Салам Кадыр-заде - Зимняя ночь
- Какая ерунда... При чем здесь свет? Хорошо что Дилефруз не услышала! Учитель так же спокойно продолжал:
- Послушайте, разве я виноват, если ваш свет падает к нам во двор? Я вас об этом не просил. У нас своя лампочка, нам вполне достаточно...
- Ах, вот как! Ну, погоди, погоди, увидишь...
Учитель хотел еще что-то сказать, но Дилефруз с силой захлопнула окно. Зазвенели стекла. Старик недовольно посмотрел на Рахмана, потом на захлопнувшееся окно, и, покачивая головой, двинулся к воротам. Мамед швырнул ему вслед осколок кирпича и кинулся в дом.
Замешкайся старик на мгновение, кирпич угодил бы ему прямо в затылок.
"Геройский поступок" сына вызвал у Дилефруз прилив нежности.
- Ах, ты, мой мамуля! - она прижала Мамеда к груди.
Напившись чаю, Дилефруз поручила мужу убрать со стола, а сама начала переодеваться.
Пусть Дилефруз-ханум занимается собой. Отвернемся, не будем ей мешать и продолжим наше повествование.
По метрике и паспорту Дилефруз было cотрок три года. Но женщине хотелось оставаться всегда молодой, соперничать с юными девушками, невестами. Вот уже четыре года она всем и везде говорила, что ей тридцать восемь. В прошлом месяце родственники, знакомые и подруги поздравляли Дилефруа со вступлением в тридцать девятый год жизни и преподнесли дорогие подарки.
Стремясь выглядеть красивой, Дилефруз одевалась ярко и пестро. Ей с большим трудом удалось перекрасить волосы в соломенный цвет. Брови, очень широкие от природы, она ухитрилась сделать тонкими, как ниточки. Реденькие короткие ресницы были покрыты таким слоем туши, что и в самом деле казались длиннее. Свои мясистые щеки Дилефруз густо румянила. Остальная же часть лица могла навести на мысль, что женщина только что побывала, на мельнице. Одни глаза имели свой естественный цвет. Будь возможность, она бы и их перекрасила, сделала голубыми - это был ее любимый цвет.
Простите, если повествование в этом месте затянется. Но я хочу рассказать обо всех событиях, происшедших в доме с красной черепичной крышей, и даже о том, что до сих пор было скрыто от очень многих.
Этот двухэтажный особняк, обнесенный высоким кирпичным забором, стоит на окраине города, в тихом, спокойном районе. Многие его называют "домом с красной черепичной крышей". Два окна, выходящие на улицу, всегда закрыты плотными тюлевыми занавесями. Сюда часто приходят и уходят какие-то люди. И никто не знает, кто они и зачем приходят.
Когда-то отец Рахмана Азиз посадил у порога виноградную лозу сорта черный шааны. Прошли годы, маленький куст разросся, достиг второго этажа и образовал навес, закрывающий большую часть двора. Летом по утрам, едва открыв глаза, Дилефруз протягивала руку из окна галереи, срывала спелую гроздь и ела.
В бассейне посреди заасфальтированного двора плавало десятка два золотых рыбок, разведенных Рахманом. Бассейн был побелен изнутри, и рыбки казались особенно красочными. Вечнозеленый плющ карабкался по кирпичному забору, сплетаясь кое-где с ветвями виноградного куста.
Даже в самые жаркие дни лета по двору гулял свежий ветерок, а в комнатах стояла приятная прохлада.
Вы спросите, как и на какие средства приобрел все это Рахман? Эти дорогие ковры, покрывающие стены, дорогую мебель, мягкие кресла, обтянутые бархатными чехлами, изящное трюмо, сверкающую, как алмаз, люстру? Откуда у Дилефруз эти модные платья, золотые часы, бриллиантовые кольца, серьги? Приобрел ли Рахман все эти ценности честным трудом?
Вас, наверно, интересует, где же он работает? Рахман - проводник пассажирского поезда Баку-Москва. Все свое богатство он сколотил в служебных поездках по этой дороге.
Чтобы друзья, знакомые и особенно завистливые соседи ничего не заподозрили, Рахман придумал хитрую уловку...
Это связано с тайной, которая пока что многим неизвестна.
ЛЮБОВЬ И СЛЕЗЫ
Первая жена Рахмана Наргиз умерла через год после начала войны от воспаления легких. Адиль остался без матери. Как он убивался, как плакал! Но всю горечь этой утраты мальчик познал гораздо позже.
Адилю было четырнадцать лет. Он учился в шестом классе. Часто на уроках перед его взором вставал образ матери. Она долго смотрела на него, потом тихо отступала и исчезала. В такие минуты Адиль сидел, уставясь глазами в одну точку. Взор его затуманивался. На глаза набегали слезы, катились по щекам, падали на книги, тетради, лежащие перед ним.
Ребята, заметив, что Адиль плачет, шептались:
- Опять вспомнил маму...
Эти слова жгли душу Адиля, причиняли нестерпимую боль. Иногда тайком он доставал из кармана маленькую карточку матери и долго смотрел на дорогое лицо. Затем дрожащими руками прижимал к губам...
Но это не приносило облегчения. Успокоить мальчика могла только седая старенькая бабушка. После смерти матери всю любовь Адиль перенес на нее.
Зимними, снежными вечерами у печки, в жаркие летние месяцы - в тени виноградных лоз она клала на колени голову внука, гладила трясущимися пальцами его курчавые волосы, рассказывала интересные сказки, легенды. В бабушкином дыхании мальчик чувствовал что-то материнское, в ее голосе ему слышался голос матери.
По вечерам в пятницу тайком от Адиля старушка ходила на могилу Наргиз. Горе бедной матери было беспредельно. От слез опухали глаза. По ее печальному лицу Адиль догадывался, где она была, и сердце ребенка начинало ныть, как расстревоженная рана.
По просьбе сына Рахман увеличил фотографию Наргиз и повесил над его кроватью. Каждый вечер, лежа в постели, мальчик часами смотрел на портрет матери, разговаривал с нею. Ему казалось, что лицо оживает, губы подрагивают, мать что-то шепчет, улыбается.
А Рахмана в это время волновало совсем другое. Он день и ночь выискивал способы, как бы избежать отправки на фронт, и вскоре устроился работать проводником.
Отец часто уезжал в рейсы. Адиль оставался дома с бабушкой. Но так продолжалось недолго. Весной старушка заболела, слегла в постель, а спустя две недели скончалась, завещая Рахману беречь внука.
Дела Рахмана шли неплохо. Он не знал ни ужасов войны, ни фронтовых лишений, не слышал грохота пушек. Ему не приходилось думать о куске хлеба, о завтрашнем дне. Он даже умудрился влюбиться. Выбрал, как говорят, из тысячи сердец одно.
Раза два он заводил об этом разговор с сыном: - Эх, Адиль! Нам надо найти женщину, которая бы вела хозяйство, стирала белье, готовила обед, заваривала чай...
Эти разговоры казались Адилю немного странными, но он не возражал. Действительно, нужна была хозяйка, которая занималась бы домашними делами. Адиль не задумывался, кто будет эта женщина, какие у него сложатся с ней отношения. Спроси он об этом отца, тот рассказал бы, что женщина, которую он собирается привести, в дом, - чистоплотная, работящая, воплощение доброты.
Любопытна история знакомства Рахмана с Дилефруз.
Дилефруз работала продавщицей в зеленой будке на вокзале. Она торговала газированной водой, иногда папиросами и спичками. После того, как муж уехал на фронт, ее жизнь протекала однообразно. Уже несколько месяцев она не была ни в кино, ни в театре, куда так любила ходить раньте. Каждое утро, слегка принарядившись, она шла в свою зеленую будку, облачалась в халат, засучивала рукава и принималась за работу. Она кокетливо болтала с покушателйми, заставляла их подолгу задерживаться у прилавка. Пожалуй, речи ее были слаще, чем сироп, которым она торговала.
Выпив воды или купив папиросы, покупатель спрашивал:
- Сколько с меня?
Дилефруз игриво улыбалась, строила глазки и отвечала:
- Можешь вовсе не платить. Чего там! Мир от этого не разрушится...
Дилефруз прикидывалась щедрой. Это производило впечатление. И покупатель раскошеливался.
Некоторые постоянные клиенты, решив, что продавщица обладает мягким, податливым характером, делали ей недвусмысленные предложения. Но Дилефруз давала понять, что желание может быть осуществимо только в том случае, если они поженятся.
В один из жарких летних дней Рахман подошел к зеленой будке.
- Сейчас, братец, подожди минутку, - Дилефруз оправила волосы перед маленьким зеркальцем на гвозде и приятно улыбнулась:
- Что прикажете?
- Стакан холодной воды.
- С сиропом?
- Как вашей душе угодно
Дилефруз не полезла за словом в карман.
- А вдруг моей душе угодно наполнить ваш стакан одним сиропом?
- Согласен. Из ваших рук - хоть сироп, хоть яд.
После смерти Наргиз, Рахман впервые шутил подобным образом, впервые так пристально смотрел в глаза незнакомой женщине. Ему и прежде случалось пить воду у зеленой будки на вокзале, однако тогда он не обращал внимания на приветливую продавщицу. Возможно, она и раньше улыбалась ему, говорила сладким голосом: "братец". При жизни Наргиз, Рахман пропускал мимо ушей слова этой женщины, не разглядывал ее лица, не присматривался к оголенным рукам.
Но сегодня он не остался бесчувственным.
