Ангел Богданович - Критические заметки

Но со всяких подмостков над толпою царит женщина. Все эти тысячи глав, казалось, смотрели на одно лицо, видели одну фигуру, – ту, что сидела по правую руку Бориса. Прекрасная, как только может быть прекрасна женщина, с головой, окруженной как бы ореолом светлых развевающихся волос, она обводила добрым, жалостливым взглядом теснившуюся у ее ног толпу, у которое в эту минуту было в ней одно чувство. Она кого-то там искала глазами. В своем прощальном письме, еще не полученном Андреем в то время, она писала, что все они были бы рады, если бы кто-нибудь на друзей стал на видном месте на пути в эшафоту, чтоб они могли увидеть друг друга. Она ожидала, что придет именно Андрей, и, наконец, нашла его в толпе. Он стоял совсем близко внизу, с поднятое к ней головою. Их глаза встретились.

Ни тогда, ни после Андрей не мог понять, как это сделалось; но только в эту минуту все изменилось в нем, точно в этом добром, жалостливом взгляде были какие-то чары. Тревога и страх, негодование, жалость, месть – все было забыто, все потонуло в каком-то великом, невыразимом чувстве, охватившем все его существо. Это было нечто большее, чем энтузиазм, большее, чем готовность на всякие жертвы. Это была положительная жажда мученичества, внезапно пробудившаяся в нем. Он всегда порицал это чувство в других и считал себя самого совершенно к нему неспособным; но теперь оно переполнило его душу и сердце, трепетало в каждое фибре его существа. Быть там, среди них, на этой черной, позорной колеснице, с плечами, привязанными к деревянной доске, подобно этой женщине, склоняющей над толпою свое лучезарное лицо, – это была не казнь, не жертва, а выполнение страстного желания, осуществление мечты о высочайшем счастье! Забывши место, толпу, опасность, все, повинуясь лишь неодолимому порыву, – он сделал шаг вперед, протянув к ней обе руки. Если он не крикнул громко что-нибудь, что бесповоротно погубило бы его, то только потому, что голос отказался повиноваться ему. А может быть, его слова были запущены барабанным боем, точно также, как его движение затерялось в общей толкотне толпы. С обеих сторон улицы народ ринулся вперед, присоединившись в громадной толпе, шедшей следом за процессией»…[1].

Я извлек один эпизод из великой драмы, разыгравшейся на всем пространстве страны, драмы, длившейся свыше сорока лет, начавшейся непосредственно за великим актом освобождения от крепостной зависимости, и продолжающейся до сих пор: драмы освобождения русского народа от оков самовластья. Героическая борьба, начатая самоотверженной интеллигенцией, молодежью и рабочими, в то время единичными ее участниками, охватила теперь весь народ, в передовых рядах которого стал ныне объединенный рабочий класс вместе с тою же молодежью и интеллигенцией, объединенной в союзы. Великие жертвы 70-ых годов не пропали. Они посеяли семена, давшие богатые всходы. Слава им и бесконечная благодарность! Новые поколенья борцов, в несметных рядах и колоннах, идут теперь на штурм последних твердынь самовластья.

Спор уже решен судьбой, но предстоит еще новые бои за утверждение завоеванных позиций, которые самовластная бюрократия не отдает даром. Но, взирая на великие имена, увековеченные в истории борьбы за свободу русского народа, видя в рядах своих героев, переживших начало этой борьбы, уцелевших и вышедших из могил Шлиссельбурга, Петропавловки, Акатуя, из ледяных тундр Якутской области, – мы с верой и надеждой смотрим в будущее!

Спор решен. Царству рабства положен конец.

Только что опубликовано решение рабочего совета о новой политической забастовке во имя свободы Польши и для спасения сотен жизней матросов, приговариваемых к смерти в Кронштадте.

Итак, началось скорее, чем мы думали. Самодержавная бюрократия в лице нового великого визиря, гр. Витте, сбросила маску. «Нагайка, завернутая в конституцию», приняла свой «исконный вид» – просто нагайки, без всяких конституционных украшений.

Что ж, оно и лучше. Ибо яснее. Свобода, подавленная в Польше, это – отрицание свободы и в России. Право, попранное в Польше, это отрицание права и в России. Борясь за самостоятельность Польши, мы боремся на нашу самостоятельность. Если мы хоть на минуту забудем это, мы действительно забудем урок 63-го года, на который указывает «правительственное сообщение». Растоптав Польшу, абсолютизм на 40 лет задержал развитие свободы в России. Но если тогда была у него хотя тень оправдания в виде действительно вспыхнувшего восстания, – то теперь нет и этой тени. Польша современная не стремится к отделению от России, польский народ желает того же, чего жаждет и русский – свободы и права: свободы быть тем, чем он есть, – культурным польским народом, и права, на котором он хочет основать свою свободу.

И в союзе друг с другом, объединенные общей целью и общими интересами, оба братские народа добьются свободы, – на этот раз свободы без обмана.

Примечания

1

«Андрей Кожухов». Роман из истории 70-х годов. (С. К-го. Спб. 1905 г. Ц. 1 р. 50 к.)