Карман ворон - Джоанн Харрис
– Кто ты? – повторяет юноша. Его голос мягок, он подобен бархатной шкуре лани.
Я качаю головой.
– Не бойся. Кто ты? Где твоя родня?
Моя родня – это волки, зайцы и дикие пчелы. Это березы, косули и выдры. Это мой народ, путешествующий в дымке костров и странствующий вместе с лисицами, волками, барсуками и куницами. И я не боюсь.
Вздернув подбородок, отвечаю:
– В лесу.
– Тогда ты, должно быть, королева Мая. – Юноша встает и поднимает с земли слетевший с его головы праздничный майский венок, сплетенный из диких роз и листьев земляники. Он нежно опускает его на мои волосы. – У тебя есть имя?
Конечно же нет. Имена – для ручных существ. Имена – для тех, кто боится той свободы, которой обладаем мы.
Мысли возвращаются к амулету деревенской девушки, и я говорю:
– Я знаю твое имя. У-И-Л-Ь-М.
Юноша улыбается. Почему он не удивлен тем, что мне известно его имя? А, наверное, все селянки знают его имя. Знают его самого, видят сны о нем и выдыхают в подушку его имя. Он удивился бы, если оно не было бы мне известно.
На мгновение от его самоуверенности я теряю дар речи. Однако даже она не лишена толики очарования. Юноша напоминает мне молодого оленя, хвастающего своей первой парой рогов. Он столь же неловок, игрив и самодоволен. Есть в нем то, чем он отличается от своего народа, – некая дикость.
– Уиль-я-м, – пишет он на земле.
У-И-Л-Ь-Я-М. Еще одна буква! Видно, деревенская девушка написала его имя неверно.
– Уиль-я-м. – Его имя звучит так же нежно, как журчание родника.
Он вновь улыбается.
Я редко улыбаюсь. Просто некому. Теперь понятно, зачем я прошлым вечером сняла с волшебного дерева амулет. Понятно и мое беспокойство, и какое-то тянущее чувство. В моей жизни чего-то не хватало, а я этого даже не подозревала. Теперь же, прямо сейчас, я осознала, что именно так тянуло меня сюда и звало.
У-И-Л-Ь-М.
У-И-Л-Ь-Я-М.
Всего одна буква. Один росчерк. Тем не менее я ощущаю его. Внутри имени была пустота, похожая на отверстие в ведьмином камне. И эта пустота жаждала быть заполненной. Заполненной тем, что потеряно. И, глядя на начертанное на земле едва различимое имя, я в глубине души понимаю: потеряна была Я.
2
Сегодня я треплемый ветром боярышник, колеблющийся и дрожащий. Я спала, прижав к себе цветочный венок, и утром тот все еще зелен, хотя розы увяли и поблекли, поэтому я становлюсь птицей – коноплянкой, коричневой и неугомонной. Я пою и летаю, летаю и пою, но даже это не отвлекает меня. Из головы не идет встреченный юноша. Я с легкостью забывала ручных молодых мужчин из деревни, а его забыть не могу.
Это болезнь? Почему свобода не приносит удовольствия? Солнечно, воздух свеж, небо сияет голубизной, ветер полнится обещаниями. Так почему же я сама не своя и не нахожу себе места? Почему больше не чувствую себя цельной? Почему сердце ноет, а я томлюсь, ярюсь и терзаюсь вопросами?
Я сбежала, когда юноша снова спросил мое имя. Он пытался последовать за мной, но в подлеске был слишком медлителен и неуклюж. Я пронеслась сквозь заросли и колючие кусты, следуя тайными тропками, известными лишь ланям и лисам, а потом пересекла реку на мелководье. Но У-И-Л-Ь-Я-М непостижимым образом остался со мной. Его имя слышалось мне в песне коноплянки и в дуновении ветра. Весь день с высоты небес я высматривала его коня и его зеленый жакет, чутко прислушивалась, надеясь уловить его голос. Не увидев и не услышав его, я наконец вернулась в свою хижину. Попробовала поесть – и не смогла; попробовала поспать – и не смогла; попробовала забыть его – и не смогла. Вместо этого мне вспомнилась песня людей, которую иногда поют юные девушки:
Взял я за руку, как лилия, белоснежнуюДевицу-красавицу, чистую, нежную.На зеленом да на мшистом берегу рекиЦеловал уста, что, как мед, сладки.А с наступленьем чуткого рассветаВенком цветочным с ароматом летаПод звон колоколов ее короновалИ королевой Мая дивною назвал.Что это за колдовство такое? Что за хвороба? Я пытаюсь очиститься полынью и валерианой. Я не селянка, чтобы вздыхать по колокольному звону и пению птиц. Я не человеческая девушка, чтобы мечтать о свадьбах и венках. Не следовало мне снимать с боярышника амулет деревенской девицы. Боярышник мстителен, коварен и стар – обкрадывать его было ошибкой. Я вытягиваю из сердцевины ведьминого камня алый лоскут и кидаю его в огонь костровой ямы. Сам камень бросаю в ручей, тот донесет его до моря. Боярышник со временем позабудет о случившемся, и все вернется на круги своя. Однако, несмотря на избавление от амулета, Уильям остается занозой в моем сердце. Когда я все-таки засыпаю, мне снится летняя ночь с ним. Теплый и нежный, он на вкус как земляника и кровь.
3
Сегодня я пятнистая лягушка в озерных камышах. Озеро глубоко, черно, как трясина, и холодно из-за горных вод: в него впадает с десяток ручьев и водопадов. На возвышающихся над водой островках живут выдры. Сегодня идет дождь. Теплые капли мягко ложатся на землю, точно стежки на нежнейший шелк. А моей душе ничего не приносит радость: ни озеро, ни лес, ни дождь, ни небо – мой возлюбленный далеко, и без него все безрадостно.
Его зовут Уильям Мак-Кормак. Мне поведала об этом белоголовая ворона, которой поведала об этом черная овца, которой поведала об этом полосатая кошка, живущая в замке, окруженном сухим рвом. Замок принадлежит пожилому богачу сэру Джеймсу Мак-Кормаку. Он – лэрд[7] этого участка земли, и Уильям – его единственный сын.
У странствующего народа нет ни замков, ни состояния. Мы не владеем ни землями, ни территориями. У нас есть горы, моря, озера, болота и реки. Они – наше наследие. Но Уильям однажды унаследует все то, чем владеет его отец: замок, земельные угодья, золото, отару овец и амбары с зерном. Все ручные существа, которыми владеет его отец, тоже перейдут ему в услужение. По меркам моего народа Уильям будет богатым человеком. А расположения богатых людей, куда бы они ни пошли, всегда ищут и аристократки, и деревенские девушки, и простолюдинки, и куртизанки. Однажды Уильям влюбится и женится на полюбившейся девушке. Их имена громко произнесут в церкви, где они
