Лидия Чарская - Семья Лоранских (Не в деньгах счастье)
Забавный хохолок белокурых волос, торчавший над его умным высоким лбом, придавал всему лицу молодого человека не то задорный, не то бесшабашный вид. Плотный, широкоплечий, в расстегнутой тужурке, из под которой алела кумачовая красная косоворотка, с этим бойким, задорным, улыбающимся лицом, Павел Лоранский казался именно тем "рубахой-парнем", каким его справедливо считали окружающие. Совсем противоположным ему был младший брат Граня, сидевший подле матери, полной маленькой добродушной женщины с чудом сохранившимися черными, как смоль, волосами, несмотря на ее преклонные пятьдесят шесть лет. Граня был миниатюрен и строен, как девушка: те же огненно-рыжие волосы, как у сестры Лели, только с более крупными кудрями, обрамляли нежный белый лоб юноши; большие синие глаза, немного вызывающие и гордые, настоящие глаза общего баловня, зорко и насмешливо поглядывали из-под тонких темных бровей. Эти брови при рыжевато-красной шапке волос да тонкий породистый, точеный носик на нежно-розовом почти девичьем лице и составляли главную прелесть красоты Грани.
Валентина, высокая, стройная брюнетка, на первый взгляд, не поражала красотою. Но достаточно было вглядеться в ее матово-бледное, как будто всегда немного усталое лицо, заглянуть в глубь ее загадочно странных зеленоватых глаз под темными ресницами, на ее гордый рот, редко дарящий улыбкой, и невольная мысль прокрадывалась в голову при виде молодой девушки:
"Да, это — какая-то странная, не заурядная внешность, какая-то исключительная красота, богатая не обилием красок, а тайным смыслом, проглядывающим из-под каждой черточки этого бледного спокойного лица".
При виде Кодынцева глаза Валентины, опущенные до того на тарелку, чуть сощурились. Легкая краска оживила лицо. Она точно похорошела и как бы просветлела сразу.
— Володя! — прозвучал ее грудной нежный голос. — Вот приятный сюрприз!
— Не хотел идти! Я притащила силком! — весело крикнула Лелечка и быстро наклонившись к уху сестры, зашептала с деловым видом: — Пять рублей дали! Понимаешь? Торговалась я… как извозчик!
— Милая ты! — произнесла Валентина, улыбнувшись одними своими зелеными глазами, и подвинула свой стул, чтобы дать около себя место Кодынцеву.
— Не взыщи, брат, что в паровую ванну попал, — со смехом произнес Павел Денисович, дружески хлопнув по плечу Кодынцева. — Это, брат, у нас случается.
— Мама, а все-таки не мешает дверь прикрывать, — вмешался Граня с легкой гримаской, — а то весь кухней пропахнешь… Даже и в гимназии заметили. Василий Никандрович за уроком и то сказал: "Кто это у вас, братцы, луком душится?" Срам. И все на меня посмотрели… как по команде. Чуть не сгорел, ей-Богу!
— Так уж вот сразу и на тебя, — недовольно заметила Лоранская. — Воображение это одно!
— Постойте, мама, — примиряюще заметила Валентина, — правда, неловко, если кухней пахнет… Слушай, Граня, ты у меня духов возьми завтра, как пойдешь. Знаешь, Володины духи, которые он мне на рожденье подарил… Только не все, слышишь… А то ты весь обольешься. Знаю я тебя, пусти козла в огород! — и она улыбнулась, показав частые крупные зубы, сверкающие белизной.
После обеда Валентина отказалась от обычного чая и, сказав всем одно общее "до свиданья", вышла из дома.
III
Валентина шла не торопясь, точно на прогулке, по левой стороне Большого проспекта. Ей не к чему было спешить. Старик Вакулин, у которого она состояла в качестве лектрисы, ждал ее ежедневно к шести часам, а теперь было только половина шестого. Жил Вакулин недалеко, в семнадцатой линии, и Валентина успевала в каких-нибудь двадцать минут попасть к нему из своей Гавани.
Ровно без десяти шесть девушка звонила у большого одноэтажного дома-особняка, окрашенного в мрачную коричневую краску. Тщедушный пожилой лакей с серыми бакенами открыл ей дверь. Валентина поднялась по широкой лестнице, устланной ковром, на круглую площадку, с правой и левой стороны которой было по двери; одна вела в приемную старика, другая в его кабинет, столовую и прочие комнаты. Валентина вошла в приемную — большое мрачное помещение с круглым столом посредине и венскими стульями у стен. Оно напоминало собою приемную врача. Как и в гостиной врача, здесь были разбросаны на столе журналы, небольшие альбомы с видами Швейцарии и стояла массивная лампа в виде рыцаря-воина.
Но Валентина знала, что не стоит пробегать журналы и газеты, потому что ровно через десять минут раздастся звук колокольчика и тщедушный Франц пригласит ее к барину.
Так было всегда, и она успела уже привыкнуть к порядкам старика Вакулина. В первое время своих занятий молодая девушка приходила за полчаса раньше, мечтая также пораньше освободиться, но это не привело к желанному результату: ее впускали только ровно в шесть часов в кабинет хозяина. Вначале эта педантичность раздражала Валентину, потом она к ней привыкла, как привыкла и к самой личности старика Вакулина.
А привыкнуть было к чему. В первый же день их знакомства, когда смущенная новизной положение Лоранская пришла по публикации предлагать свои услуги в и качестве лектрисы, она увидела худого длинного субъекта в бархатном халате. У старика было суровое, недовольное лицо и брезгливо оттопыренные губы. Глаза его под дымчатыми стеклами было трудно разобрать.
— Вы — лектриса? — отрывисто обратился он к девушке и, пронизав ее с ног до головы тяжелым испытующим взглядом, сказал, как отрезал: — Не годитесь.
— Но почему? — вырвалось у Валентины, помимо ее воли с несвойственной ей горячностью.
— Молоды вы… красивы… ветер в голове бродит. О выездах и нарядах, небось, мечтаете. Ну, не годитесь, да и все тут. Были уж у меня такие.
Валентина вспыхнула. Вся ее природная гордость поднялась и запротестовала в ней.
— Да как вы можете оскорблять меня не зная, какова я на самом деле! — произнесла она строго. — Надо раньше испытать меня, а потом уже изрекать приговор.
Старик опешил. Никто еще не смел разговаривать с ним таким образом. Смелость девушки решительно понравилась ему.
— Ну, ладно, испытаем! — буркнул он себе под нос и сунул в руки Валентине газету.
Валентина читала отлично. Ее грудной звучный голос, так и вкрадывался в душу. Ясная дикция не заставляла желать лучшего. Старик несколько раз одобрительно покачивал головой во время ее чтения и, когда она кончила статью, произнес:
— Спорить не стану, читаете хорошо. Только надо вам сказать, что и те, другие, хорошо читали, а прока из этого вышло не много. Торопится, скачет через строки, лишь бы окончить скорее и убежать. А вы так не будете?
— Не буду! — улыбнулась Валентина.
— Ну, вот и хорошо! — неожиданно обрадовался чудак. — А то, что за чтица уж — если как козел скачет. Вас я, пожалуй, возьму, но поставлю вам некоторые условия. Согласны?
— Это зависит от ваших условий — соглашусь я или нет, — отвечала спокойно девушка.
— Ну-с, так слушайте. Во-первых, сидеть спиной к зеркалу, дабы не поглядывать в него каждую минуту, как ваши предшественницы; во вторых, чтобы аккуратно приходить вовремя, терпеть не могу ждать и время терять даром. Поняли?
— Разумеется! — пожала плечами Валентина. Оригинал теперь больше тешил, нежели раздражал ее.
— Ну, а теперь возьмите "Историю цивилизации" Бокля и читайте мне. Только не громко. Я, слава тебе Господи, еще не глухой.
Этот разговор происходил год тому назад в кабинете Вакулина и теперь почему-то пришел в голову Валентине,
Около года уже она ежедневно посещала Вакулина, не глядя на праздники, еще менее их на ненастные погоды, и вполне привыкла к чудачествам старика. Тем более, что занятие эти увеличивали скромный доход семьи Лоранских.
Резкий звонок напомнил Валентине об ее обязанности. И снова тщедушный Франц с серыми бакенами появился на площадке, как бы вынырнув из противоположной двери и бесстрастно произнес:
— Пожалуйте, барин дожидается.
Валентина сбросила на ходу осеннюю пелерину на руки лакея и, миновав гостиную с тяжелой допотопной мебелью, вошла в кабинет.
Старик Вакулин не поднялся даже ей навстречу. Он удовольствовался одним коротким кивком головы, Так они здоровались ежедневно.
— Сегодня будем читать Спенснера! — произнес отрывисто Вакулин, когда она села у стола. — Вы, надеюсь, ничего не имеете против Спенснера, сударыня?
Валентина поспешила ответить, что она ничего не имеет против Спенснера, и, поправив зеленый абажур на лампе, принялась за чтение.
Но едва только она успела прочесть две страницы, как старик забрюзжал:
— Что это вы сегодня охрипли, что ли? Без голоса? По секрету читаете-с. Себе под нос.
— Хорошо я буду громче, — спокойно произнесла Валентина. И тут же повысила свой голос, и без того красивый и звучный.
