История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев
– Ну, так не спорил бы и не вставал бы вместо мишени-то!
– Я думал, стрела не долетит! – всхлипывая и зажимая ладонью рану, выл Васька.
К ране приложили листок подорожника, течь перестала. Рану затянуло, можно и к речке Серёже бежать купаться. И все четверо бросились туда.
Разногишившись, неугомонная орда принялась, резвясь, бегать по песчаной отмели реки туда-сюда. Водяные брызги от их ног разлетались во все стороны. От крика и гомона, огласивших приближенную окрестность реки, разлетелись в разные стороны всполошенные птицы, зверьки попрятались в свои норы.
Выкупавшись, ребята блаженно развалились на горячем прибрежном песке, и тут, на песке, Санька обнаружил какой-то каменный слиток. Панька, поспешно выхватив его у Саньки, сказал:
– Это же «чертов палец», он очень пользительный для лечения ран. Васьк, давай я тебе этим пальцем рану натру.
Васька доверчиво согласился. Панька, помусолив языком каменный палец, слегка потёр им Васькину щеку:
– Ну, вот и все, болеть не будет, до свадьбы-то заживёт! – наговорчески заключил Панька. – Этот «чертов палец» знаете откуда берется? – как заправский знахарь, спросил товарищей Панька.
– Откуда? – поинтересовался Ванька.
– Это «громовая стрела», во время дождя и грома она в землю втыкается, а эта, видно, в землю глубоко не ушла, в песок угодила, на поверхности осталась! – самодовольно пояснил Панька.
– А откуда это все ты знаешь? – переспросил его Санька.
– От нашего дяденьки, он от фельдшера Исаича слышал, что этим «чертовым пальцем» «антонов огонь» вылечивают.
– Ну, братва, пора и по домам! – громко скомандовал Панька. Еще раз окунувшись в воде, ребята, надев на себя портки и рубахи, с гиканьем вперегонки побежали в село.
Жители села. Устинья Демьянова (Васька)
Однако вернемся несколько назад. Тогда, когда бабы возвращались со станции с приобретённой ими в Нижнем солью, они весело переговаривались между собой. Всех больше балагурила тогда Устинья Демьянова. Подмывало ее какое-то скрытое веселье. Она больше всех смеялась и больше всех разговаривала. Но разговору у нее хватило как раз только до того, как она, поравнявшись с часовней у перегона. Завидела свою избёнку. так и ахнула. На нее уныло смотрела обоими приземистыми окошками ее скособоченная избушка, которую она сразу-то и не узнала.
Пока она ездила за солью, с ее невзрачной халупой произошла следующая история. В отсутствие хозяйки подвыпившие парни–женихи ради озорства и любопытства, подзадоренные поиском золота, взяли в руки слегу, да и приподняли передний красный угол. Пошевырялись в чашках, а золотых все же не нашли.
Угол потом опустили на место, но он плотно не осел (какой дурак будет поправлять свое злонамеренное дело), и избушка приняла после этого кособокий вид. Поэтому-то Устинья и ужаснулась, подходя к своей избёнке. У нее от неожиданности даже зарябило в глазах. Присев на завалинку, с горя и от обиды она не заплакала, а зарыдала.
Перед тем, как внести мешок с солью в сени, Устинью привлекло безмятежное гоготание кур, которые, залетев на соломенную крышу избёнки, самодовольно швырялись в свежей соломе, ища прошлогодние зерна ржи. Она, злобно выругавшись, принялась сшугивать кур с крыши:
– Шишь, вы, дьяволы! Хоть бы вы на грех меня не навадили, без вас тошно! Избёнка вся исковеркана!
Устиньина избушка была до того невзрачна и мала, что в селе поговаривали, что ее муж Миша в свою бытность при своем саженном росте из-за недостатка простора спал, протянувшись из угла в угол. Построена эта избёнка дедом Миши лет пятьдесят тому назад. В ней сам дед жил, потом сыну своему оставил, а после и внуку Мише пришлось в ней пожить.
Давненько по селу ползает слушок, что этот самый дед при постройке этой избёнки под красный угол положил десяти рублевый золотой. Вот этот-то золотой и соблазнил озорников парней. Приподняли они угол, а на место не поставили. Образовалась по всей стене щель, в которую будет дуть ветер и забираться мороз в зимнюю стужу.
– Ну, попадись мне в руки, кто приподнял избу! Зачитаю! Засужу! – самоуспокаивающе крикнула Устинья в безлюдную улицу. Одно было утешенье у Устиньи Демьиновой: знакомый ей председатель ВИКа Небоська через посредство ее брательника, сторожа совета Якова, выбрал ее от села Мотовилова делегаткой в окружной отдел по женским вопросам.
Вот и на этот раз получила Устинья извещение прибыть в Арзамас, а за чем, она толком и не знает. С умыслом мщения обидчикам, она решила без вызова посетить это учреждение и пожаловаться там на своих досадчиков. Но идти или ехать только ради этого – неизбежно понесёшь денежную трату, и она решила обратиться с просьбой к тому, кто вскорости поедет в город. На ее счастье брат ее, Яков, сельсоветский староста, сказал ей, что на завтра вызывают в Арзамас секретаря совета Озлоблина Кузьму. Устинья к нему:
– Ты, слышь, Кузьма Дорофеич, с город собираешься? Ты на базар, али так что поедешь?
– Да, и на базар, и по делу. А что?
– Чай, зайди там в Ж.О.П.У., узнай, пожалыста, за чем меня туда вызывают. Извещение я получила на седьмое июня, а зачем не знаю.
– Ты что, на смех надо мной иль взаправду? Ты соображаешь, куда меня посылаешь, а? – в некотором недоумении, но с улыбкой спросил ее Кузьма.
– Как куда? – встревожено переспросила Устинья, – я тебя прошу в городе зайти в женское окружное политуправление, – растолковывала она ему, – или попросту в женотдел. Я там делегаткой числюсь. А ты как понял?
– А я подумал, ты меня совсем в другое место посылаешь. Мне подумалось, что ты на меня по злости из-за того, что с моей сеструхой вы часто в ругани схватываетесь.
– Нет, я совсем по другому делу! Тут моя шабрёнка ни при чем, – заключила Устинья. – А о чем прошу, не забудь, забеги, пожалыста.
– Ладно, ладно, – пообещал Оглоблин.
Устинья Демьянова по натуре своей имела большое пристрастие к ругани. Она частенько с кем-нибудь ругалась, а с соседкой через прогон, с Гуляевой Анной, она схватывалась из-за всякой пустяковины. Или потому, что ей одной скучновато жилось, или же из-за того, что от природы имела желание и обладала искусством в ругани. Иимела в этом занятии успех и бабье наслаждение. Про
