Аствац, инчу амар ! - Думбадзе Нодар Владимирович
Гей-гоп, гей-гоп,
мадам попугай,
гей-гоп, гей-гоп,
один рубль дай...
Это я пел для русских, а для грузин - ту самую песенку, про ЗАГЭС. Вот те крест, видит бог, для немцев я не пел никогда и ничего! Сами они, сволочи, распевали нашу "Сулико"... А теперь этот бессовестный тип пристает ко мне - почему я услаждал немцев!.. Как я попал в плен? Будто знаю и скрываю! Посадили нас в товарные вагоны, повезли куда-то. А спустя три дня - пожалуйста, вылезайте, а кругом - немцы! Вот и объясни теперь ему, как это случилось! Почему не застрелился! А было у меня оружие? И разве так просто - застрелиться? - Дядя Геворк закурил снова. Рука у него дрожала. - Спрашиваю, сколько тебе лет, сынок...
- Кого спрашиваешь?
- Да этого следователя, будь он неладен...
- Как его фамилия?
- Дай вспомнить... Такая, знаешь, имя и фамилия вместе...
- Алекси-Месхишвили?
- Нет...
- Гогисванидзе?
- Нет... Да, вспомнил! Гигиберия!.. Спрашиваю, сколько тебе лет, сынок, такой ты скорый и строгий... Не твое, говорит, это дело! Через три дня не получу исчерпывающего ответа, потом пеняй, говорит, на себя!
- Ты тоже хорош! Что ты мне все это рассказываешь? Рассказал бы ему!
- Гм, расскажешь, когда на лбу у него вот такими буквами написано: "Входа нет!"
- В следующий раз, когда он вызовет тебя, возьми меня с собой! потребовал я. Дядя Геворк рассмеялся. - Да ты не смейся, я говорю серьезно - возьми меня с собой!
- Ладно, сынок, возьму, только коня и ладью поставь на место - они оба твои, как же ты их берешь?
- Ну и черт с ними, не твое дело! - сказал я в сердцах и смешал фигуры. Дядя Геворк спокойно разложил их по местам.
- Что, видишь, что моя берет, и на попятную? Играй, не вешай носа, у нас впереди целых три дня! - Дядя Геворк сделал ход и записал его. Видишь, записал, чего же ты ждешь?
Дядя Геворк как будто ожил, лицо у него порозовело, в голосе появились озорные нотки.
- Ну-ка, расскажи, как это было, на экзамене? "Кто перевел на грузинский язык "Капитал" Маркса"? И что ты ответил? "Энгельс"? Расскажи, расскажи!
Дядя Геворк встал, поднес левую руку к виску и произнес пропавшим вдруг голосом:
- Слышь, Мито, со мной, кажется, все...
Потом сел, поднял вверх лицо с расширенными от изумления глазами, "Аствац, инчу амар!" - проговорил по-армянски, уронил седую голову на шахматную доску и... кончился...
Дядю Геворка похоронили в первый вторник июня 1950 года. Уже к двенадцати часам дня вся улица Ниношвили, все перекрестки были забиты народом.
На Дезертирском базаре я накупил много белых роз и с огромным букетом в руках вошел в комнату, переполненную родными и близкими покойного. Сперва они не узнали меня - из-за букета не было видно моего лица. Но когда я подошел к гробу, положил букет у ног дяди Геворка и выпрямился, в комнате раздались такие вопли, что сердце у меня дрогнуло и я разревелся, как побитый ребенок.
- Папочка, дорогой, видишь, как тебя Митуша любил, сколько роз он тебе принес... - запричитала Нелли.
- Подойди, подойди к нему, бедный мой неудачник, - присоединилась к ней, раздирая лицо, тетя Анетта, - не было никогда у тебя стипендии, не выигрывал ты никогда в шахматы, а теперь не стало и твоего дорогого дяди Геворка... Некому больше сказать тебе "шах!"... Встань, Геворк, встань и спроси у него - на какие деньги он накупил столько роз, я ведь знаю - по три рубля штука на базаре... Расскажи, парень, расскажи своему дяде Геворку, не стесняйся...
Я обнял Нелли, тетю Анетту и вышел во двор с распухшими глазами.
В три часа народ зашевелился. В дверях показался дядя Геворк, поднятый так высоко, что казалось - не несут его, а сам он шагает по воздуху.
- Не уходи, папочка! - умоляла Нелли.
- Не покидай меня, Геворк! - вторила ей тетя Анетта.
Процессия свернула налево, миновала вендиспансер. В начале улицы Конституции вдруг раздался протяжный милицейский свисток. Процессия остановилась.
- В чем дело? - спросил удивленно Валерьян Габисония, отставной полковник, руководивший похоронами.
- Куда вы идете? - спросил в свою очередь молодой, безусый милиционер (как потом выяснилось - новичок).
- Не будь здесь народа, я объяснил бы тебе все как следует, дурак ты этакий!.. На свадьбу мы идем!..
Новичок смутился. Он понял, что сморозил глупость, спросив "куда" вместо "по какой улице", но отступать не стал.
- Закройте сейчас же! - распорядился он.
- Что?! - взбесился Габисония.
- Закройте гроб! - повторил милиционер, положив руку на пустую кобуру.
- Закройте, закройте, Геворку легче будет расставаться с милой жизнью! - сказал один. Другой громко расхохотался, - к нему обернулась вся процессия.
- Ничего, это истерика, пройдет! - успокоил народ третий.
- Ладно, пусть сойдет тебе сегодняшний день, а завтра потащу к полковнику Челидзе, собственными руками сдеру с тебя погоны, оборву уши и вырву язык. Запомни! - пригрозил Валерьян Габисония милиционеру.
Побледнев то ли от обиды, то ли от испуга, милиционер молча повернулся и ушел.
Гроб закрыли. Мы направились к Кукийскому кладбищу.
В те годы духовой оркестр и венки на похоронах в Тбилиси выходили из моды. Поэтому в процессии, среди уймы цветов, был лишь один-единственный венок-исполин, который несли сразу же за гробом двое рабочих. На венке красовалась душераздирающая надпись:
"Дорогому Геворку Артавазовичу от женщин улицы Ниношвили".
Дяде Геворку была оказана достойная честь. В последний путь - с улицы Ниношвили до Кукийского кладбища гроб с прахом покойного несли на руках.
На могиле остались трое - я и два могильщика. Покончив с делом, они смотали и завязали веревку, вскинули на плечи лопаты и кирку и собрались уходить.
- Задержитесь на минуту! - попросил я их и присел у могилы. Могильщики переглянулись, сложили свой инструмент и молча уселись напротив меня.
Я достал из сумки колбасу, черный хлеб, две бутылки коньяка и маленький граненый стаканчик.
- Ты кто будешь? - спросил один из могильщиков.
- Секретарь комсомольской организации четвертого курса экономического факультета Димитрий Владимирович Дарчия, - ответил я с улыбкой.
- Я не про то. Кем ты приходишься покойному?
Я молча откупорил бутылку и наполнил стакан.
- Сын?
- Нет.
- Племянник?
- Нет.
- Пасынок?
- Да никто, просто сосед, должник...
- Видать, здорово ты ему задолжал - жена с дочерью ушли, а ты остался, - сказал второй могильщик.
- Да, я перед ним в неоплатном долгу, и последний мой проигрыш - вот эти две бутылки коньяка. Не успел расплатиться, скончался он за игрой в шахматы... Как тебя зовут?
- Меня - Арташ, его - Тедо.
- Так вот, прошу вас как своих братьев - помогите мне выплатить долг.
- Поможем, конечно, но две бутылки коньяка - это много, опьянеем. Выпьем одну, другую разольем на могиле, - сказал Тедо.
- А ему-то какая от этого польза? - спросил я.
- Будет польза... Ну-ка, подай бутылку! - Он взял бутылку и опрокинул ее на могилу. - Как звали покойного?
- Дядя Геворк.
- За упокой твоей души, дядя Геворк, и прими этот коньяк от Димитрия... - Золотистая жидкость с бульканьем выливалась из бутылки, и свеженасыпанная земля быстро впитывала ее. - Гляди, как охотно он принял твой долг. - Довольный Тедо возвратил мне бутылку.
- Теперь выпьем, - предложил я, поднимая стакан. - Я вам сказал, что в неоплатном долгу перед этим человеком. Не подумайте только, что я задолжал ему деньги...
- А что же? - удивился Тедо. - Что ты ему должен?
- Любовь, вот что!
- Вот ты и платишь любовью... - сказал задумчиво Арташ. - Эх, мне бы так отплатили...
- За дядю Геворка! - сказал я и быстро выпил. Потом снова наполнил стакан.
- Дай бог ему покоя! - произнесли могильщики разом, перекрестились и выпили по очереди.
