Том 2. Неживой зверь - Надежда Александровна Лохвицкая
Он плохо спал ночью, а под утро приснилось ему, что она умерла, и он проснулся измученный и разбитый, с прежней тоской и жалостью к ней.
Днем зашел к нему поверенный и посоветовал для ускорения дел съездить дня на два в Москву. Руданов с радостью ухватился за эту мысль. Весь день был он спокоен и доволен и когда вспоминал о предстоящем прощании с Принцессой, повторял себе, что не ехать он, во всяком случае, не может. Вечером он купил большой букет бледной пушистой сирени и пошел к Принцессе. По дороге, проходя мимо ювелирного магазина, он заметил выставленную в витрине небольшую круглую брошку, центр которой составлял бледный розовый камень.
«Интересно посмотреть, – подумал он, – может быть, такой же рубин, как у Принцессы».
Он зашел и попросил показать ему брошку. Камень действительно оказался рубином.
– Есть у вас еще такой же? – спросил он приказчика.
– Нет, это единственный. Такой цвет попадается редко и требуется мало, разве что на любителя.
– Скажите, – подумав, спросил Руданов, – вы могли бы вынуть его и вставить в другую оправу? Я хотел бы сделать из него булавку для галстука.
– Конечно, можно. Какую оправу прикажете?
– Отлично! Я хочу оправить ее в черное серебро. Оправа должна быть совсем особенная, я вам принесу рисунок завтра утром.
И он ушел, улыбаясь своим мыслям. Он думал о том, как обрадуется маленькая Принцесса, когда увидит, что у него такая же вещица. Она непременно подумает, что он очень любит ее, если захотел иметь одинаковое украшение…
Принцесса встретила его вся встревоженная и насторожившаяся, но увидев его веселую улыбку и красивый душистый букет, вдруг вспыхнула вся такой светлой молодой радостью, какой Руданов и подозревать в ней не мог. Она схватила цветы, спрятала в них свое покрасневшее лицо и смеялась, и вздрагивала худенькими плечиками, точно после долгого, скучного сна охватил ее ветерок свежего, ясного утра.
Потом, немножко успокоившись, она уселась на свое место и, все не выпуская букета, тихонько погладила Руданова по руке.
Он был глубоко тронут и смущен.
«Господи! да она, кажется, влюблена в меня! – с тревогой подумал он. – Вот еще не было печали! Ну что мне теперь делать?»
И радость, и спокойствие снова покидали его, уступая место жалости к ней и злобе на эту жалость.
– Знаете, Принцесса, у меня может быть, скоро будет такой же медальончик, как у вас, – сказал он ей.
Она улыбнулась лукаво, точно слушая детский лепет.
– Такого медальона вы нигде не найдете. Это фамильный. Он остался от моей матери.
– Вы, может быть, думаете, что и камня такого больше на свете нет?
Она молча покачала головой.
– Дайте мне рассмотреть его как следует, – сказал он, – я хочу срисовать узор оправы.
Она сняла цепочку, как и в первый раз, прямо через голову. Руданов долго разглядывал затейливую вещицу и, вынув записную книжку, тщательно срисовал форму черных линий, окаймлявших камень.
– Так вы говорите, что у вас будет такой же медальон?
– Захочу, так будет. А не найду, так украду у вас. Уж у меня всегда будет то, чего я захотел! – прибавил он с таким ударением на последних словах, что брови Принцессы приподнялись в каком-то наивном удивлении.
Громко ударив в дверь кулаком, вошла сердитая баба и велела Принцессе поторапливаться с чаем, потому что она желает чистить самовар.
Принцесса сконфузилась и засуетилась с своим убогим хозяйством, а Руданов все рассматривал заветный медальончик.
– Ах, да! – спохватился он вдруг. – Я должен сообщить вам довольно неприятную – для меня, конечно, – новость. Я уеду дня на три в Москву.
Она посмотрела на него испуганно, и щеки ее вдруг сделались пепельно-серого цвета.
«Господи! – подумал он, – вот мука-то! Еще в обморок упадет! Прямо проклятие какое-то».
– Вы, наверное, вернетесь? – спросила она, наконец, и улыбнулась такой жалкой улыбкой, точно просила у него прощения за то, что смела так мучиться.
– Ну, конечно! Какая вы странная.
И он долго сидел у нее, разговаривал с напускным оживлением, но она слушала его рассеянно и отвечала невпопад.
Провожая его в переднюю, она долго старалась отдалить последнюю минуту, неумело и скучно затягивая разговор. Потом вдруг быстро повернулась и пошла к себе, низко понурив голову и приподняв худенькие плечики. Руданов понял, что она плачет, и ему захотелось пойти за ней, остановить ее и сказать ей что-нибудь простое и ласковое, но руки сами отворили дверь, и он вышел на лестницу, злой и расстроенный.
– Ну что я буду делать с ней? – спрашивал он себя в сотый раз. – Ну чем я виноват, что она калека, и безобразна, и глупа, эта жалкая дура? Где ж я возьму для нее красоты и здоровья! Не понимаю, чего она от меня, наконец, хочет? Не могу же я жениться на ней только из-за того, что она так безобразна!
И он стиснул зубы и ускорил шаг, точно сам испугался того, что подумал. Ему показалось, что эта ноющая, непонятная жалость, так долго мучившая его, вылилась, наконец, в определенную и противную мысль.
Он провел тревожную ночь и рано утром был уже на ногах. Чтоб убить как-нибудь время до поезда, он пошел к ювелиру, у которого видел вчера брошь, и, показав свой рисунок, попросил сделать булавку через два дня.
Ювелир понял, что от него требовалось, и обещал в срок выполнить заказ.
В Москве Руданов пробыл меньше, чем думал, и через три дня был уже в Петербурге. Дела были почти прикончены, и он готовился дня через два отправиться домой.
Вечером, в день своего приезда, он пошел к ювелиру, взял заказанную им булавку и весело улыбался, рассматривая ее: сама Принцесса не стала бы спорить, что это двойник ее медальончика. Он положил булавку в футляр и пошел к Принцессе.
Он застал ее очень бледной и расстроенной, с распухшими от слез глазами и нервно вздрагивающим ртом. Она точно осунулась и постарела за те три дня, что он ее не видел.
– У меня большое горе, – ответила она на его участливые расспросы. – Я… потеряла… у меня пропал мой розовый рубин…
И она отвернулась к стене, пряча от Руданова свое лицо.
– Быть не может! – удивился тот. – Ведь вы его никогда не снимали?
– Я сняла его в последний раз тогда вечером, когда вы
