Николай Лейкин - В усадьбе
— Ахъ, ты, дрянь эдакая! Да какъ ты смѣешь меня хозяйскимъ добромъ попрекать! взвизгнула ключница. — Я хозяйское-то добро пуще глаза берегу. Это вы вотъ съ мужемъ ходите да походя калачи пшеничные жуете. Изъ какихъ доходовъ тебѣ калачи ѣсть? Изъ какихъ доходовъ тебѣ чаи съ вареньемъ распивать?
— Не твое дѣло! Сама барыня позволила мнѣ ягодами пользоваться.
— Ягоды ягодами, а вѣдь сахаръ-то денегъ стоитъ, чтобъ варенье варить. Отъ доходовъ праведныхъ мужъ-то твой спиньжакъ себѣ новый сшилъ, что ли? А заячьи шкуры на шугай скупаете… Будто я не знаю, что вы заячьи шкуры скупаете! А овчины кто подбираетъ? Тулупъ у мужа есть, такъ нѣтъ, надо новый строить. Будто я не слыхала, какъ вы съ портнымъ-то сговаривались!
— И мы тоже знаемъ, какъ ты четвертуху французской водки Ивану на деревню передала. У самой-то, небось, хвостъ замаранъ, такъ и про людей думаешь.
Баринъ давно уже стоялъ зажавши уши и кричалъ: «Довольно! Довольно! Молчать!» Но его не слушали. Нужны были большія усилія, чтобы унять двухъ расходившихся бабъ. Изъ-за угла сарая показался мужъ птичницы Василисы, садовникъ, и сталъ вступаться за жену.
— Намъ хозяйскаго овса не надо. Мы его не продаемъ. Мы ежели что получаемъ на руки, то курамъ стравливаемъ, говорилъ онъ. — Также намъ и крупы вашей не надо, мы отъ вашихъ харчей сыты.
— Я ужъ и то говорю барину, что, кажется, до отвалу довольны, а они все насчетъ птичьяго корма сумлѣваются, подхватила Василиса и стала утирать передникомъ слезящіеся глаза. — Стараешься, стараешься, чтобы птица сыта была, а тутъ только попреки одни. Сами же вы изволили приказать, чтобы къ Александрову дню пятокъ пѣтушковъ откормить. Кормимъ настоящимъ манеромъ, кормимъ силой, прямо на жиръ кормимъ. Господи Іисусе! И что это такое, что ничѣмъ заслужить нельзя. На мужа поклепъ, что онъ яблоки да дыни въ фруктовомъ саду воруетъ, на меня взводятъ напраслину, что я хозяйскій овесъ съѣдаю. Да по мнѣ хоть вовсе птицъ не кормите.
Баринъ смягчился.
— Никто тебѣ не говоритъ, чтобъ ты овесъ съѣдала, сказалъ онъ. — А ты просто зря и безъ системы его разсыпаешь.
— А вы прежде приберите воробьевъ, которые у насъ овесъ склевываютъ, а потомъ-и говорите. У насъ воробьевъ цѣлыя тучи на птичьемъ дворѣ развелись. Хоть бы отравы имъ какой подсыпать.
— Чтобъ и домашнихъ птицъ отравить! И думать не смѣй! крикнулъ баринъ. — И такъ ужъ вы мнѣ всѣхъ поросятъ по веснѣ переморили, крысъ отравой выводивши.
— Да вотъ хоть бы и крысы, началъ садовникъ. — Нешто онѣ мало у насъ овса-то уничтожаютъ? Взгляните-ка, какіе кули-то изъ-подъ овса остаются. Куль весь словно перерѣзанъ. Вѣдь крыса, она ужасти что можетъ съѣсть. Теперича надо такъ разсуждать, что ужъ бѣдно-бѣдно полтора гарнца въ сутки на крысъ клади.
Показался кучеръ на дворѣ, выходя изъ сарая.
— Крысы ужасти что портятъ! Вонъ у меня въ конюшнѣ… Большую обиду лошадямъ крысы приносятъ. Я такъ разсуждаю, Александръ Павлычъ, ежели бы намъ теперь трехъ котовъ завести…
— Ни, ни, ни… Ничего не заведу… Никакихъ котовъ, замахалъ руками баринъ. — Будутъ коты у насъ и начнутъ они съѣдать по пяти фунтовъ говядины. Да еще полведра молока имъ потребуется.
— Зачѣмъ же пять фунтовъ говядины, зачѣмъ полведра молока? возразилъ кучеръ. — Ежели бы ваша милость поручила мнѣ купить трехъ котеночковъ… Отличные есть у нашего кабатчика.
— Ничего тебѣ не поручу. Рѣшительно ничего.
— Воля милости вашей, а только безъ котовъ крысы и въ кладовую къ вамъ заберутся, провизію начнутъ жрать.
— Да ужъ забрались, сказала ключница. — Я боялась только доложить вашей милости, а ужъ у насъ фунтовъ пять стеариновыхъ свѣчей онѣ съѣли да бруска три мыла. И вѣдь какъ жрутъ!
Баринъ въ волненіи ходилъ по двору и говорилъ:
— Пускай жрутъ, а котовъ все-таки не заведу. Дороже будетъ стоить.
— Вѣдь крыса, она хитрая, начала ключница. — Она яйца ѣстъ. Такъ все яйцо и выѣстъ. Вы вотъ все жалуетесь, что яицъ мало. А отчего мало? Отъ крысъ.
Баринъ не слушалъ и зашагалъ на крыльцо. Черезъ пять минутъ онъ стоялъ хмурый и сердитый передъ барыней. Барыня вышивала какую-то прошивочку и спросила его:
— Насчетъ чего ты сейчасъ такъ на дворѣ сердился?
— Да насчетъ всего, отвѣчалъ баринъ. — Вообрази, я сейчасъ дѣлалъ расчетъ и оказывается, что намъ надо бросить всякое хозяйство, если мы думаемъ, что извлекаемъ изъ него хоть какую-нибудь выгоду. Оказывается, что цыпленокъ намъ обходится чуть не въ полтинникъ, тогда какъ его по здѣшнимъ цѣнамъ и купить-то можно за пятіалтынный. Возьмемъ поросятъ… Знаешь ли, во что намъ обошлось выпоить каждаго поросенка?
— Знаю, знаю…
— Ѣшь свой огурецъ, напримѣръ, и чувствуешь, что онъ стоитъ себѣ чуть не пятачокъ. А знаешь ли, что стоятъ намъ тѣ десять дынь, которыя выросли у насъ въ парникахъ?
Барыня улыбнулась, махнула рукой и произнесла:
— Не надо… Не говори… Я знаю…
IV
У террасы усадьбы раздались шаги и кто-то крякнулъ. Пробѣгавшій газету баринъ поднялъ голову. Передъ террасой стоялъ садовникъ и передвигалъ картузъ со лба на затылокъ.
— Кабы вы мнѣ двустволочки вашей дня на два прожертвовали. Вѣдь она у васъ все равно зря въ кабинетѣ виситъ, сказалъ онъ.
— Зачѣмъ это тебѣ? Что за глупости! спросилъ баринъ.
— Да вотъ, чтобы потрафить… Ужъ я бы его укомплектовалъ!
— Кого?
— Да вотъ подлеца-то этого. Ужъ я бы его укараулилъ и въ самую центру…
— Какого такого подлеца? Что, я не понимаю.
— А вотъ этого самаго, что дыни наши изъ парниковъ воруетъ. Ужъ я бы его распатронилъ въ самый корень. Не сталъ бы больше ходить.
— Да развѣ опять украли дыню?
— А то какъ же… Третьяго дня вы изволили на дыньку любоваться и говорили, чтобы въ воскресенье къ обѣду снять — ея у жъ нѣтъ.
— Какъ нѣтъ? спросилъ баринъ, быстро поднимаясь со стула и отбрасывая газету въ сторону.
— Очень просто. Даже вчера была, а ужъ сегодня нѣтъ. Кто-то спроворилъ. Прихожу утречкомъ посмотрѣть, а ея нѣтъ. Третью дыню… Еле-еле вывели, только бы снять, а тутъ…
Садовникъ развелъ руками.
— Ничего не подѣлаешь, проговорилъ онъ. — Надо караулить, а безъ двустволки караулить нельзя.
— Душечка! Слышишь? Вѣдь у насъ опять дыня пропала! крикнулъ баринъ барынѣ, сидѣвшей въ комнатѣ.
— Не можетъ быть! проговорила барыня, показываясь на террасѣ.
— Истинный Господь, пропала, отвѣчалъ садовникъ. — Воруютъ. Ночи темныя начались, ничего не подѣлаешь. Надо укараулить, да бекасинникомъ въ настоящее мѣсто, чтобы помнилъ и чувствовалъ. А то что жъ это, помилуйте!
— Кто бы это могъ красть дыни?! удивлялась барыня.
— Должно быть, крестьянишки здѣшніе… Иначе кому же?.. А то, можетъ статься, кто изъ поденщины, что вонъ у сосѣда лѣсъ расчищаютъ, дѣлаетъ догадку садовникъ.
— Нѣтъ, это не крестьяне и не поденщики. Ну, зачѣмъ имъ дыни?
— Какъ зачѣмъ? Очень просто-съ… Снесъ на станцію господамъ — вотъ на выпивку и есть. На желѣзной дорогѣ въ лучшемъ видѣ за такую дыню три гривенника дадутъ. Дыня, одно слово, антикъ была. Да и не носивши на станцію, Амосъ Ермолаевъ на деревнѣ за такую дыню сороковку дастъ. Сороковка ему плевка стоитъ, а онъ тоже мамонъ-то потѣшить любитъ.
Баринъ и барыня переглянулись.
— Нѣтъ, это, я думаю, свой воръ, сказала барыня. — Гдѣ тутъ пробраться на огородъ постороннему человѣку!
— Позвольте-съ… Частоколъ раздвинулъ — вотъ и тутъ… Зачѣмъ же свой?
— Свой, свой…
— Обижать изволите. Я изъ-за хозяйскаго добра удавиться радъ.
— Не про тебя говорятъ, а только воръ свой. У насъ около частокола собака на блокѣ бѣгаетъ.
— Да вѣдь можно и съ другой стороны перелѣзть. А то, вотъ, взялъ хлѣбца, прикормилъ собаку — ну, и бери, что хочешь. Воръ знаетъ какъ… Его учить нечего.
— Наши сытыя собаки польстятся на хлѣбъ! Что ты говоришь!
— Иначе, сударыня, и быть невозможно, потому кабы однѣ дыни, а то съ чего же у насъ и яблоки пропадаютъ?
— Какъ? И яблоки пропадаютъ?
— Очень просто. Сегодня, я такъ считаю, что, пожалуй, съ сотню посшибли и унесли!
— Ну, ужъ это изъ рукъ вонъ! возмутился баринъ. — Мы еще сами ни одного яблока не сняли, все дожидаемся, чтобы они хорошенько вызрѣли, а у насъ по цѣлымъ сотнямъ воруютъ.
— Да вѣдь и дыни еще ни одной для себя не сняли… Только ходимъ въ парники да любуемся на нихъ, прибавила барыня.
— Дайте мнѣ, сударыня, баринову двустволку и я вамъ вора предоставлю… говорилъ садовникъ. — Въ лучшемъ видѣ предоставлю.
— Зачѣмъ же тебѣ двустволка? Ты такъ предоставь. Двустволка не подмога ловлѣ. Ну, что такое двустволка…
— А надо вора проучить, надо чтобъ онъ напредки боялся. Бекасинникомъ-то ты ему сдѣлаешь награжденіе въ чувствительное мѣсто — онъ и будетъ помнить и ужъ больше не пойдетъ. Нѣтъ, ужъ вы мнѣ двухстволочку…