Ирина Полянская - Куда ушел трамвай
- И я тебе надоела? - спросила я с ужасом.
- Я тоже не выносил, когда мать с отцом кричат друг на друга. Мне хотелось взять и заклеить уши. А когда отец хлопал дверью, мать бросалась обнимать меня и реветь, будто только что не визжала и не топала ногами на меня же и на отца. И я ушел от них.
- А куда ты ушел, Юрис? - осторожно спросила я его.
- Да так... - неопределенно сказал Юрис. - И туда, и сюда...
- И я с тобой, Юрис, - сказала вдруг ты.
- Что ж, - сказал Юрис. - Пожалуй, и мне все время не хватало тебя в моих путешествиях. Что ж, оставайся!
- Как это оставайся? - закричала я. - А мама? А папочка? А бабушка? А я, наконец?
Ты разжала руки, обнимавшие Юриса за шею, и впервые за все это время посмотрела на меня.
- Но видишь ли, - спокойно, как взрослая, сказала ты. - Трамвай - это ведь не самолет, он не может выдержать и тебя, и маму, и папочку, и бабушку, не считая нас с Юрисом. Мама захочет прихватить своих подруг, бабушка своих старушек, папа - доминошников да еще доминошный стол с деревом над ним, да и ты, наверное, захочешь взять с собой Стасика, а Стасик собаку Дождика, нет, нет, извини меня, но мы не можем взять с собой столько людей. Ищите себе другие трамваи, прилетайте в гости, милости просим. Юрис, открой ей дверь!
- Пожалуйста, - сказал Юрис не двигаясь.
И я почувствовала, как в ту же минуту меня оторвало от них, вынесло ветром за двери, умчало в струю теплого снегопада, который шел вперемешку с красно-бело-зелеными мячами, и я падала вместе со снегом, я падала, и снег пах лекарствами, чаем с малиной, а свет синей лампы пытался прорвать в моем ухе какую-то болезнь. Я отодвинула лампу.
- Глотни-ка еще чаю, детка, - наклонившись, прошептала мне мама, бедный мой детеныш.
- Она уехала на трамвае, - сказала я, сделав глоток.
- Она уехала на трамвае, - помедлив, сказала мама.
