Лидия Авилова - Первое горе
— Ну, довольно, довольно! — не скрывая своего нетерпения, заговорил отец. — Я очень огорчен. Я был доволен тобой, Игнат. Отбудешь срок, приходи опять. Возьму. И не беспокойся за дочь. С богом теперь!
Он взял за руку жену и хотел увести ее с собой, но та освободила руку и еще раз крепко обняла Матрену.
— Надо терпеть! — шепнула она еще раз.
Матрена встала. Она обвела комнату недоумевающим взглядом и остановилась на Грише. Один миг женщина и мальчик глядели друг другу в глаза, потом Гриша робко опустил ресницы и двинулся вперед.
— Прощай! — сказал он очень тихо и очень ласково. Но Матрена продолжала глядеть на него молча, все еще недоумевая над чем-то. Тогда Гриша направился к Игнату. Он протянул руку. Игнат взял ее и вдруг наклонился к самому лицу ребенка.
— Польку… будешь жалеть? — спросил он.
— Буду! — серьезно и торжественно ответил Гриша и смелым блестящим взором взглянул в печальные глаза своего друга. Игнат провел рукой по голове мальчика, истово перекрестился на образ и направился к двери.
— Матрена! — позвал кто-то из дворни. — Матрена! Игнат-то вышел. Ждут тебя, поди! Телега у крыльца.
Молодая женщина встрепенулась, тупое выражение недоумения сменилось испугом. Рядом с ней, по-прежнему уткнувшись лицом в складки платья, стояла Полька и дрожала всем телом.
— Ну, иди… иди к няньке, — сказал отец, останавливаясь перед Гришей, который опять сидел в детской за кроватью и мрачно смотрел перед собой.
Мальчик молчал и не трогался с места.
— Гриша! — строго крикнул отец, — тебе я говорю или нет?
Ребенок поднял голову и остановил на нем серьезный, неприязненный и пристальный взгляд.
Послушай, — невольно смягчаясь, заговорил отец, — ты, кажется, сердишься на меня? Я-то тут при чем? Разве я виноват? Это мне следовало бы хорошенько отчитать тебя: как ты смел скандалить и кричать на урядника? Да говори же! — нетерпеливо крикнул он, чувствуя, что упорный взгляд сына раздражает и как будто стесняет его.
— Пусть… — тихо и спокойно сказал Гриша.
— Что пусть?
— Пусть ты меня бранишь. Мне теперь все равно.
Отец немного растерялся.
— Ну, прекрасно, — сказал он. А я с тобой теперь и говорить не хочу.
Он повернулся и направился к двери.
— По-твоему, — крикнул ему вслед Гриша, — по-твоему, его вареньем кормить, как няня?
Отец остановился.
— Всякий делает свое дело, — заметил он, — исполняет свой долг. Уряднику приказано было ехать за Игнатом, он поехал. Весьма вероятно, что он хороший, добрый человек, а ты обидел его. И ты обидел меня, няньку… За что?
Гриша медленно опустил глаза, и на лице его ясно выразились недоумение и боль.
— Нехорошо, брат! — укоризненно заключил отец и вышел из комнаты.
Гриша сидел неподвижно.
«Обидел…» — думал он. Он вспомнил, как он мечтал о силе, мечтал о том, как он отмстит отцу, уряднику, няне за то, что они не заступились за Игната, не пожалели его так, как пожалел он.
«Нехорошо, брат!» — вспомнился ему укоризненный, почти ласковый голос отца. — Нехорошо?.. Обидел… — мучительно раздумывал мальчик. — Я обидел… А они все… Игната… за что?»
Гриша опустил голову еще ниже, и глубокие морщины прорезались на его детском лбу.
«Всякий делает свое дело… И те, кто послал урядника, тоже делали свое дело? И они тоже добрые, хорошие люди? А как же вышло такое нехорошее, злое дело?..»
Он поднял глаза, и в его остановившемся взгляде застыл мучительный вопрос.
[1]
Примечания
1
Первое горе. Печатается по изданию: Власть и другие рассказы. М., Посредник, 1906.
