По ту сторону зимы - Исабель Альенде
Лусия сожалела о том, что любовь с Хулианом закончилась, однако не раскаивалась. Ей хотелось стабильности, он же, напротив, в свои семьдесят лет продолжал перепархивать из одних отношений в другие, словно птичка колибри. Несмотря на советы дочери, ратовавшей за преимущества свободной любви, близость с мужчиной, которого надо было делить с другими женщинами, была для нее невозможна. «А что ты хочешь, мама? Замуж, что ли?» — подшучивала над ней Даниэла, узнав о разрыве с Хулианом. Нет, она просто хотела любить и быть любимой ради телесного наслаждения и душевного покоя. Ей хотелось заниматься любовью с тем, кто чувствует, как она. И чтобы не надо было ничего скрывать или притворяться, чтобы знать другого человека до самых глубин его души и чтобы он относился к ней так же, как она к нему. Она хотела, чтобы рядом был кто-то, с кем можно воскресным утром почитать газеты в постели или взять за руку, сидя в кино, с кем можно вместе смеяться шуткам или спорить о чем-то серьезном. Она оставила позади восторги кратковременных приключений.
Она привыкла к своему личному пространству, тишине и одиночеству; она пришла к выводу, что ей уже трудно было бы с кем-то делить постель, ванну и платяной шкаф и что нет на свете мужчины, который смог бы удовлетворить все ее потребности. В молодости ей казалось, без любви к мужчине жизнь будет неполной, в ней будет не хватать чего-то главного. В зрелые годы она возблагодарила судьбу за то, что жизнь бьет через край, словно из рога изобилия. Она подумывала иногда, не зайти ли на сайт знакомств в интернете, из чистого любопытства. Но тут же отгоняла от себя эту мысль, ведь Даниэла из Майами мигом засечет ее. И, кроме того, она не представляла себе, как можно описать себя более или менее привлекательной, умудрившись не солгать. Она полагала, что именно так и поступают все остальные, а значит, все лгут.
Мужчины ее возраста искали женщин на двадцать-тридцать лет моложе. Это было понятно, ей ведь тоже не хотелось сходиться с больным стариком, хотелось кого-то покрепче. Даниэла считала, что традиционная ориентация ограничивает возможности, есть сколько угодно великолепных одиноких женщин, с богатой внутренней жизнью, в прекрасной физической и эмоциональной форме и куда более интересных, чем большинство мужчин, вдовцов или разведенных, лет шестидесяти-семидесяти и при этом незанятых. Лусия признавала свою в этом плане ограниченность, но считала, что меняться уже поздно. После развода у нее были короткие встречи то с приятелем после пары коктейлей где-нибудь на дискотеке, то с каким-нибудь незнакомцем в поездке или на празднике — ничего такого, о чем можно было бы рассказать, однако эти мужчины помогали ей преодолеть стыдливость, когда приходилось раздеваться в их присутствии. Шрамы после операции были видны, и ее юная грудь, словно у девственной невесты из Намибии, как-то не сочеталась с остальным телом; это выглядело как некий анатомический казус.
Желание соблазнить Ричарда, охватившее ее, когда она получила от него предложение поработать в университете, исчезло через неделю после того, как она поселилась в подвале. Вместо того чтобы сблизить их, эта относительно совместная жизнь, когда они постоянно встречались на работе, на улице, в метро и на пороге дома, только отдалила их друг от друга.
Исчез дух товарищества, объединявший их на международных конференциях, и электронное общение, прежде такое теплое, остыло, потому что они слишком часто видели друг друга. Нет, определенно никакого романа с Ричардом Боумастером не получалось; жаль, потому что он был человек спокойный и надежный и ей с ним не пришлось бы скучать. Лусия была всего лишь на год и восемь месяцев старше него, разница пустяковая, как она говорила себе, представляя возможное развитие событий, однако понимая в глубине души, что в сравнении она сильно проигрывает. Она себя чувствовала отяжелевшей, и рост ее уменьшался, во-первых, из-за компрессионного сжатия позвоночника, а во-вторых, потому, что она уже не могла ходить на слишком высоких каблуках, не рискуя упасть; люди вокруг нее оказывались все более и более рослыми. Ее студенты раз от раза становились все выше, стройнее и невозмутимее и все более походили на стадо жирафов. Ей ужасно надоело смотреть на людей снизу и видеть волоски в носу у прочих представителей человечества. Ричард же, напротив, с годами не растерял своего неброского обаяния: типичный профессор, с головой погруженный в свою беспокойную работу.
Согласно тому, как Лусия описывала его Даниэле, Ричард Боумастер был среднего роста, с вполне приличной шевелюрой и здоровыми зубами, глаза у него то серые, то зеленые, в зависимости от того, как бликуют стекла очков и как ведет себя язва желудка. Ричард редко улыбался без существенной причины, однако постоянные ямочки на щеках и растрепанные волосы придавали ему юношеский вид, несмотря на то что он ходил, глядя себе под ноги, всегда нагруженный книгами и согнутый под бременем забот и тревог; Лусия не могла понять, в чем они состоят: здоровье у него с виду нормальное, академическая карьера на высоте, а когда он выйдет на пенсию, у него будет достаточно средств на безбедную старость. Единственным финансовым бременем был его отец, Джозеф Боумастер, находившийся в доме престарелых в пятнадцати минутах ходьбы от дома Ричарда; тот ежедневно ему звонил и навещал пару раз в неделю. Старику было девяносто шесть лет, и он не вставал с инвалидного кресла, однако, как никто, обладал ясным умом и горячим сердцем; и то и другое он вкладывал в письма, полные наставлений, адресованные Бараку Обаме.
Лусия подозревала, что под замкнутым видом скрывается щедрая душа человека, всегда готового помочь, не устраивая шума, идет ли речь о том, чтобы работать в благотворительной столовой или заботиться о кладбищенских попугаях. Этим качествам своего характера Ричард наверняка обязан примеру своего несгибаемого отца; Джозеф не мог допустить, чтобы его сын прожил жизнь, не имея настоящего дела. Поначалу Лусия, думая о Ричарде, искала лазейки, с помощью которых можно было бы укрепить их дружбу, но, так
