нее были ямочки на бледных щеках; брови, тонкие и аккуратные, слегка приподняты. Необычайно узкий нос с пимпочкой на конце тоже выглядел вздернутым, способствуя впечатлению, что происходящее ее потешает.
Или это из‐за запаха? Боже, подумал Берти, от меня несет, как от дохлой овцы.
– Летти! Милая!
“Благодарение богу”, – подумали разом оба, когда жизнерадостный возглас Роуз разнесся по пабу.
Не такая высокая, как ее брат, все равно она передвигалась шагами длиннее Леттиных раза в два, не меньше, как обнаружила та, когда пыталась не отставать от нее в Лондоне. Там уличная толпа, которая после неспешного родного городка Летти подхватывала и швыряла, перед Роуз всегда расступалась, как вода перед носом корабля. Роуз пересекла паб примерно в два таких шага и крепкими руками обхватила узкие плечи Летти, почти подняв ее с места.
– Как ты, как ты? Здорово, что он тебя отыскал… Берти! Ты что, снял ботинки? Ну, вообще. И где моя выпивка, а?
– Как же я рада тебя видеть, – сказала Летти. – Сколько времени утекло?
– Ну, года два, не меньше. Да, и я соскучилась по тебе, моя дорогая девочка.
Роуз снова приобняла подругу, присев рядом на краешек кресла. Постучала пальцем по пимпочке, а Летти, сморщив нос, высунула язык и на секунду почувствовала себя школьницей – хотя, конечно же, в школе у нее не водилось таких умных и уверенных в себе подруг, как Роуз. Наверно, это что‐то врожденное, думала Летти, привычно изумляясь тому, с какой легкостью Роуз взаимодействует с миром.
Берти, по‐прежнему не в своей тарелке, протянул руку к бару и одними губами, беззвучно, сообщил бармену, что будет пить Роуз – джин с тоником, догадалась Летти, Роуз всегда только это заказывала, – а потом последовал за своим жестом, и не подумав вспомнить о том, что не обут.
“Слухи пойдут”, – подумала вдруг Летти, наблюдая, как Берти скачет в одних носках, кивает, улыбается, вынимает слишком большую купюру. Том за стойкой, литые плечи и лоб, стоял, не шевелясь, пока Берти суетился-возился; братья Дэвисы в упор тяжело на него глядели.
Ну и пусть! Летти почувствовала, как лицо ее вспыхивает от удовольствия при мысли о том, что она с Берти заодно – но еще больше с Роуз. Пусть себе слухи! У нее в животе щекотало от простой и беспримесной радости свиданья с подругой – подругой, которую она любит, которую, как ей думалось, она больше никогда не увидит.
Принеся джин с тоником и угнездившись в кресле со своим недопитым еще пивом, меж тем как огонь в камине, потрескивая, грозился подпалить ему ботинки, Берти понял, что и слова вставить в девичью болтовню не может. Перебивая саму себя, его сестра засыпала Летти вопросами о том, где тут в округе непременно нужно побывать, где та любит гулять, о работе, о книгах, которые они обе читали.
Летти обнаружила, что единственный способ взвешенно и толково высказаться о миссис Дэллоуэй[3] – это ни в коем случае не смотреть в сторону длинных ног Берти (со ступнями в носках).
Но в конце концов вежливость все‐таки заставила ее к нему обратиться.
– А вы, Берти? Вы, должно быть, много интересного читаете по оксфордской программе, правильно я говорю?
– Я бы лучше читал то, о чем вы обе так живо беседуете. Похоже, это куда занимательней моих лекций, – сказал он с милой кривоватой улыбкой. – Великих – я имею в виду древних греков и римлян – читать трудно и скучно до дурноты. Право, и не подумаешь, что только что кончилась война, до того это неуместно и ни к чему, словно…
– Словно ты застрял в прошлом? – вскинув бровь, подхватила Летти. Его глаза метнулись к ее глазам, и они наконец столкнулись взглядом как должно.
Последовала вспышка в долю секунды, словно удар статическим электричеством. У Летти закололо в кончиках пальцев; у Берти по периферии зрения взрывом рассыпались звездочки.
Девушка поспешно отвела взгляд, не понимая, что вдруг стряслось, а затем с удивлением осознала, что случившееся прибавило ей смелости.
– Но как же, классика ведь вся про войну, разве нет? В сущности, там сплошная война, ничего, кроме войны – троянцы и все такое. Вся эта ан-тич-ность, – Берти поежился внутренне от того, как прорвался в это слово ее валлийский акцент, – она и есть настоящее, верно? Мужчины, много мужчин, они воины, и они убивают друг друга.
– Сдается мне, Летти, вам следовало бы учиться вместо меня, а мне – вместо вас работать на почте.
Кажется, она чуть нахмурилась. “О, боже, – подумал Берти, – еще решит, что это я свысока. О, нет”.
– Хотя
