Юзеф Принцев - Там вдали, за рекой
- Чего сбежала?
- Смотреть, как ты кулаками машешь? - не оборачиваясь, ответила Глаша. - Больно нужно!
- Никто и не махал! - обрадовался, что она не вспоминает о случившемся, Степан.
- А пуговицу где вырвал? - Глаша коснулась рукой ворота его рубахи.
Степан залился краской и отодвинулся на самый краешек ступеньки. Глаша сбоку посмотрела на него и сказала:
- А у тебя усы растут.
- Какие еще усы?! - растерялся Степан.
- Рыжие! - Глаша легко поднялась и ушла в дом.
Степан подпер языком верхнюю губу и скосил глаза вниз: никаких усов не было. Подошедший Санька с любопытством смотрел на него. Степан поймал его взгляд, опять откашлялся и пробормотал:
- Шалая...
- Кто? - хитро прищурился Санька.
- Да Глаха! - досадливо дернул плечом Степан.
Санька по-прежнему насмешливо щурился, но вместо того, чтобы прикрикнуть на него, Степан отвернулся и попросил:
- Закурить дай.
- Третий раз спрашиваешь, - напомнил Санька.
- Ну и что? - нахмурился Степан. - И пять раз спрошу! Ты в считалки со мной не играй - доиграешься!
- Ты чего? - попятился от него Санька. - Руки чешутся?
- А поди ты... - Степан поискал, что бы такое пнуть ногой, не нашел ничего подходящего, схватил обломок кирпича, с силой запустил через забор. Послушал, как кирпич глухо стукнулся где-то на пустыре, и опять уселся на крыльцо.
- Сам ты шалый! - отошел на безопасное расстояние Санька. - А то... "Глаха, Глаха!.."
- Замолчишь ты?! - привстал с крыльца Степан.
Санька метнулся к сараю, взлетел на крышу, поднял за собой лестницу и с победным видом уселся у голубятни.
- Циркач! - усмехнулся Степан.
- А ты бешеный! - крикнул сверху Санька. - Может, холеру подцепил!
Степан мрачно молчал. Вот жизнь!.. Как в кинематографе. Сидишь в каком-нибудь "Арсе" или "Паризиане" и смотришь на экран. Плывет лодочка, светит солнце, ивы клонятся к воде... Вдруг - трах-бах-тарарах! Гром, молния! Лодка вверх дном. "Спасите, погибаем!" Скрипка рыдает, пианино надрывается. Так и с Глахой! Жила во дворе и жила, что она есть, что нет, играла с мальчишками в расшибаловку, лазила по чердакам, коленки исцарапаны, заденешь - она в драку. И вот пожалуйста! Санька и тот зубы скалит. Хватит! Сегодня пойдет в райком, к дяде Ване Зайченко. Пусть отправляет на фронт с рабочим отрядом. Не отпустят, сам сбежит. Под вагоном, на крыше... Все равно!
- Степа! - окликнул его Санька.
- Ну? - отозвался Степан.
- Гляди! Видал фигуру?
Сначала Степан увидел овчинный треух. Это в июле-то! Из-под треуха падала на лоб льняная челка волос, виднелись голубые щелочки глаз, как мукой припорошенные белыми короткими ресницами, вздернутый нос, круглые щеки - поросенок какой-то молочный! Пиджачок на нем с чужого плеча, вместо онуч - солдатские портянки, новенькие, неразношенные еще лапти. В руках он держал фанерный чемодан, к нему веревкой были привязаны большие, аккуратно подшитые валенки.
Паренек в треухе постоял у ворот и нерешительно двинулся к Степану. Степан, заложив ногу за ногу, развалился на крыльце и, прищурясь, смотрел на него.
- Это какой дом будет? - спросил паренек.
- Деревянный, - ответил Степан.
Санька наверху фыркнул. Паренек неодобрительно покосился на него и сказал Степану:
- Вижу, что не железный. Номер какой?
- Ну, шестнадцатый это номер, - снизошел Степан. - Кого надо?
- Зайченко надо... - вздохнул паренек. - Ивана Емельяновича.
Санька присвистнул и спустился на нижнюю ступеньку лестницы. Степан с интересом поглядел на паренька.
- Он тебе кто? - спросил Степан.
- Дядя он нам, - не сразу ответил паренек. - Пройти к нему как?
- А нет его дома! - сообщил Санька. - Ни его, ни тети Кати.
- Оказия... - Паренек почесал затылок под треухом. - Стало быть, ждать надо.
Поставил чемодан подальше от Степана, уселся на крыльцо и опять длинно вздохнул.
Степан усмехнулся и сказал:
- Чего вздыхаешь, как пономарь?
Паренек промолчал и подвинул чемодан к себе поближе.
Из барака вышла Глаша, посмотрела сверху на треух, смешливо втянула голову в плечи и, присев рядом со Степаном, протянула ему клочок газеты со щепоткой махорки.
- Откуда?! - обрадовался Степан. - Ты разве куришь, Глаха?
Глаша смотрела, как он жадно нюхает махорку, бережно разравнивает ее на обрывке газеты, мусолит языком самокрутку, потом только сказала:
- Курю. Давно уже...
Паренек в треухе плюнул.
- Ты что? - удивился Степан.
- Девка - и курит!.. - уничтожающе посмотрел на Глашу паренек. Срам!
- Тебя не спросили! - с вызовом ответила Глаша. - Деревня!
- Но, но! - басом вдруг пригрозил паренек. - Полегче!..
- Не нокай! - Глаша поднялась с места. - Не запряг!
Она стояла перед пареньком, чуть согнув в локтях длинные руки и сжав их в кулаки, спина сгорбилась, в глазах загорелись рыжие огоньки.
- Ишь выгнулась... - Паренек в треухе сгреб свой чемодан и отошел в сторону. - Кошка дикая!
Глаша особой походочкой, будто пританцовывая, прошлась перед пареньком и опять уселась рядом со Степаном. Степан улыбался и попыхивал самокруткой.
Была бы такой всегда - и никаких осложнений в жизни. А то напустит туману! То ли от нее бежать, то ли к ней. Он передал самокрутку Саньке и повернулся к пареньку:
- Как там у вас в деревне?
- Обыкновенно... - ответил паренек, опасливо косясь на Глашу. - Хлеб убирать некому.
- Я тебя не про хлеб спрашиваю, - поморщился Степан. - Как насчет текущего момента? Разобрались, что к чему?
- Разбираемся помаленьку... - не очень уверенно сказал паренек и присел на крыльцо.
- Молодежь как? Союзы есть? - важничал Степан.
- Собирались парни... Да их мужички разогнали за то, что они попа на сцене представляли.
- Ну, а сам ты? - допытывался Степан.
- Нам это ни к чему, - равнодушно сказал паренек. - Баловство одно.
- Так... - тяжело посмотрел на него Степан и отвернулся.
Паренек помолчал и спросил:
- Слышь, друг... Может, знаешь, где дяди Ивана жена? Я бы сходил...
Степан не ответил. Паренек с надеждой обернулся к Саньке, но тот со скучающим видом смотрел мимо. К Глаше обратиться паренек не решился, опять шумно вздохнул, пощелкал замками, не поднимая крышки, пошарил в чемодане, вытащил краюху хлеба, завернутое в чистую тряпочку сало, желтые огурцы. Разложил на крышке чемодана и принялся за еду.
Ел он не торопясь, отрезал ножом пластины сала, укладывал на хлеб, долго жевал, потом с хрустом откусывал огурец и опять принимался за сало. Санька тоскливо смотрел в сторону и сглатывал слюну. Степан сидел не оборачиваясь и насвистывал что-то сквозь зубы, все злей и громче. Глаша ушла в конец двора и села там на козлы для дров у кучи прогнивших опилок.
Когда паренек особенно громко захрустел огурцом, Степан встал:
- Тебе что здесь, трактир?
- А чего? - поднял голову паренек.
- Ничего! - Степан вынул руки из карманов. - Собирай свою торбу и давай двигай отсюда!
- Это куда же? - поморгал белесыми ресницами паренек.
- На все четыре!
Паренек набычил шею и буркнул:
- Не пойду.
- Не пойдешь? - удивился Степан.
- Не пойду, - упрямо повторил паренек.
- Посмотрим! - шагнул к нему Степан.
- Чего прицепился? - Паренек чуть отступил.
- Идешь или нет? - примеривался для удара Степан. - Последний раз спрашиваю.
- Сказал - не пойду, и все разговоры!
- Ну, держись, деревня!..
Степан отпихнул ногой чемодан и двинулся на паренька. Из чемодана вывалились две сатиновые рубашки, серые колючие носки, вышитое петухами полотенце и гипсовая кошка-копилка с отбитым носом.
- Ну чего ты? Чего ты?.. - растерянно повторял паренек, собирал вещи, совал в чемодан и, прикрывая локтем голову, поглядывал снизу на Степана. Тот стоял и ждал, когда поднимется этот деревенский барахольщик, чтобы в честной драке показать ему, что почем у них в городе. Паренек повертел в руках треснувшую пополам копилку, кинул ее на землю и встал. Степан размахнулся, но паренек пригнул голову и боднул его в грудь. Степан не удержался на ногах, упал, тут же вскочил и кинулся на паренька.
Предупреждающе свистнул Санька - в воротах показалась тетя Катя, - но удержать Степана было уже невозможно, паренек пятился под его ударами, закрывал лицо руками и поматывал головой, как медведь.
- Степан! - бежала к дерущимся тетя Катя. - Перестань сейчас же! Кому говорят?
Она оттолкнула Степана и встала перед ним, закрывая собой паренька. Тяжело дыша, Степан отошел в сторону.
- Опять драку затеял? - Тетя Катя обернулась к пареньку. - Это кто?
- Племянник ваш, - зло сказал Степан. - Из деревни.
- Федор, ты? - ахнула тетя Катя.
Паренек кивнул, помаргивая заплывающим глазом.
- А мать где? - недоумевала тетя Катя. - Или с отцом ты приехал?
Губы у Федора задрожали, он прижал их ладонью, отвернулся, давясь слезами, и слышно было, как больно ему проглатывать застрявшие в горле комки.
- Да ты что, парень? - Тетя Катя неумело прижала его голову к груди, беспомощно и сердито оглядываясь на Степана. - Полно тебе... Что ты, как маленький?
