Две судьбы. Часть 2. Развод – это… не всегда верно! - Лена Гурова
– Ты обалдел? Кто тебя просил? – Я никак не могла встать, зажатая в замок руками курсанта. – Без тебя бы справилась.
Кое-как развернулась, всё ещё находясь в его объятиях, и испугалась. Он улыбался, а изо рта струйкой стекала кровь. И снег уже покраснел. Снег, надо холодное.
– Ромка, тебе больно? Тебя что-нибудь беспокоит? Ты слышишь меня? Да ответь же, или я скорую вызову.
Он уселся, мотнул головой. Щёгольская фуражка, зимой, ну совсем дурак, отлетела в сторону, волосы цвета спелой пшеницы запорошило снегом, а глаза, серо голубые, в прожилках, как разбитое стекло, уставились на меня в упор.
– Ты очень красивая, Лерочка! – Он явно любовался мной, разглядывал, как будто первый раз видит. – За полгода изменилась, заметно повзрослела, даже немного подросла. И похудела. Зачем?
Я растерялась окончательно, сидя на нём, как на коне, его руки переползли мне на талию.
– Так, точно крыша поехала. Отпусти меня уже. И вставай, не лето красное.
– Да, но я бы с большим удовольствием продлил наше рандеву.
Я стала стряхивать с его головы снег, достала платочек, набрала в него льда и приложила к губе. Он поморщился.
– У тебя щека горит, ты ударилась? Тебе тоже нужен холод.
– Да нет, это я ободралась о твою шинель, ничего страшного. Ну, вставай, мне уже холодно. Надо в медкабинет, к Юлии Александровне, обеззаразить твою ранку. Пошли. Если что, ключи при мне, она доверяет своим сандружинницам. Мы в этом году, в сентябре, выиграли соревнования как раз по оказанию первой помощи. Так что ты в надёжных руках.
Мне повезло, нас никто не видел, около школы и внутри было пустынно. Школьной медсестры на месте мы тоже не нашли, и я обработала всё сама, прихватив ещё и ухо, и поцарапанную щеку Романа.
– Я искал тебя, почти сразу после выпускного, хотел извиниться. Но ты уехала, а потом и я, в военный лагерь для поступающих. Ты прости, Лерка, я немного перебрал там, на корабле, и вёл себя безобразно. И эта Ирка…
– Стоп! Вот про «эту» мне вообще не интересно. Всё, ты свободен, заражение крови тебе не грозит. А у меня забот – полон рот.
– Давай я тебе помогу, у меня на сегодня все дела уже переделаны. Да и послушать хотелось бы, от кого ты прячешься?
Я, вдруг, подумала, а почему бы и нет. Новогодний вечер завтра, времени катастрофически мало, помощники что-то не торопятся, учителей вообще нет.
– А давай. Пойдём в столовую, она ещё работает, чайку заодно попьём, а то я никак не согреюсь.
И мы за пару часов всё нарисовали, подписали адреса, выбрали подарки, которые завтра должны будут купить мои одноклассники. Получилось очень даже…
– Ты так и не сказала, от кого ты бегаешь?
И я рассказала всё этому парню, весёлому, доброму, совестливому, вишь, повинился он, и, к тому же, красиво рисующему и обладающему большой фантазией. Он меня ещё и чаем напоил, и плюшками накормил, и домой проводил.
– Можно тебя в щёчку поцеловать? Быстрее заживёт. – И, не ожидая ответа, поцеловал в губы, очень осторожно, чуть прикоснулся. Но я почувствовала привкус и крови и йода. И вспомнила о мяте и о чём-то ещё, что я люблю. – Всё, пока, Валерия Трофимова, умная и красивая девочка-мечта. – И чмокнул в ободранную щеку.
И ушёл. Я не успела ни среагировать, ни дать отпор. Потом мы виделись на встрече выпускников в феврале. Он много танцевал с Иркой и с кем-то ещё, зажимался по углам, хохотал, находился в превосходном настроении и великолепном расположении духа. А я ушла, мне было неинтересно и даже противно, когда он смотрел в мою сторону, ухмыляясь и, при этом, обнимал за талию очередную девчонку.
Чем не второе предупреждение?
Я уехала на всё лето в Крым, а потом в Москву, нужно было поступить на подготовительные курсы. Впереди последний год учёбы в школе, надо готовиться к взрослой жизни, как говорила мама. По настоянию родителей Лерочку ждал строительный институт. И только туда меня отпускали из нашего города. Папа даже собирался снять комнату, переселив на некоторое время и маму, пока я освоюсь. А мне хотелось заниматься моделированием, шитьём, вязанием. Я любила рисовать, придумывать, организовывать выставки, показы, одевать кукол, делать руками всякие поделки и внедрять в жизнь подсмотренные дизайнерские проекты, не умея, пока, проектировать сама. И мы решили с мамой, что учиться я буду по папиной линии, но найду возможность заниматься и любимым делом, и обучаться этому. Слава богу, всяких курсов, развивающих программ и заочных форм обучения в столице было предостаточно. На том и порешили, а время покажет.
Москва закружила сразу. Поступив, я поняла, что учиться несложно, но уж первые два года точно. И пока мамочка кормила, стирала, убирала, я умудрилась закончить два первых курса за год. Папа был в восторге. Тем более что курсом старше училась моя подружка Наташка и сын его коллеги, Виктор Пичугин, с которым мы были в очень хороших, дружеских отношениях. Он тоже обрадовался, что мы теперь будем вместе грызть гранит науки. Да и мама успокоилась, поселив Наташку со мной. Вот так и получилось, что к третьему курсу мне исполнилось только-только восемнадцать, Наталье – почти двадцать, а Виктору – двадцать один. Он и рассказал, вспоминая наших общих друзей и знакомых, что Роман Трошин учится в космической академии, здесь, в Москве, а не в нашем родном военном училище. А я и не знала, ничего не знала о нём. А он был уже на четвёртом курсе, старшиной, пользовался успехом у женщин и готовился к службе в престижном подразделении нашей родной армии.
– Вон кто-то с горочки спустился, – вдруг пропела Наташка, глядя в окно.
Мы пришли с занятий, вечер оказался совершенно свободным, что для меня было царским подарком. Ведь Лерочка училась ещё и на заочном отделении в институте лёгкой промышленности, куда меня взяли тоже сразу на третий курс, так сказать, авансом. Я предполагала закончить следующие два тоже за год, спецпредметы начнутся только в конце четвёртого, а общие совсем не сложные во втором учебном заведении. Но всё требовало времени, а его у меня не было, не хватало катастрофически.
