Олег Борушко - По щучьему веленью
- Хорош, пошли, - сказал я. - Где там твое маленькое озеро с большими лещами?
...Их оказалось шестеро.
- Две тысячи! - сразу объявил приземистый, подступая ко мне.
- Пардон? - отозвался я, делая механический шаг обратно в кусты.
Именно когда я поднялся на тропинку, они проходили мимо. Минутой позже - и никаких встреч. Неожиданные встречи в Англии чреваты неприятностями.
- Француз? - без тени сочувствия наступал приземистый. - Полиция! - Он грозно махнул в сторону хозмага.
Им кажется, иностранец лучше поймет, если сказать погромче. Притом кто такой в Британии иностранец? Француз. Ясно, хочется повысить голос.
- Why? - сказал я, что по-английски означает - "почему?". А кстати, по-грузински означает "эй" и "ой" одновременно.
- Лицензия! - уже очень громко сказал приземистый. - Клуб! Сезон!
Да. Мы нарушили сразу все, что можно нарушить в сфере британской рыбалки. Я покосился на Матвея. Нельзя было ударить лицом в английскую грязь. Но и нельзя было сказать, что про лицензию не знали, потому что дети знали, что мы знали, а обманывать нехорошо.
- О'кей, - сказал я, виновато вздохнул и опустил руки.
Американизм неожиданно произвел впечатление.
- Ол райт, - сказал приземистый. - В другой раз вызову полицию!
Так нас выперли из этого оазиса.
На обратном пути я подавленно молчал.
- Пап, ну и чего там дальше про тайменя? - осведомился с заднего сиденья Егор.
- Каждый день торт... - задумчиво подал голос Матвей. - Этот Сережа тебя, что, очень любил?
Матвей никогда не видел деда Сережу. Но остров Сахалин, шестьдесят тысяч фунтов, таймень до пола и не просто торт, а "Подарочный"... Дед Сережа, думаю, встал перед Матвеем как живой.
- Любил, да, - сказал я. - Так сильно, что тоже однажды выпер. Когда уже с бабушкой в Киев на пенсию переехал... - Я вел машину по узким британским улицам и обращался к зеркалу заднего вида.
Дед повез меня копать на новую дачу: студент из Москвы на каникулах в Киеве - как можно не копать? 1982 год, дорогие товарищи.
На обратном пути с дачи в Киев, поздно вечером, в автомобиле марки "Жигули" я заявил, что не люблю КГБ. Дед нахмурился. Всю жизнь прослужить во внешней разведке, чтобы под конец от любимого внука услышать, что внук это дело не любит. Торты - любит, а КГБ - нет.
- Столько людей пересажать! - с чувством сказал я.
- Откуда ты знаешь? - спросил дед.
- Читал.
- Где читал? Где ты это мог прочитать? Кто тебе, понимаешь, такие книжки подсовывает? Он еще учится в политическом вузе! - Седые кустистые брови деда с разнокалиберно торчащими черными выскочками недобро шевелились над рулем. - Я, пожалуй, дрянь такая, твоему ректору напишу...
- А что, не правда? Как можно сажать за убеждения? - авторитетно сказал я. - И при чем тут "дрянь"? И при чем писать ректору? Вот они - методы. Ты умей спорить спокойно.
- За какие убеждения? - Дед поднял острые плечи, не сводя глаз с полночной трассы.
- За разные!
- За разные не только можно, но и нужно, - отрезал дед. - Ты, может быть, понимаешь, и советскую власть не любишь?
Картошечка на конце дедова носа усыпалась каплями росы.
- М-м... - сказал я.
- Его, щенка, понимаешь, бесплатно учат, бесплатно лечат...
- Беспла-атно? - вскинулся я, всем корпусом развернувшись к водителю. - Да Михайловна всю жизнь налоги платит...
- Какие налоги? - Брови поднялись и выгнулись в мою сторону, словно порыв грозового ветра рванул по верхушкам кустарника.
- Подоходные! - сказал я.
- Куда платит?
- В госбюджет!
На последнем звуке слова "госбюджет" дед затормозил.
- Выходь из машины! - сказал он.
Я пожал плечами, огляделся. Машина воткнулась в обочину неведомой трассы неизвестно в каком медвежьем углу Киевской области.
Я медленно и как мог грациозно полез из автомобиля. Дед в последний момент наклонился, захватил дверную ручку, резко прихлопнул дверь, зацепив край моей неуспевшей руки, свистнул задними колесами и был таков. Мигнул только красными фонариками.
"Ты казала: у недiлю пiдем разом до весiлля. Я прийшов - тебэ нема..." бормотал я, независимо вглядываясь в прелести украинской ночи.
Он не вернулся за мной и больше в эти каникулы нам с Михайловной не звонил. Меня подобрал до Киева грузовик, а на руке возник синяк, пониже указательного: хорошая сталь шла на первую модель "Жигулей".
- Интересно, мама уже дома? - сказал Егор. - Мобильный утопили, на полицию попали, ничего не ели...
- А вы не говорите, - отозвался Матвей. - Я вообще не люблю есть.
- Обманывать нехорошо, - сказал я. - Слушай, а точно! О! Не будем говорить. Входим с постными лицами: "Мама, клева никакого!" Вы отвлекаете Жаню, я кладу зверя прямо в холодильник, вы начинаете ныть, что хочется есть, Жаня лезет в холодильник...
- Здорово! - сказал Матвей. - С какими-какими лицами?
Отрепетировали.
Маневр удался на сто процентов.
- Ой! - сказала Жаня, когда прямо с полки на нее глянула морда. - Что это? Что такое? Купили? Откуда деньги?
Мы переглянулись.
- Ты знаешь, что такое "ой" по-английски? - сказал я. - Это "эй"! Так вот я тебе говорю: эй!
- Врете! - сказала Жаня. - Таких щук не бывает.
- А у нее крючок в губе, - сказал Матвей. - Они с крючками не продаются.
- Ну правда, мам! - сказал Егор.
- А вы потом крючок вставили! - сказала Жаня.
- А где ты в Англии видела в продаже щук? - сказал я.
- Щук? Щук? - Жаня на секунду задумалась. - Да везде!
- Непотрошеных? - Я бился до последнего.
Жаня пощупала ей живот.
- Непотрошеная... - потрясенно сказала она.
В духовку зверь залез с трудом.
- Надо было нашпиговать! - спохватилась Жаня, когда щука уже десять минут обогревалась. - Мне все равно ее жалко. Как она не хотела умирать. Как она ужом от тебя, умная, мудрая, добрая щука.
- Ого, добрая! - сказал Матвей. - Жабрами папу за руку ка-ак...
- Она хотела жить! - сказала Жаня.
- А сколько она маленьких мальков сожрала! - добавил я, потирая раненый бугор Венеры. - Чтобы в такую мудрую вырасти! Нашпиговать, кстати, никогда не поздно. Ей это, кстати, уже все равно.
Мы выхватили горячую щуку из духовки, Жаня перемешала порубленный репчатый с петрушкой из-под туи, аккуратно чайной ложечкой вложила смесь в жаркий живот и вдвинула на место.
Нашпигованная, она источала - аппетитный вдвойне - аромат мудрости и петрушки. Я подумывал начать с головы. Разлили водку.
- Ну, за щуку! За удачу. За надежду, - сказал я, посмотрел двусмысленно на Жаню, и зазвонил телефон.
Егор притащил радиотрубку.
- Тетя Оля из Одессы, - подсказал Егор.
Я вернул рюмку в исходное положение.
- Привет, Олежек, - сказала Оля. - Ну, как у вас дела?
- Щуку поймали, Оль! Сейчас из духовки, веришь?
- Ага, - сказала Оля.
Сестра на шесть лет младше, то есть ей тридцать четыре. Но голос на шесть лет старше, то есть ему сорок шесть. Но уже когда мне было шесть, она орала в коляске на всю Сибирь двенадцатибалльным сопрано.
- Первый раз в этом году, Оль! Сначала ничего не брало, мы уже думали, короче, все...
- Ага, - сказала Оля.
Матвей улыбался, Жаня улыбалась и ела, Егор улыбался и не ел. Он не ест рыбу, которую поймали на удочку. Саночки возить любим, кататься - нет.
- И тут ка-ак дало! Вот такая, Оль. Ну, где-то с килограмма... Ну, примерно...
- Ага, - в третий раз сказала Оля.
- А ты чё такая кислая? - осведомился я.
- Олежек, дедушка Сережа... - сказала Оля.
Я услышал, как в трубке шумит далекий и близкий трескучий телефонный эфир.
- Мама в санатории, я сейчас к ней еду, - заговорила Оля. - Ну, сообщить. Похороны послезавтра. Наверное, вечером выедем в Киев. Ну, или завтра. Ты меня слышишь?
- Да, - сказал я.
- Там оставалась женщина - за ним смотреть. Ну, пока мамы нет. Утром покормила завтраком и ушла. Он вроде лег. А когда пришла...
- Как это было, Оль? - глухо сказал я.
- Что? - сказала Оля. - Плохо слышно. Где-то в полвторого сегодня днем. Женщина когда пришла, он лежал на полу... Мы все поедем. Дядя Юра приедет из Харькова, девчонки Борушки. Ну а ты... Ты же и бабушку не хоронил, так что... Вот я тебе сообщаю. Олежек, ты хоть послезавтра позвони нам в Киев...
- Конечно, - сказал я.
- Ну как дети?
- Обязательно, - сказал я и нажал кнопку с зачеркнутой трубкой на радиотелефоне.
Посмотрел на голову щуки, аккуратно отделенную от туловища. Из-под жабр ароматно дымился репчатый вперемешку с петрушкой.
- Кто? - сказала Жаня.
- Дед Сережа, - сипло ответил я и взялся двумя пальцами за рюмку.
Я в тишине поднял рюмку, подержал, поставил обратно и вышел. Я вышел на терраску, в сад. Туя конусом темнела передо мною, и неиспользованные червяки, выпущенные Егором из польской банки на свободу, вероятно, копали себе новые уютные ходы в корнях старого дерева.
Борушко Олег Матвеевич родился в 1958 году в Харькове. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковался в журналах "Юность", "Москва", "Московский вестник" и др. В "Новом мире" печатается впервые. В настоящее время живет в Англии.
