Евгений Даниленко - В заколдованном круге (Рассказы)
Деревенский детектив
Широков, сельский участковый, вошел в свой кабинет, расположенный при местном ДК, и не успел снять шинели, как дверь отворилась без стука, на пороге появилась женщина с ярко накрашенным ртом.
- Я к вам, товарищ старший лейтенант.
Широков уже шестой год ходил в старших лейтенантах. Не диво, что от слов посетительницы он невольно поморщился.
- Слушаю вас.
- Я Мария Петровна Косточкина, бывшая учительница начальных классов, ныне пенсионерка, проживающая в собственном доме по Тихому переулку... Дело у меня, товарищ старший лейтенант, вот какое...
Через десять минут Широков и Косточкина месили осеннюю грязь в направлении Тихого переулка, расположенного на краю оврага, по дну которого струился поток с поэтическим названием Дура.
Домик Марии Петровны, отражаясь в вялотекущей поверхности Дуры, выходил окнами в поле, где не было видно ни одной живой души. Зато в огородике, окруженном похилившимся частоколом, непосредственно примыкающим к данному дому, стоял какой-то человек. Несмотря на осенний хлад и сыпавшуюся с неба морось, человек стоял в майке и шортах, рыжеватые волосы его были всклокочены. Подойдя ближе, Широков рассмотрел, что изо рта человека торчит морковка.
- Вот он самый и есть, - прошипел возле уха участкового голос Косточкиной, - мой жилец, Владимир Матвеевич Фариков, прошу любить и жаловать...
Держа руки в карманах, жилец Марии Петровны продолжал жевать морковку, безо всякого интереса глядя куда-то вдаль.
Приблизившись практически вплотную к Фарикову, Широков кашлем прочистил горло. Однако это не возымело никакого действия. Владимир Матвеевич не вздрогнул, не пошевелился. Только желваки ходили над ушами и слуха участкового достигал сочный хруст.
- Фариков, - окликнул участковый.
Тот же эффект.
- Фариков!
- Да не трудитесь так кричать, - не оборачиваясь, вдруг сказал жилец Марии Петровны. - Я глухой.
- Вот как? - смутился Широков. - Но как же мы будем с вами общаться?
- А зачем нам общаться?
- Как же... Вот ваша хозяйка с жалобой на вас обратилась.
- С какой?
- Мария Петровна утверждает, что вы ее ввели в заблуждение.
- Я? Помилуйте, офицер, с моей стороны это было бы не только неприлично, но и... К тому же Мария Петровна не в моем вкусе.
- Я вижу, вы меня совсем не так поняли. Вы откуда к нам приехали?
- Ну, из Омска.
- А гражданка утверждает, что вы ей сказали, будто из Новосибирска приехали!
- Ну и что?
- Вы проктолог?
- Нет.
- А кто?
- Человек...
- А профессия у вас есть?
- Да... Лет двадцать или тридцать назад я, кажется, окончил филфак Карагандинского пединститута.
- Зачем же вы представились своей хозяйке проктологом?
Фариков пожал плечами.
- А вот это, - вынул что-то из кармана и показал Фарикову участковый, Мария Петровна у вас в комнате нашла... Между прочим, это черт знает что такое.
- Согласен.
- Придется съехать вам, гражданин, с этой квартиры.
- Вот еще...
- То есть как?
- Ну ладно, съеду. Только, предупреждаю, порублю топором рамы оконные в доме Косточкиной и устрою ей замысловатый дефект в проводке...
- А-га. Спасибо, что предупредили. Сделаете - я на вас уголовное дело заведу.
- Это уж как водится.
- До свидания.
- Всего хорошего.
Повернувшись, Широков молча прошел мимо взирающей на него с надеждой Марии Петровны, спустился в овраг, перешел Дуру вброд и по пояс мокрый направился в поле. Старший лейтенант шагал по вязкой, изрезанной плугом земле и ни о чем не думал...
Юбилей
Поздравление было вполне безумным. "Дорогой Владислав Васильевич, писал поздравитель, - с днем рожденья! Вот уже с лишком тридцать лет вы возглавляете Союз потребителей охладительных приборов. Вспоминаю, как вы, безусым, появились в управлении Союза и заняли один из столов в кабинете, в котором распоряжался я. Помните ли, любезный, как я вас гонял за сигаретами? Помните ли вы наши вечеринки на короткой ноге? А Екатерину Станиславовну?.. Как я вас застукал... Вы, в соплях, ползали на коленях, умоляя меня не выгонять вас с работы! Я обошелся, кажется, немножко сурово с вами... Досталось вашему юному загривку! О, я был ревнив, как белый медведь... Надеюсь, вы на меня не в претензии? Екатерина Станиславовна тоже шлет вам привет. У нее выпали все зубы, она прикована к кровати, слепа и общается со мною лишь при помощи мычания, все оттенки которого понятны лишь мне. Мне! Одному! Боже мой, как я счастлив... Итак, вы сидите в своем высоком кресле, а я безраздельно владею своей супругой, которая..."
Дальше Владислав Васильевич не стал читать. Отложив открытку, исписанную кругом бисерным почерком, директор Союза потребителей охладительных приборов встал и прошелся по кабинету, заставленному цветами, керамикой, хрусталем - подарками к юбилею. Остановившись, юбиляр тупо посмотрел на напольную вазу с псевдорусским пейзажем на пузатом боку...
На Владислава Васильевича вдруг свалилась эта безумная ночь, когда пьяный муж спал, а он и сорокалетняя зеленоглазая шатенка, как подрубленные топором, рухнули на тахту в той, другой комнате...
- Екатерина...
- Молчи! Ты - мой навсегда...
Потом были вопли Куликова. Его угрозы. Он был в силе тогда и обладал связями. Пришлось призвать на помощь актерские способности и поваляться-таки у кретина в ногах, аккуратно рвя на себе волосы...
Владислав Васильевич надел пальто, шляпу.
- Я пройдусь, - кинул он вскочившей при его появлении секретарше.
Вода в Омке напоминала холодный прокисший чай. Директор СПОП брел по песку у самой кромки воды и думал: "Дойду до моста, поднимусь на него и брошусь в водоворот..."
Он поднялся на мост и, дойдя до середины его, остановился. Внизу кружились бурные, не слишком большие водовороты.
"Ты - мой навсегда..." - вновь послышался голос.
Владислав Васильевич испуганно огляделся. Но мимо текла вполне нелюбопытная толпа.
...Он позвонил в дверь, ему открыли. Он вошел. Вот и дальняя комната, тахта на прежнем месте.
"Предатель, - с грустью и любовью произнес незабвенный голос. - Мой очаровательный карьерист..."
Но на самом деле никто не проронил ни слова. В абсолютной тишине директор стоял на коленях перед тахтой, на которой лежала большая седая старуха. Она гладила его по голове страшной отекшей рукой, а Куликов, с палочкой, в женской кофте, за спиной бывшего соперника молча давился слезами.
Весной
Она таскала в карманах мармелад и имела странное выражение лица. Имя у нее было Жора.
В 1981 году она гуляла по Москве в зеленых резиновых сапогах и смотрела по сторонам, как мне показалось, с нежным внимательным восхищением. Но потом я понял, что ошибался.
На столицу обрушился май, в каменных вазах дворов стояли охапки деревьев с зелеными свежими листиками, испитые граждане торговали оглушительно пахучей (ворованной, конечно) сиренью, и на душе было пусто и радостно. И прошел этот первый ливень, когда гром грохочет, блещут молнии, струи воды наотмашь хлещут асфальт, и синий сумрак кругом, и в полной растерянности расползаются во все стороны автомобили, а потом - вдруг тишина, и солнце сверкает в стеклах, кругом роскошные лужи и сломанные ветки, а у тебя ноги промокли, рубашка прилипла и холодит спину, и ты чувствуешь себя одним целым с чирикающим воробьем, с блестящими от дождя проводами, с трещиной на тротуаре, где белеет палочка от эскимо...
Я увидел ее возле кинотеатра "Повторного фильма".
- Привет.
- Привет.
- Как дела?
- Хорошо.
- Поедем ко мне.
- Мне нужно кое-куда зайти по делу... Это недалеко отсюда...
- Я тебя провожу.
- Проводи, если хочешь.
Мы перешли через дорогу, углубились в переулки и минут через десять были перед литой чугунной оградой, за которой находился одноэтажный сине-белый особняк. Ограда и особняк показались мне сначала жутко уродливыми, но потом я присмотрелся и понял, что они прекрасны.
Внутри здания было душно, блестел покрытый лаком паркет, зеркальные, как в вокзальных ресторанах, колонны, бронзовые ручки на дверях и светильники на стенах.
Здесь полно было юношей и девушек, нарядно одетых, с черными картонными папочками в руках, с лицами многозначительными и встревоженными одновременно.
- Как тебя зовут? - спросил я свою спутницу.
- Жора.
- Ну, а я тогда - Мила.
Так мы и остались друг для друга Жорой и Милой.
- Подожди меня в коридоре.
- Нет уж, я с тобой буду.
- Мне вот сюда.
Я распахнул указанную девушкой дверь, и мы вошли в большую квадратную комнату. Деревянные скамьи посередине. У противоположной стены - помост, крытый серым шинельным сукном. На помосте рояль и сидящая за ним толстая женщина. Возле рояля стоит на широко расставленных ногах девушка в белом марлевом платье и что есть силы поет: "Калинка-малинка моя!.." - а по щекам-то текут слезы.
Я перевел вопросительный взгляд на Жору. Она достала из кармана черных плисовых шаровар новую порцию мармелада и отправила его в рот.
