Чабрец на склоне - Борис Козлов
— Здорово, Клара, но на будущее, пожалуйста, будьте осторожнее.
— Без проблем — ведь у меня завтра последний день, — улыбается она и уходит.
Вадим возвращается в отделение, растерянно думая о том, что могло произойти, не войди Галит в лифт. Последнюю фразу Клары он осмыслит позже.
“А ничего не может произойти, — устало думает Вадим, — осенние ангелы, пахнущие чабрецом, не вьют гнёзда”. Он в машине по дороге домой. Час пик, и машина идет рывками. До самого горизонта тянутся две светящихся змеи — красная, частью которой он является, и желтая, ползущая навстречу. Выхода нет. Он пытается слушать любимый джаз, но неровный синкопированный звук быстро входит в резонанс с его рваными мыслями, грозя разнести череп в куски. Безнадежно. Простая правда такова: ему нечего предложить Кларе Гербст, у него ничего нет — ничего, кроме старых пластинок, старых бутылок, старых привычек. “Просто, гнездо не вьют на склоне — на склоне жизни, на склоне всего”.
Когда тишина и боль становятся невыносимы, он останавливает машину на обочине и достает телефон. Дрожащими пальцами набирает слова, за которые завтра будет стыдно. Отправляет, не перечитывая. Пусть. Пусть случится что угодно, лишь бы это закончилось.
“Кляйн, я от тебя устал. Все от тебя устали. Тебе конец, Кляйн”.
Клара смотрит на него вопросительно, с легкой полуулыбкой, но и с чуть заметным нетерпением. Её срок в отделении подошел к концу. Непременный торт съеден и сказаны обязательные слова, Адина подписала бумаги — время идти дальше. Остался Кляйн: он дважды просил зайти к нему перед уходом, вот она и зашла.
Вадим медлит, решаясь. У него осталось еще несколько секунд Клариного неведения, и он использует их — тоже смотрит на неё, не отрываясь. Часы на стене громко отстукивают равнодушное: “твоё время вышло”. Его окатывает внезапное чувство неудачи — похожее, безошибочное, он ощущает иногда перед сложной процедурой, когда за секунду до прокола уже точно знает, что промахнется.
Хриплым сухим голосом он говорит что-то формальное — об отделении, о стажировке, предлагает рекомендации. Клара вежливо улыбается, но во взгляде уже опаска…
— …мне без вас будет очень плохо… я всё-всё понимаю… взрослый человек… просто друг… иногда слышать… любая помощь… без условий… не отвечайте сейчас… вы не давали ни малейшего повода… вы идеальны…
С тоской он видит меняющееся её лицо, но продолжает бормотать несвязное, бесполезное.
— … это был я, и всё, что я написал вам вчера, — правда.
Всё позади. Дверь закрылась — наверное, со стуком. В голове у Кляйна наконец-то ни одной мысли, ни одного желания, ничего. Идеальную пустоту внутри и снаружи портит лишь какая-то мелочь, досадная деталь. С трудом он осознает её природу: на столе перед ним брошенная Кларой визитная карточка. “Я замужем, это лишнее, вы ошиблись на мой счет”, — и отвращение на лице, быстро-быстро к двери… ушла… совсем.
Кляйн прячет карточку в ящик стола, но равновесие не наступает — что-то в воздухе напоминает о Кларе, продолжая его мучить. Через минуту он понимает: отчетливый запах чабреца висит над столом, саднит и душит. Кляйн быстро подходит к окну, распахивает его рывком, впуская в комнату шум и запах пыли. Но его нос по-прежнему чувствует Кларино присутствие. Тогда Кляйн взбирается на подоконник, заглядывает себе под ноги: там внизу торчат снопы арматуры, разбросаны мешки и доски. Он понимает, что шагнуть нужно быстро, не размышляя, иначе инстинкт, который сильнее всего, даже его любви, очнется и всё испортит. Кляйн зажмуривается и заносит ногу над пустотой…
… кто-то за его спиной открывает дверь, резкий сквозной ветер подхватывает полы халата и раздувает над ним — подобием то ли паруса, то ли ангельских крыльев.
