Сергей Семенов - Односельцы
– - Ваша?! Да как же суд за мной ее утверждает. Нешто суд может чужую собственность утверждать?
Дядя уставился на Мельникова во все глаза и долго глядел не моргая. Этот наглый взгляд проник в самую глубину души Константина Ивановича, и он, весь дрожа и еще более изменившимся голосом, спросил:
– - Так ты хочешь владеть, этой землей?
– - Може, владеть, а може, продам кому. Я буду хозяин -- что хочу с ней, то и делаю.
– - И совесть твоя это позволяет?
Дядя вдруг обозлился, глаза у него загорелись, и за тряслась голова; он злобно взглянул на племянника и дрожащим голосом воскликнул:
– - Что ж ты думаешь, я против совести могу пойтить?.. Да я отродясь ничего против совести не делал!.. Что ты меня тычешь-то? Это вы с отцом неправдой жизнь уставили, дедушкиным домом завладели и землю под себя забрать хотите. Что ж, я отцу-то не такой же сын? Скажи на милость?
Константин Иванович окончательно был сражен этой наглостью и растерялся. Приходя в себя, он почувствовал, чти тут говорить больше нечего, у него нет средств, чтобы заставить этого человека отозваться на его доводы по-человечески Видимо, предстоящая выгода закружила ему голову, и он ради нее пойдет на все. Он соскользнул с телеги и вытянулся.
– - Очень жаль тогда… Я хотел с тобой по душе поговорить, а ты не хочешь слушать. Ну, что ж, будем раз говаривать по-другому…
– - Не грози.
– - Я не грожу, а вот что тебе скажу: мы тебе своей земли не уступим… Всю силу положим, а ограбить себя не дадим…
I VКогда Мельников вышел из сараюшки опять на улицу, то увидал, что по улице кто-то ехал. Лошадь была высокая, вороная, в полунемецкой сбруе, запряженная в дрожки. На дрожках верхом сидел широкоплечий мужчина с серебристой бородой, в картузе с лаковым козырьком и в двухбортном суконном пиджаке. Поравнявшись с Константином Ивановичем, он попридержал лошадь и крикнул:
– - Константину Ивановичу, с приездом!
Мельников узнал своего односельца Пряникова, ходившего старшиной. Он, видимо, отправлялся на службу. Пряников был старше его. Их семья считалась издавна богатой. Отец его когда-то торговал лесом, и сын помогал ему, потом его выбрали в старшины; он ходил в старшинах уже не одно трехлетие. Человек он был чванный, недоброжелательно относившийся ко всем, кто поднимался в достатке в деревне и становился с ним на одну ногу, и в то же время большой мастер показывать себя не тем, что он есть. В волости он пользовался большим уважением, как примерный человек, хотя человек он был далеко не примерный. Потому ли или потому, что сейчас у Константина Ивановича было уже не то настроение, как давеча, этот односелец, встретившись, не внес в сердце Мельникова приятных чувств. Все-таки он остановился, ответил на рукопожатие, и когда Пряников с сладкой улыбкой на своем сытом лице, лукаво поблескивая узенькими вороватыми глазами, расспрашивал, как он там в Питере поживает, как идут дела, что хорошего, Мельников, машинально отвечая на его вопросы, вдруг и сам решил задать ему вопрос.
– - Все хорошо, -- сказал наконец Мельников, -- вот только дома плохо: дядя обидеть хочет.
– - Какой дядя? -- делая сразу недоумевающее лицо и как бы не понимая, о чем идет речь, уже серьезно спросил Пряников.
– - Андрей Егоров; землю отбивает.
– - Какую землю? -- точно ничего не зная, опять спросил Пряников.
– - Купленную, вот что вместе с Машистым да Рубинскими-то у нас. Объявил себя наследником после дедушки и хочет завладеть.
– - Это не через нас… То-то я не припомню сразу. Купленная через Окружный идет, мы этих делов не касаемся.
– - А что ж теперь делать нам? -- спросил Мельников, и думая, что Пряников, как должностное лицо, более знает такие дела и может дать добрый совет.
– - Ничего, брат, не знаю, -- делаясь вдруг фамильярным, изменил он тон. -- Это в Окружном надо справиться, а нам эти дела неподсудны. Нам подсудна только надельная земля, и слава богу! По нонешним временам с одной надельной сколько возни, укрепляются да выделяются, судятся да тягаются… Приходи как-нибудь чай пить. Я недавно большую половину в избе отделал, новую небиль купил…
– - Спасибо, -- еле выговорил Константин Иванович.
– - Приходи как-нибудь вечерком, а то в праздник, а пока до увиданья, надо в контору, делов много…
Он ударил вожжами по лошади и покатил из деревни, а Константин Иванович направился домой.
Дома, как только он отворил дверь, ему бросились под ноги уже проснувшиеся детишки: шестилетний Колька и трехлетняя Манька. Они жили с ним по зимам в Петербурге и только месяц как приехали, но успели загореть, обрасти волосами, и их объели комары; они обхватили его и, прыгая, наперебой кричали:
– - Папася, папася, папася!
– - Ах вы… дачники этакие! -- забывая всю неприятность и радостно улыбаясь, воскликнул Мельников и поднял с пола обоих ребятишек. -- Я думал, они встретят меня, а они спят без задних ног.
Он сел на лавку и, прижимая их к себе, стал болтать с ними, а Софья, убравшаяся у печки и собравшая чай, пытливо поглядывала на него, стараясь узнать, что вышло у мужа из разговора с дядей.
– - Я посылал вас работать в деревню, а вы только шалите да спите до полдня.
– - Сколо ягодка поспеет, -- сказала вдруг Манька.
– - А ты будешь ходить за нею?
– - Буду.
– - А я косить пойду, -- заявил Колька.
– - Вон они какие работники, а ты говоришь, -- сказала Софья.
– - Работников-то много, а работать будет не на чем, отобьет дядя землю.
– - Все-таки отобьет?
– - Хочется ему.
– - Мало что хочется.
В избу вошел старик и, опустившись на конике, спросил:
– - Ну, что, как дядя принял?
– - Дядя принял -- другой раз не пойдешь.
– - Что ж он говорит?
Константин Иванович рассказал про разговор с дядей.
– - Я уж с старшиной хотел посоветоваться, да от него ничего не добьешься.
– - Захотел тоже! -- сердито хмыкнул отец. -- Я думаю, не он ли и настроил дядю. Ему, може, в голову не пришло бы, а тот научил. Его хлебом не корми -- только кляузу какую заведи…
– - Какой ему толк?
– - Такая натура: не хочется, чтобы кто хорошо жил… норовит кого разбить да попутать…
Собрали чай, поставили селедок с зеленым луком и пшеничного киселя. Начался завтрак.
– - Ну, хорошо, придираются к нам, но у нас, слава богу, зубы есть, а кто помалосильнее-то, те-то как же?
– - А вот так: было у Курочкиной вдовы полторы души земли -- пасынок отбил; у Звонаря половину усадьбы отрезали.
– - И негде защиты искать?
– - Защита-то есть, да добиться-то ее трудно…
– - Дела делаются!.. -- крутнул головой Константин Иванович и, вздохнув, вылез из-за стола.
У Мельниковых за двором был разбит садик. Завел его Константин Иванович. Когда он после раздела с дядей устроился в Москве, ему попалась книжка по садоводству; он ею заинтересовался и решил попытать устроить садик у себя. И когда приезжал на побывку, он все свободное время проводил за двором, и там появились грядки с ягодными кустами и молодые плодовые деревца. И кусты и деревья он привозил из Москвы из питомника. Они прижились и разрослись и года через три уже стали давать урожай. К саду привыкли, и старик и Софья наблюдали за ним и поддерживали его в таком виде, в каком хотелось Константину Ивановичу.
После завтрака Константин Иванович сказал ребятам:
– - Ну, вы, хозяева молодые, идите, ведите меня в сад, покажите, что там у нас делается.
– - А хозяева молодые и не знают, -- улыбаясь, проговорила Софья. -- Я их не пускаю туда, а то они того наделают, что ничего не получишь…
– - А там разве крапива не растет? -- крапивой можно.
– - Мы ее выпололи.
– - Ну, я тогда их сведу. Пойдемте-ка, только чтобы не баловать, цветов не рвать, травы не топтать, как у нас в Питере.
– - Не, не будем, -- согласилась Манька.
– - Ну, так идем.
Ребятишки быстро выбежали из избы и скрылись за двором. Сад был огорожен тыном. И когда Константин Иванович взошел в него, то сразу же увидел, как хорошо все идет. На яблонях зазеленела обильная завязь. Смородина была обсыпана кистями изумрудных ягод, пестрели белыми звездами лапчатые букеты клубники; стояло жужжание пчел. Мельникова охватило сладкое восхищение; он радостно вздохнул и громко сказал ребятишкам:
– - Эва, какое добро у нас, сопляки этакие!
– - А смолода поспела? -- спросил Колька и рванулся к кусту.
– - Нет, еще не поспела, и ты к ней не лезь, помнишь, что я вам говорил…
Он останавливался у каждого куста, любуясь его видом, и ему вспомнилась его петербургская жизнь в тесной темной квартирке, служба в каменных стенах с постоянным табачным дымом вместо воздуха, и эта жизнь показалась ему такою бездушною, скучною и неприятною, и ему жалко стало многих своих сослуживцев, у которых не было никакой связи с деревней.
"Такое раздолье иметь дорого стоит", -- с тайной гордостью подумал он и вдруг вспомнил опять дело с дядей, и его радость сразу отуманилась.
