Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова
– Здравствуйте, мэм, – сказал он, затем запнулся. – Мисс. Я шериф Палладино. В окрестностях было замечено несколько койотов, которые убивают домашний скот; они не пощадили даже чистокровного гипоаллергенного пуделя бедной миссис Ливингстон. Просто хотел заскочить, представиться и убедиться, что вы в порядке.
– Мы не видели никаких койотов, – сказала Орхидея на четком, без акцента, английском. – А я подумала, что вы, возможно, приехали из-за толпы, которая собиралась навестить меня на прошлой неделе.
Он покраснел и, пойманный на лжи, смущенно опустил голову. Хотя история о койотах была достаточно правдивой. В одной из полученных им жалоб говорилось, что новая семья из Мексики – колдуны и койоты им близкие друзья. В еще одном обращении утверждалось, что высохшая долина, в которой никто никогда не бывал, кроме бродяг и прогуливающих школу подростков, меняется, а этого нельзя допустить. Четыре Реки не изменились. Палладино не мог понять, почему кто-то против таких изменений – свежести, силы и энергии. Жизни там, где раньше ничего не было. Это было чудом, но он должен был исполнять свой долг перед горожанами, которых поклялся защищать. Что напомнило ему еще одну жалобу. Нелегалы, прошипела в телефон женщина и повесила трубку. В конце концов, семья появилась в долине среди ночи. Земля не может быть свободной. Она должна принадлежать кому-то, человеку или правительству. Почему на нее до сих пор никто не заявил права?
– Выпьете чашку кофе? – спросила Орхидея с улыбкой, от которой у него слегка закружилась голова.
Его воспитывали так, чтобы он всегда отвечал на человеческий, добрососедский жест, поэтому он согласился. Палладино приподнял шляпу, затем прижал ее к груди, входя в дом.
– Благодарю вас, мисс.
– Орхидея Монтойя, – сказала она. – Но вы можете называть меня просто Орхидеей.
Она отступила в сторону. Молодая женщина была, наверное, вполовину ниже его, но казалось, она такая высокая, что достанет до деревянных балок над ними. Она смотрела на его ноги, пристально наблюдая, как он переступает через порог. Он не был уверен, но казалось, что она хочет увидеть не то, как он войдет, а сможет ли он это сделать чисто физически. Плечи ее расслабились, но в глазах оставалось недоверие.
Несмотря на свой рост, он постарался занимать поменьше пространства, чтобы успокоить ее. Даже свой пистолет он оставил в бардачке.
Во многом Дэвид Палладино был похож на всех других жителей Четырех Рек, которые никуда не уезжали. Он не стремился оказаться в другом месте, его не тянуло уехать. До того как он нашел свое предназначение в качестве полицейского, бóльшую часть жизни он был счастлив просто встать с постели и прожить день. Он верил в доброту людей и в то, что суп его бабушки может излечить практически любую травму. Но колдовство? Того рода, в котором люди обвиняли Орхидею? Он относил это на счет стариков, помнивших отрывки утраченных легенд. Слово «колдовство» годилось для автоматов, работающих от монет, на летнем карнавале.
Но он не стал бы отрицать, что, войдя в дом Орхидеи, что-то почувствовал, хотя затруднился бы точно определить это ощущение. Уют? Теплоту? Когда Орхидея вела его по коридору, где во множестве висели фамильные портреты, он не обращал внимания на это чувство. Обои выгорели на солнце, а полы, хотя блестели и пахли лимонной цедрой, были потертыми. В прихожей стоял алтарь. Десятки свечей таяли, одни быстрее других, как будто спешили добраться до нижней части фитиля. Миски с фруктами, кофейными зернами и солью стояли спереди и в центре. Он знал, что у некоторых людей из мексиканской общины есть подобные реликварии, статуэтки Девы Марии и полдюжины святых, которых он не смог бы назвать. Он присутствовал на каждой воскресной мессе, но уже давно перестал слушать. Его бабушка была католичкой. Его воспоминания о ней давно потускнели, но здесь, в доме Монтойи, мысли о бабушке вдруг нахлынули на него. Он вспомнил женщину, которую согнули годы, но все еще сильную настолько, чтобы готовить свежую пасту по воскресеньям. Он не думал о ней, наверное, лет пятнадцать. Запах розмарина, ее снежно-белые волосы и как она качала перед ним пальцем и говорила: «Будь осторожен, мой Дэвид, будь осторожен с этим миром». Бред старой женщины, но она была не просто старой женщиной. Она присматривала за ним, пока его мать болела, а отец работал на мельнице до изнеможения. Она молилась о его душе и о его здоровье, и он бесконечно любил ее. Почему же он больше о ней не вспоминает?
– Все в порядке, шериф? – спросила Орхидея, оглянувшись. Она ждала его реакции, но он будто не знал, что ответить.
Он понял, что все еще стоит перед алтарем, и почувствовал влагу на щеках. Он ощутил неистовое биение в горле и на запястьях. Он сжал губы и постарался ответить как можно вежливее:
– Все прекрасно.
Он не был в этом уверен, но постарался стряхнуть с себя эмоции.
– Чувствуйте себя как дома. Я сейчас вернусь.
Орхидея ушла в кухню, и он услышал, как льется вода. Он сидел в большой столовой, самой неукрашенной части дома. Ни обоев, ни картин. Ни портьер, ни цветов. На огромном столе, за которым уместились бы двенадцать человек, лежали кучи бумаг.
Он не был любопытен. Он верил в права людей в их городе, этом небольшом уголке в сердце страны. Но бумаги лежали в открытой деревянной шкатулке, похожей на ту, в какой его мать хранила старые фотографии и письма от своего отца с фронта. Бросив на бумаги быстрый взгляд, он увидел акт на владение землей на ее имя. Орхидея Монтойя. Его несколько смутило, что все это лежало перед ним. Она что, перебирала бумаги? Или знала, что он придет? Откуда она могла знать? Но перед ним лежало доказательство. Документы, которые трудно подделать. Он почувствовал облегчение. Он сможет сказать обеспокоенным жителям Четырех Рек, что в доме и его обитателях нет ничего необычного, кроме – ну, кроме того, что они появились из ниоткуда. В самом деле? Долина была давно оставлена людьми. Возможно, никто из жителей Четырех Рек не обратил на стройку внимания, как в тот раз, когда у них под боком появилось шоссе, где раньше его не было. Разумеется, ничего дурного здесь нет.
– Какой будете кофе? – спросила Орхидея, входя в столовую с деревянным подносом, на котором стояли две чашки кофе, молоко в стеклянном кувшинчике и сахарница с коричневым сахаром.
Он побарабанил длинными тонкими пальцами по столу.
– Много молока и много сахара.
Они улыбнулись друг другу. Никому из них, он был уверен, не хотелось неприятностей. И они стали разговаривать о погоде. О дальней родне Орхидеи, которая передала ей дом. Он не мог припомнить ни одного Монтойи
