Тремориада - Валерий Еремеев
– Как бы тебе попроще сказать… – устало вздохнула тварь в моём обличии. – О! А какое тебе, на хрен, дело? Просто отвечай: ты сам сиганёшь в окно или тебе по-мочь? Нет! Этого не может быть в реальности, меня глючит. Точно, это “белочка”! Вот, сейчас сяду на пол, закрою глаза и буду так сидеть, пока всё это безумие не прекратится.- Вот так всегда! – раздражённо заговорили в унисон моим голосом два глюка-демона и заверещали, сделав ис-пуганные голоса: – Этого не может быть! Но ведь ничего из этого я не сказал вслух! Всё-таки они слышат мои мысли. Хотя… это ведь мои глюки, не чьи-то. – Люди способны верить в абстрактную чушь, напи-санную в газете, но только не своим глазам, – продолжил уже один демон, у окна. – А если с ними что-то происходит, чего они понять не в состоянии, что выходит за привычные рамки, в которые они поместили весь мир, то сразу заяв-ляют: этого не может быть! Хотя не имеют ни малейшего понятия о том, что собой в действительности представляет реальность. Ты, жалкий человечишко, не способен понять реальность, а она такова: хочешь или нет, но ты вылетишь в это окно.Демон, уж не знаю – глюк ли, командно гаркнул сте-клянному, при этом оглушительно хлопнув (и это на фоне вопящей музыки!) в ладоши: – Свет мой, зеркальце – давай! И пальцы-ножницы у того заработали быстрее. Он медленно, угрожающе рыча, двинулся на меня. При этом из уголка, – нет, не рта, а зеркальной пасти, – стекает сте-клянная, алая слюна.”Жинг” – ножницы разрезали мою рубаху, кожу и мясо до кости предплечья.- А-а-а!!! – крик рвёт моё горло. В глазах темнеет, но я всё же вижу довольную улыбку зомби, стоящего у окна. Да, это реальность. И то, что мне предстоит умереть – реаль-ность. А раз так, то лучше выпрыгнуть в окно и прихватить с собою улыбающуюся тварь, чем просто быть изрезанным тут на куски… Он наклонил корпус вперёд и большими скачками ри-нулся к окну. В последние секунды жизнь замедлила для него ход времени (который был неизменен все его двадцать семь лет), как бы желая оттянуть приближающуюся смерть. В его комнате всего пятьсот пятьдесят пять сантиметров в длину, и чем больше их оставалось позади, тем меньше становился отрезок его жизненного пути. Он, как сприн-тер в кошмарном марафоне из фильма ужасов, вышедший на финишную прямую, с заплывшими от синяков глазами, разбухшим, сломанным носом, из которого не переста-вая текла кровь, бежал. Кровь залила нижнюю часть лица, шею, пропитала собой всю рубашку и забрызгала тёмны-ми пятнами потёртые синие джинсы. Левый рукав рубахи ниже торчащего из предплечья осколка зеркала и кисть тоже окрасились кровью. При взмахе руки она срывалась с пальцев, брызгами разлетаясь по квартире.Несмотря на ужасную боль, Иннокентий решил, что всё же, скорее всего, это – СОН. Потому как расстояние до твари сокращалось очень медленно: он бежал, словно по пояс в болоте. Из колонок вместо музыки вырывалось оглушительное мычание заторможенного безумца.Но вот до демона остался один прыжок. Иннокен-тий толкнулся ногами что есть силы, вытянув перед собой руки… И тут время вновь приобрело свой нормальный ход. Вразумительно взревел магнитофон, песня закончилась: “…Мне на всё наплевать!”Он целился демону в грудь, но руки прошли сквозь того, как сквозь дым, и врезались, разбивая, в оконное стекло. Оно со звоном брызнуло на улицу, освобождая Ин-нокентию путь.Он кричал, пока перед ним мелькали окна, пока се-рый асфальт, увеличиваясь, не вырос до размеров вселен-ной, пока… ничего не осталось в мире, кроме него.
2. НЕНУЖНЫЕ ВЕЩИ. “Дз-з-з-инь!” – звякнул дверной звонок.- О-о-о, – застонал, натягивая на голову одеяло, ле-жащий в кровати Па-ма.”Дз-з-з-инь!” – повторился звонок.- О-о-о… – решил не оригинальничать Па-ма.”Дз-з-з-з-з-з-з-инь!!!” – на этот раз звонок был раздра-жительно долог. Продолжительней предыдущего секунды на полторы. А кому это кажется ерундой, то прошу учесть, что Па-ма был с похмелья, причём – не первый день.- О-о-о-о… – Высунул он из-под одеяла скорчившее-ся в кислой гримасе, с отпечатком вчерашнего и позавче-рашнего, изрядно помятое лицо. Гадский звонок Па-ма перестонал где-то на секунду и оттого был весьма доволен собой. В наступившей тишине по его лицу скользнуло даже некое подобие улыбки. Открывшиеся, было, глаза вновь с удовольствием прикрылись тяжёлыми веками.”Дз-з-з-инь…”- А-а-а! – Па-ма подскочил, оказавшись на кровати в сидячем положении. Перепутанные, длинные, прямые чёрные волосы падали за спину и на грудь, достигая жи-вота.- А-а-а, – на этот раз просто выдохнул Па-ма и осмо-трелся по сторонам вытаращенными глазами, будто впер-вые оказался в собственной квартире.”Дз-з-з-инь!” В это мгновение он возненавидел неизвестного ему изобретателя, сотворившего это коварное устройство, предназначение которого, казалось бы, было служить удобством человеку. Но какое же тут удобство? Сплошное разочарование. В этой адской машинке, если переиначить, заключена такая сила, что вечно хочет блага и вечно совер-шает зло.
“Дз-з-з-инь!” – М-м-м! – рассерженный Па-ма издал звук негодова-ния через плотно сжатые губы. Откинув одеяло, он спрыг-нул с кровати и вскочил на ноги. Холодно! Быстро накинул рубаху и натянул спортивные штаны.- Сейчас-сейчас, – цедил он сквозь зубы, пока оде-вался. – Сейчас я выйду, дорогой ты мой утр-р-ренний гость. Молодому человеку, страдающему этим утром с по-хмелья, было двадцать семь лет. Рост он имел средний, при средней же комплекции. Несмотря на рассерженное “м-м-м” и злобное “сейчас-сейчас”, человеком он был спокойным, мирным. Который понапрасну – прошу заметить, не от лени, а сугубо по доброте душевной – и мухи не обидит. – Сейчас я тебе открою! – выкрикнул он в дверь, про-тягивая руку к замку, но ни в голосе, ни в лице желаемого свирепства не было. Наоборот, вместе с прохладой, царив-шей в квартире, на него накатил похмельный хохотунчик. Пред глазами встала совершенно идиотская картина: вот он, косматый и злой как Бармалей, с гневно выпученны-ми глазами распахивает дверь, а у его порога стоят десят-ка полтора пионеров-октябрят. Девочки – в белых бантах, мальчики – в накрахмаленных рубашках. У всех цветы. Глядят преданно да восторженно и дружно говорят вче-рашние слова Иннокентия: – Ты наш герой! Когда Па-ма наконец открыл дверь, он уже хихикал, расплывшись в совершенно идиотской улыбке. Но… вме-сто пионеров-октябрят на пороге оказались две вовсе не юные женщины, лет так под сорок пять, и абсолютно не знакомые. Одна – худая и длинная, одетая во что-то типа “аляски”. Другая – пухленькая и маленькая, этакий розо-вощёкий колобочек в шубке из неведомого зверька. – Здравствуйте, – сказала мягким и каким-то глубо-ким голосом та, что напоминала колобочек, а вторая молча переступила с ноги на ногу.
Улыбка начала потихоньку сползать с лица Па-мы, он внимательней всмотрелся в глаза маленькой. – Есть ли у вас дома ненужные вещи? – продолжила ровным голосом колобок. – Те, от которых толку никако-го? Которые хламом хламятся, о которые в спешке запи-наешься, на которые вечно натыкаешься? Ненужное ба-рахло, большое и маленькое, годами пылящееся, повсюду валяющееся? Голос колобка эхом отдавался в ушах Па-мы. – А пылью дышать вредно, – назидательно продолжа-ла она. И он вдруг так ясно вспомнил, словно наяву увидел, как они, будучи с Иннокентием ещё подростками, забра-лись в подвал и тот, когда Па-ма, по своей неаккуратности, поднял пылищу, зашипел на него: – Вот! Дыши теперь пылью, дыши! Да, мысленно соглашался сейчас Па-ма, даже по-чувствовав во рту неприятный привкус, – дышать пылью вредно…- Вредные вещи, ненужные вещи… – голос незнаком-ки доносился откуда-то с высоты. – А ведь есть и опасные вещи. Вот, смотри: это Стёпка – отрок пятнадцати лет. Слова женщины эхом звучали в голове: – Юный археолог, хоть и рыжий, но “чёрный” копа-тель. Звучит громко, а по существу: ну, балбес балбесом! Тащит в дом всякую гадость: от безобидной вставной не-мецкой челюсти, которая, со временем забытая, начинает пылиться в ящике стола, до вещей откровенно вредных и даже опасных. Мама его… Па-ма увидел крупную женщину с глазами навыкате. – Безусловно, умудрённая жизненным опытом боль-ше своего сына. Но и ей ума хватает лишь на то, чтобы из-бавить своё жилище от опасной вещи. Это, всё же, скорее, даже не ум, а слепой инстинкт. Что будет с этой опасной вещью дальше, потом, её ничуть не волнует. А мы не такие, нас это волнует.
Па-ма увидел, как крупная женщина с глазами навы-кате стоит посреди какой-то комнаты и, вертя головой, как башней танка, громогласно зовёт, должно быть, собаку или кота: – Бонифаций! Бонифаций! Ну, куда же ты забрался?Она выходит в коридор, подходит к двери другой ком-наты и спрашивает, не открывая её: – Стёпка! Бонифаций у тебя? Молчание.- Стёпка, – зовёт она в очередной раз и открывает дверь в комнату сына. Никого. Вокруг царит полумрак. У зашторенного окна на тумбочке лежат две каски: немецкая и русская. На столе – кусок размотанной пулемётной лен-ты, рядом – пара ржавых гильз. Видно, что мать относится к этому достаточно лояльно.- Бонифаций, – на этот раз почему-то шёпотом зовёт она, словно чего-то опасаясь. Женщина медленно подхо-дит к кровати и, опустившись на колени, заглядывает под неё. – Бонифаций… Что-то привлекает её внимание, она засовывает под кровать руки и, нащупав, тащит – судя по скрежету паркета – что-то тяжёлое, наружу. Стоя на коленях, она всматрива-ется в то, что извлекла из-под койки. А это – артиллерий-ский снаряд не первой свежести, да и не второй. Большой и ржавый, на вид очень ветхий. Стукни его чем-нибудь, он и рассыплется.- Безобразие, – тихо проговорила женщина. – Гадость какая-то. Она поднялась на ноги и вышла из комнаты. Спу-стя минуту вернулась с тряпкой в руке. Вновь склонилась над снарядом и аккуратно запеленала его. Затем, взяв неожиданную находку на руки, поднялась и направилась в коридор. Выйдя на лестничную площадку четвёртого этажа, прислушалась. Тишина. Она спустилась пролётом ниже и оказалась у раскрытой зловонной пасти мусоро-провода.
