Александр Викорук - Христос пришел
Дверь отворилась, выглянул невысокий паренек с улыбчивым остроносым лицом.
- А, Максим, - кивнул он комсоргу, - привет! Отлично.
Его глаза оценивающе скользнули на Елисея.
- Попозже, - сказал он комсоргу и отвернулся: - Из школы одиннадцать тридцать восемь здесь Попова Надежда?
От стены отделилась девушка с пронзительно голубыми глазами, темно-русые волосы были завиты в короткую косу и перевязаны толстым разноцветным шнурком. Теплое вязаное платье плотно окутывало ее у нежной шеи и плавно перетекало вниз к сапожкам. Она приблизилась, глядя на Елисея, а не на веселого паренька. Ее лицо проплыло совсем рядом, едва не соприкоснулось с лицом Елисея. Паренек пропустил ее в комнату.
- А вы подождите, - строго кинул он и исчез, притворив дверь.
Рядом томились еще несколько школьников: пацаны и одна девчонка. Комсорг снова уткнулся в газетенку, чтобы как-то оправдать свое молчание. Елисей глядел на зашарканный паркет, по казенному окрашенные тусклые стены и совсем не думал о том, что в этих стенах завершится его судьба. Он видел лишь ярко-голубые глаза, проплывшие мимо. Их свечение казалось ему настолько знакомым, что он безуспешно пытался понять, почему он забыл про эту девушку, почему он вспомнил ее имя только тут, когда ее позвал веселый паренек. Он перебирал в памяти знакомых девчонок и никак не мог отыскать хоть что-нибудь, что подсказало бы ему, где он уже видел эту школьницу, почему ему известны ее лицо, волосы, завязанные толстым шнурком, небольшие плечи, сапожки, на которых блестели капли растаявшего снега.
Комсорг зашуршал газетой, очень долго ее складывал, выравнивал.
- Ты, Елисей, понимаешь... они, - вымученно проговорил он и кивнул на дверь, - настроены погано... особенно не надейся.
- Ладно, уже все понял, - вяло ответил Елисей.
- А-а, - протянул комсорг с облегчением, а потом глянул исподлобья. Слушай, ты дружишь с Валеркой?
Он сразу понял, о ком идет речь, в душе всколыхнулись догадки о пакостях Валерки.
- С чего ты взял, что дружу?
- Сволочь он большая, - тихо сказал комсорг и замолчал.
- Кажется, для меня это уже не новость.
В этот момент в конце коридора затеялась неуловимая суета. Поднялась невидимая волна, которая смыла к стенке мелкую публику школяров, пэтэушников. Показался молодой мужчина с пухлым лицом, на котором грелась мягкая улыбка. Он ступал неслышно, но казалось, двигался танк, раздвигая всех легко и беспрекословно. За ним в вихре движения тянулся, гибко клонясь вперед, угодливый человек. Мужчина приблизился к их двери. Она тут же открылась, но в ней стояла школьница с голубыми глазами. Ее тоже теснила невидимая волна - девушка отшатнулась обратно. Однако мужчина приподнял руку - и, не касаясь девчонки, одним шевелением пальцев извлек ее из комнаты и поставил в коридоре перед собой. Мужчина мгновение разглядывал ее, словно впитывал румянец волнения, легкость волос, сияние глаз, - и тут же задвинулся в комнату.
Она стояла в метре от Елисея, они смотрели друг на друга, пока снова не открылась дверь.
В голубом облаке свечения ее глаз он шагнул в освещенную комнату навстречу длинному столу. Никто не повернулся к нему, все смотрели на мужчину, который свободно раскинулся в кресле за дальним концом стола. Его лицо притягивало к себе их взгляды. Овальное, почти круглое, с чистой мягкой кожей, не тронутое ни одной печальной или тревожной заботой. Тихо и мирно смотрели прозрачные глаза, улыбка покоя едва гладила губы.
Рядом с ним сидел хозяин кабинета, крупный парень с кустистыми бровями и въедливыми черными глазами. Он почтительно склонился к влиятельному гостю и проговорил:
- Сергей Маркович, я вам говорил об этом случае... - кустистые брови и въедливые глаза повернулись к Елисею. - Подойдите ближе к столу.
Елисей шагнул к столу, а Сергей Маркович умиротворенно качнул головой. Его брови легко шевельнулись, когда сосед пояснил, что Елисей учится в институте кинематографии, и в прозрачных глазах появился слабый интерес. Потом речь зашла о прегрешениях Елисея перед отечеством, и его глаза подернулись дымкой печали.
Когда парень закончил, наступила почтительная тишина. Все ждали, что сделает Сергей Маркович. Лицо его медленно возвращалось в прежнее благодушное состояние, в котором теперь была заметна отеческая строгость.
- Ну вот, молодой человек, - шевельнулись его губы. - Перед вами вышла девушка, такая замечательная. Она в комсомол вступала? - Его глаза скосились к соседу в ожидании подтверждения. - Она, можно сказать, мягко и уверенно продолжал он, - олицетворяет советскую молодежь. Юность - это утро человечества, а, заметьте, наши молодые люди - будущее мира. В него надо нести чистые помыслы, красивые, одухотворенные лица. Я нигде, ни в одной стране мира, не видел таких прекрасных, чистых глаз, как у наших молодых людей. - Он едва заметно окинул взглядом присутствующих, и, наверное, уловив скептическую ухмылку Елисея, настороженно сдвинул по беличьи светлые и мягкие брови. - Вы вот не поверите, - расстроено проговорил он сидящим за столом, - но я хорошо знаю тот мир и наш. Я физически ощущаю, как западные идеи, образ жизни, проникая к нам - буквально убивают, отравляют некоторых наших молодых людей. Видеть это больно. Всегда хочется помочь, спасти. Но!.. Как часто мы опаздываем, вот, не дорабатываем, - с укоризной он глянул на соседа, который тотчас сурово и решительно насупился. - Надо беспощадно бороться с этой заразой.
Он замолчал. Его сосед уважительно выдержал паузу, а потом дал команду высказываться. И все по очереди, словно прикладываясь к чаше, пущенной вкруг, прожевали однообразную невкусную жвачку, стараясь не отдаляться от основных вывертов Сергея Марковича, который задумчиво взирал в пространство, изредка одобрительно шевеля головой.
Когда была поставлена точка, оплеванный и изничтоженный, Елисей повернулся, подошел к двери, взялся за ручку, потянул на себя ее тяжесть, шагнул за порог и медленно закрыл за собой дверь. Комсорг остался там, ему уже не надо было сопровождать Елисея. Он был вне их интересов.
Елисей остановился посреди коридора. Тьма за окном всасывала в себя свет ламп, гнула и коробила отсветы стен, потолка, дверей, как бы желая смять и сожрать все сразу своей темной, бездонной пастью. Силуэт Елисея тоже коробился и сгибался, готовый нырнуть в мутную бездну.
Затем тьма дрогнула, осветилась сиянием темно-русых волос, пронзенных белой змейкой толстого шнурка.
- А я вас ждала, - услышал он и увидел голубое свечение глаз. Таким бывает августовское небо, когда в предчувствии осеннего ненастья исчезнут на день-два облака, растворится тусклая дымка, и космос вплотную прильнет к земле сквозь тонкую пленку воздуха, а солнце наполнит все вокруг золотой пыльцой.
- Я ждала вас, - с настойчивостью повторила она.
Ее голос, глубокий и плавный звучал тихо и напевно, словно лепет иволги, который изредка донесется из глубины леса в жаркий полдень. Вот вспыхнула таинственная мелодия и затихла, а глаза ищут, теребят тени в кронах деревьев. Ждешь, когда в тишине снова дрогнут и запоют струны, роняя в молчание леса волшебные звуки.
Она коснулась пальцами его локтя, и он наконец вышел из оцепенения, сдвинулся и пошел по коридору, увлекая ее за собой, стараясь уйти подальше от этой поганой комнаты...
***
Елисей с дочкой вышел на безлюдную платформу. Далеко позади остался шлюз с маленькими корабликами, на которых хотелось уплыть подальше. Аля торопилась вперед, говорила о встрече с подружкой-соседкой, и постепенно уходило дорожное оцепенение, надвигались мысли о делах.
Увиденный на асфальте дождевой червяк вызвал у Али всплеск восторгов. Они выбили Елисея из колеи привычных дум.
На повороте к трамвайной линии они нагнали старушку в застиранной синей юбке и жакете с блеклым белым узором на синем фоне. Седенькие волосы были стянуты в пучок на затылке, сквозь жидкие пряди проглядывала бледная кожа. Она неуверенно оглядывалась.
- Будьте так любезны, - заговорила она. - Мне объясняли, здесь автобус где-то до Пресни? Не подскажите?
Елисей показал, как пройти, и двинулся дальше, потянув дочку за руку.
- Вы не за гэкачэпэ? - спросила взволнованно старушка.
- Сейчас все за свободу, - усмехнулся Елисей и вспомнил довольных пенсионеров в электричке.
- Ошибаетесь, - с тревогой выпалила старушка. - Вшивое племя довольно, в восторге. Так зову их. - Ее лицо покраснело от возбуждения, но глубоко запавшие глаза смотрели тихо и скорбно: - Это как тиф: люди мрут, а вши жиреют, множатся, полчищами ползут. Они у меня всех сожрали: мужа, дочку... А мне справочку, мол, реабилитирована, и покойников реабилитировали, - она нервно улыбнулась. - Вот, к Белому дому собралась... Или отстоим, или пусть сожрут сейчас, чтобы не видеть. Нагляделась, как по живым людям вши ползут.
Елисей с дочкой свернул к дому, краем глаза заметил, как старушка уже издалека оглянулась на них, потом заговорила с полной женщиной с двумя увесистыми кошелками. Мелькнула мысль о том, какими красками на холсте передать волнение старушки, унижение безвинной смертью, бесконечный шорох сытого воспроизводства серой пелены вшей. Он засмеялся, представив картину, где с кретинской скрупулезностью изображены старушка с черным лицом, покойник в грязных лохмотьях на нарах. Он только что предсмертно содрогнулся, распался беззубый рот и - чудится - зашевелилась серая кисея из тьмы насекомых. "Дураки будут считать вшей, - подумал весело Елисей, - парторг задолдонит о бесчисленных жертвах царизма. А чудом выживший зэк плюнет, скажет, что красок жалко".
