Алексей Зензинов - Беседы у Клавы
Oblomoff припомнил вставной сюжет про мальчика-активиста, который не хотел быть активистом и от того душевно страдал, про то, как вожатый этого мальчика разработал для него программу сублимирования, но не достиг цели, как к делу подключились Штаб и Служба доверия, как был использован и блестяще реализован метод подстановки ("Нет такого в психиатрии!" возопил вновь заглянувший на форум Монах), но кончилось все крахом, посмешищем и позорищем.
Ник Ник больше всего заценил третью часть романа, где собраны воедино сюжеты и происшествия, косвенно упоминаемые в первых двух частях. Там был рассказ о юноше, влюблявшемся во всех работавших с ним девушек-вожатых, последняя из которых довела своего коллегу до состояния тихого идиотизма, а затем нечаянно разбудила в нем дух бунтарства, заставила его бежать в леса, но после, уловками и притворством, сумела вернуть его в вожатскую среду и добровольно подвергнуться остракизму. Не менее драматична история вожатой-стукача, которая то ли из принципа, то ли просто интереса ради, начала стучать в институт и в обком профсоюзов на своих распоясавшихся товарищей, сладко улыбаясь им в глаза, с утра до вечера отдавалась работе, с вечера до утра отдавалась радисту-горнисту, и весь лагерь сгорал от любопытства, гадая, кого же подозревать в доносительстве, так что даже появилась местная игра в "стукача", как внезапно и глупо эта тайна открылась радисту-горнисту, и он пообещал убить свою любовницу в присутствии 20 вожатых и 200 детей, и что из этого вышло. Или маленькая новеллка о суровом, непреклонном методисте-администраторе, которая открыла существование в лагере двух независимо действующих извращенцев - лесбиянки и педераста - и оказалась в ситуации сложного нравственного выбора.
Сюда же, к этим "гомункулам", пользуясь словечком Набокова, можно отнести методиста по настольным играм Гену-Птичника, который, поправляя на репетиции линейки открытия государственный флаг, залез по мачте на небо, а слез только в самом финале, чтобы сообщить печальную новость о конце света. И т.д., и т.п.
Dragon сказал, что подобный список-каталог действующих и бездействующих персонажей романа особенно кстати, поскольку героев невозможно запомнить и различать с первого же прочтения. Таня (она же Татьяна Аркадьевна), Зина (она же Зинаида Игоревна), Владимир Семенович, Владимир Владимирович, Анастасия Федоровна, Николай Павлович, Павел Петрович, Игорь Олегович, Галина Георгиевна, Татьяна Васильевна, Осип Вадимович, фотограф по прозвищу Дачник, хотя не исключено, что это фамилия, и некий, вовсе зашифрованный ZZ. Кто хочет продолжить это подобие списка гомеровских кораблей, предложил Oblomoff, Бога ради! Читайте книгу с карандашом в руке и выписывайте имена - работы и на вас хватит.
Многие из персонажей, по словам Oblomoffа, так и остались до последних строк романа людьми с одним лишь именем, без лица, без поступков. Другие, примерно шестеро, начали себя проявлять и обретать некоторые отличительные черты, так сказать, оживать, не вызывая, впрочем, сопереживания. Главным в романе так и остался коллективный герой - некая социальная группа с общими привычками, нравами и общей поведенческой линией. Это студенты педвуза, проходящие в пионерском лагере летнюю практику и ставящие там совершенно непонятный Эксперимент - социологический, психологический, или политический, без пол-литра не разберешь. Ник Нику это слово, написанное с большой буквы, показалось претенциозностью и литературным жеманством, но Labuh вспомнил, что "Улитка на склоне" была опубликована еще в 1965 году, "Град обреченный" автору на момент написания романа, скорее всего, был неизвестен, так что всякие подозрения в подражательстве следует снять. Labuhу даже понравилось, что словечки типа "цветопись", "цветограмма", "шкалирование", "ранжирование"
ничего в сущности Эксперимента не проясняют, даже будучи дополнены инструкцией по работе с Дневником настроения и подробным описанием работы психолога из Службы доверия. "Постепенно, говорит Labuh, слово Эксперимент полностью исчезает из текста, и лишь в финале становится ясно, что цели и методы Эксперимента специально не сообщались заранее, поскольку должны были быть придуманы и реализованы самими участниками, а этого-то как раз не случилось".
По версии Кое-Кого, само проведение Эксперимента было ошибкой, потому что научные руководители из пединститута перепутали время и смену. Кое-Кто клялся, что в его бытность студентом такие заморочки случались каждый год. Но самое банальное объяснение, как обычно, дал Dragon: Эксперимент, дескать, с самого начала был мистификацией, а на самом деле ставился другой эксперимент, с маленькой буквы, с внедренным в лагерь стукачом, а когда события стали развиваться в непредвиденном направлении, всему был положен конец.
И тут Монах, который давно уже язвил нас короткими постингами, решил рассказать случай из армейской жизни.
- Однажды за каким-то хреном пришел к нам в роту начальник секретной части капитан Марков, которого все бойцы звали "Мандула". И вот, проверяя, как дневальный тащит службу, находит он под тумбочкой бычок. Дневальный начал отмазываться, я, мол, не курю, и не курил, даже когда учился в ПТУ, где готовили деревенских механизаторов и резчиков по дереву. "Не знаю, какой ты резчик, - грит Мандула, - но махать метлой на гауптической вахте ты у меня научишься".
- Где, где? - не понял Dragon.
- На гауптвахте, - пояснил Монах, и продолжил:
- Дневальный не сознается, тогда Марков приказывает построить роту на плацу.
Мы, конечно, не спеша одели шинели, вышли на плац, а Мандула с секундомером засекал, сколько мы протелимся. Четыре раза он строил роту, и всякий раз на это уходило все больше времени. Наконец плюнул он прямо на плац, чего раньше никогда не водилось, и спрашивает: "Товарищи солдаты, кто курил в неустановленном месте?" Все молчат. "Хорошо, грит Мандула, товарищи солдаты, оч-чень хорошо. Но вы так и знайте, грит, у меня есть средства узнать, кто из вас нарушает требования Устава и воинской присяги. Дневальный, несите сюда тумбочку". Принесли. Мандула положил на нее бычок и начал опознание. Каждый из нас по очереди строевым шагом подходил к тумбочке, наклонялся, вглядывался в бычок, потом отдавал честь Мандуле и докладывал: "Никак нет, товарищ капитан, не узнал". За таким интересным делом рота провела время до ужина, а прочие воины, что проходили мимо, хорошо зная Мандулу, давали шепотом полезные советы, типа гляньте-ка на бычок в профиль, может и признаете. Так что могли бы мы совершенствовать строевую подготовку на радость всему гарнизону до самого отбоя, если б не один сученок...
Тут Монаху подбросили срочную работенку, и он отключился. Так и не узнав, чем закончилась армейская быличка, мы снова заговорили о романе. Dragon, воодушевленный своим первым перечнем героев, второстепенных и главных, решил продолжить катологизацию (похоже, сказалось влияние фильмов Гринуэя, от которого Dragon просто балдел). Вот он, список Dragonа.
ЧТО ПОЮТ ВОЖАТЫЕ?
Визбора, Гуно, Дольского, Окуджаву, Дашкевича, Пахмутову, Высоцкого, М.Дунаевского, Пугачеву, Кима, Суханова, Шаинского, Егорова, Ланцберга, Чичкова, Лутошкина, Никитиных, Рыбникова, Балакирева, Макаревича, Кукина, Градского, Вертинского.
Кроме того, как заметил въедливый Dragon, вожатые, пускай с ухмылочками, но все-таки поют иногда песни из детских песенников. Не только поют, добавил Labuh, но и выводят философию жизни из незамысловатых, но вечных, написанных старательным детским почерком строк: "С девчонкой можно целоваться, девчонку можно разлюбить, но над ней нельзя смеяться - девчонка может отомстить!" И занимаются они тем, чем испокон века занимались вожатые пионерских лагерей - любовью, будучи уже слегка отравлены смесью бардовской песни с инфантилизмом "семидесяхнутых".
- Странная, тягостная и непонятная любовь, - сказал Кое-Кто, и по своему обыкновению начал цитировать:
"Я и живу-то по инерции, а потом, куда можно двигаться?" - Это, заметьте, говорит на свидании одна юная душа другой. И собеседник ее, выйдя из палаты, видит "кусты, мокрую груду полусожженного мусора посреди поляны, отсыревшие доски заведения в кустах" (с.72). То ли возле туалета, то ли около умывальников ведут беседу о женщинах Дачник и ZZ (с.114). Одну героиню после любовного акта выташнивает, двух непримиримых подруг-соседок Галину Георгиевну и Татьяну Васильевну трахает некий Игорь Олегович, о котором известно только то, что он хромает на левую ногу и небрит так, что на него "страшно смотреть".
Еще вчера целомудренного Павла Петровича от скуки соблазнила Анастасия Федоровна, а сегодня он уже не вылезает из комнат молоденьких "поварешек".
Трогательно-печальная сцена объяснения Дачника и Галины Георгиевны, там есть строки об "августе - колыбели звезд", о "запахе увядающих трав", об "ощущении вечности в колыбели чужих рук", и та кончается неблагополучно. Проще всего такую ненависть к счастливым концам объяснить сексуальными проблемами автора, но что-то еще стоит за мрачными красками диалогов и растянутых описаний, какая-то общая тенденция, выходящая за рамки чисто лагерной тематики, нечто более широкое, что ли, не до конца прочувствованное автором и читателями.
