Олег Малахов - Liberty
И теперь никто не верил, и такого действительно не могло произойти, и не могло произойти никогда. Но каменные храмы повергали в уныние пилотов, которым мула все объяснил, и родили их безумные женщины, и мертвыми были они, и их не было, и не могло быть никогда.
Неужели жизнь продолжалась, и заблудиться в хаосе было легко, и непринужденно затеривались в море безумия глаза людей и руки теряли ощущение осязания, слышны были крики, вопли, рваные душераздирающие раны........и более ничего. Лишь немного соболезнований.
Город разрушался. Храм горел. Заказ билетов потерял актуальность. Карл решил, что свет фар бьет по глазам, и это приятнее пыльцы в иллюминаторах.
Кто-то его ждал в LA. Он написал стихотворение: ....
Партия призвала Карла в ряды защитников его родины от разъяренных влюбленных дев, и изменила ему имя. Не выразительными были лица дев, но ярость пылала в их глазах. Ах-аах, гордился Карл своим именем, как барон Томилин гордился своей фамилией, но грозно блестели щиты амазонок, среди них не было Анастасии. Карл не хотел становиться серо-голубым чудовищем там, где воздухом не дышат, где мертвецы, клоака, и еще этот серо-голубой вопрос в каждом движении, взгляде, интонации. Условия усложняются... Громи все на своем пути, изоленту метрополитена разгрызи когтями, лети в душное небо, ищи стратосферы. Это был пианист, подумал, что он покидает Берлин, но его не тронули амазонки с влажными губами, а Карл оделся, как и следовало одеться серо-голубому хранителю города, и с именем на бирке, которое он никак не мог заучить, он направился по направлению к санитарной зоне.
Выпали ли из нормальной жизни.....
Первый в жизни футбольный матч, другие планеты не участвовали в чемпионате.
Пианист сочинил симфонию. Сара - моя сестра, Грег ей не по душе. Семиотики и анаболики появились на устах неонового мальчика около остановки Института антибиотиков. Продолжаем растяжку, уступи соблазну разнообразия, Карл прямо как пикадор. Откусив кусочек мыла с увлажняющей формулой, Анжела стала суперактивной. "Оперу не смотрят, а слушают", - произнес адвокат, и перегнул... Это был великий бенефис перед смертью.
Расстрел звезд на башнях и отсчет времени вспять на курантах, и Анжела стонала на кресле стоматолога, который умудрялся, приводя ее зубы в порядок одной рукой, другой в самые болезненные моменты для ее зубов и десен проводить по ее эрогенным зонам, и она испытывала неописуемые ощущения наслаждения и боли, входя в экстаз и изнемогая от избытка доселе непознанных ее телом движений. Она уверовала во все происходящее как в мимолетный страстный курортный роман, заработали ее гормоны. Снова этот июль. И где же Стефани, упавшая в пропасть кровавой травы. Выжженные трассами пуль дали буйной искренне чистой мечты ее виделись пианисту... Слепое небо растворялось в его глазах. Ах...
Барбара Такманн пленила Альваро Альто своей манерой изъясняться. Он хотел жить вместе с ней, читать ее внутривенные истории.
Анастасия оказалась в одном из зданий, когда ей вспомнились глаза детей ее любимого восьмого класса, которым посвящала она душу свою, и глаза ван Гога были фоном ее видений, а ее память, похоже, могла утратить свои свойства воспроизведения в момент взрыва где-то над головами прохожих. А другие глаза ван Гога, иные, безумно живые, современности глаза, питающие и впитывающие, горели на конусах часовен, стелились кромкой асфальта и блестели металлическими улицами сейфов, автомобилей, ресиверов спутниковых тарелок, гладили кожу тел, запрещенные конвенцией глаза...
Под звон гитары. Внутри Лорки. В звуковых волнах там-тамов. На кожаных красных диванах, в мелодраме с участием Анжелы, в запахе Курта после конькобежной пробежки, в этом сумрачном спокойствии финансового рынка. В колеснице Фаэтона, вместо Фаэтона. Проводится настройка каналов. Надо бы выбраться на крышу, с нее могут забрать вертолетом. Карл долго стоял на крыше. Может быть, сейчас, прямо в небо, в небо. Уйти, шаг в бездну, в легенду, в бессмыслицу, туда, где ждет свободное падение вниз, общепринятая схема. И все-таки, раньше многим казалось, что Франкфурт является европейским Нью-Йорком. Были другие сопоставления, там были все посольства мира. Там было все, от и до, безупречное качество и дизайн. Черт побери, насколько велико желание обнять ее, девушку, девушку с сумочкой из джинсовой ткани, с книгой, хранящей имена, мои и моих любимцев, и Карла, и Альваро, и Анастасии (чуть не забыл, как ее зовут), и прочих участников городских беспорядков. Знаю ли я их так же хорошо, как вы? Ад, да, сегодня борщ хорош. Пора спать. Голландцы все равно хорошо играют в обороне.
Очнись.
Ноги пианиста съедались волнами, он приземлился на неповрежденную землю и растаял в солнце. В душе. Океана соль... Долгие скитания скрывают синеву его чистых глаз. Касание константы сконцентрировано в дыхании его стальных нервов, рвущихся от малейшего замешательства при столкновении с прессом бездушия всего того, чего не может быть. А что если никто... Быть такого не может... Всем интересно, но, восхищаясь луной бессмысленной, пианист становился мной.
Я бы не стал педофилом, если бы не эта конвульсия в кульминационный момент моего желания найти партнера по ласкам, явившаяся реакцией на телесное разнообразие, но непомерную мертвенность разума. Отсюда взгляд на нетронутые развивающиеся тела и мозг, наполняемый и импульсивный. Когда весь окружающий их мир еще не вторгнулся своим железом и мощью безответственной глупости в их хрупкие сознания. Теряюсь, мне сложно касаться животрепещущих тем.
Наигравшись в жизнь, жители Голливуда решили не умирать. У их соотечественников был шок, когда они узнали о таком решении жителей Голливуда. Действительно, зачем умирать, если, наигравшись в жизнь, ничего не остается, как умереть, а можно не умирать. Не у-МИР-аТь. И всем, кого увидели со слезами на глазах радостные голливудцы, судьба открыла двери в предельно простое любовное приключение, а хиты на радио были по-особому нервными. Молодежь девяностых подметила, что гранж заполнил эфир. Голливудские модели взялись за дело, слишком беспокойной становилась их блистательная жизнь, слишком ночной становилась их безжизненность.
- Анжела, - награди меня собой, - юмор и оригинальность приветствуются, давай, тянемся как можно выше, долой плохое настроение...
- Да, Карл, мы такие разные, но все-таки мы вместе.
- Ты очень не по-своему говоришь со мной, я тебя не узнаю, где ты одеваешься?.. а кто тебя одевает... Одевайся у меня, солнышко.
Солнышко подумало и ответило.
- Стоило ли мне светить для тебя?
* * *
С пианистом так весело. Анастасия тоже любила его как отдушину. Изобрели форму спасения души. Спаси ночную красочность в точечной живописи. Лишь маленький островок в океане............. Иду, и как будто дождь, и вовсе не вижу эстакады, обвивающие мой млечный путь, огни разбивают кромки зрачков, белый - слева, красный - справа, посреди - капли Юпитера. Я звезда внутри всего яркого. Только жандармов нам не хватало. Испортили картинку.
Коммивояжер.
Шоу продолжается, думали все, что он что-то предложит им, как только он появится на танцполе. Оказалось, что он путешественник. И приехал он из Коми. Там ему уже негде было путешествовать, и его вояж продолжался. Можно проигнорировать эти замечания, но не забывайте, у него неожиданный аромат.
* * *
Вид из окна у них был такой замечательный: на Нику, церковь, на смесь высокого градостроительства и уходящей зелени в разгар осени. И из мусорных баков, слегка портивших впечатление, торчали руки, мелочь, извлекаемая из логова самодовольства. И город покрывался язвами, и постоянно пытался лечить себя от странных болезней, обращаясь к самым дорогим врачам, как привилегированная проститутка, а дети у нее ели мороженое и йогурты, но никто их не приглашал на съемки модных музыкальных передач. От этого они глотали слюну, чужую... Опять она идет, любуется своими отражениями, я просто приглашаю ее, улыбаюсь ей открыто, и ей не нужен смех в дверном проеме, она освобождается даже от сутолоки на переходах в метро, она всего лишь идет, опять, входит в состояние радостного путешествия с розовыми лицами малышей по точкам раскрепощения. Обниму-ка я ее...
У Карла была вечеринка. Все танцевали под диско. Даже его любимые киски. Новый вкус. Фантастическая экзотика.
"Слегка надави пальцами на мой лобок", - ждала она, Карл медлил, а она вибрировала из стороны в сторону... Анастасия хотела лишь пальцы его на своем теле вместо калорий.
"Живи с улыбкой", - ему хотелось играть эту роль мага, решающего проблемы, вдохновителя, побуждающего жить. А пальцы уже опускались все ниже по ее телу к сфере ее нетерпения. А молодость такая светлая. Целуются, несут отпечатки горячих губ.
Карл вернулся к себе в офис, на полу лежала Анжела. Он подумал, что она стоит у подножия Поклонной горы. У нее начинался кошмар, Карлу ничего не стоило улыбнуться ей в последний раз. У нее мысли скомканы, она распята на скрипке, у нее дрожит голос, отрекшийся от телодвижений. Сомкнет ли город веки, поймут ли Анжелу сограждане??
