Алексей Варламов - Балашов
Это было чудное, незабываемое время - люди разгибали спины, переставали бояться, теряли свою подозрительность и отчужденность, и среди этих людей Балашов был удачлив, стремителен, он нравился своим огнем, привлекал многих, легко и без сожаления расставался с ними, рано вставал и мог много идти, не зная толком, где приклонит голову на следующий день. И от этих скитаний он получил самое ценное - умение чувствовать людей, распознавать их слабости, и это умение, бессознательное, интуитивное, всякий раз помогало ему. С кем только не случалось Балашову сидеть в компании - и с уголовниками, и с циркачами, и с отцами провинциальных городов, и везде он знал, как себя вести и преподносить. Изредка вспоминая о жене и людях ей подобных, Балашов чувствовал жалость - Антонина осталась в прошлом и не сумела себя от него излечить. В самом деле, как можно было жить изо дня в день на одном и том же месте, делать одну и ту же работу, не зная ничего нового, пряного, тянуться к тусклому небу в городах, когда настоящая жизнь начиналась совсем в других местах, где шел косяками на нерест лосось, где никто не считал денег и спускал сотни за одну ночь в кабаке. И так Балашов прожил несколько лет, но земную жизнь пройдя за половину, почувствовал, что устал, и ему захотелось другого - солидной должности, устойчивого положения, благо для этого представился удобный случай.
Знакомая дама, врачиха из кремлевской больницы, устроила Балашову через одного из своих пациентов протекцию, и его должны были взять в солидную организацию, ведающую внешнеэкономическими связями. Место было почтенное и сулило много радостей, но по ходу оформления возникли небольшие заминки. В отделе кадров у Балашова тщательно выспросили биографию, попросили уточнить некоторые ее эпизоды, задали вопрос о семейном положении. Приятно улыбнувшись, Балашов поведал, что он женат, у него двое детей, дочка, которая уже ходит в школу, и сын - богатырь, который стреляет из лука. Однако его проникновенный рассказ был прерван вопросом, почему он живет отдельно от жены. На это Балашов с готовностью ответил, что вынужден был проживать на другой площади, потому что ухаживал за престарелой матерью, а та не хотела съезжаться с невесткой. Теперь, когда мама умерла, они ищут вариант обмена, но пока что не могут найти. Беседа перешла на другие темы, но Балашов почувствовал, что вопрос о его семейном положении взят на заметку и будет проверен. Теперь он был жутко зол на то, что в свое время проявил благородство и не развелся с Антониной, в нынешнем же его положении развод мог сильно ему навредить. В тот же день он отправился с визитом к Антонине, по дороге обдумывая, как следует себя вести и что сказать.
Антонину он нашел сильно переменившейся. Она выглядела уверенно, смотрела насмешливо и даже неприязненно и не предложила ему ни раздеться, ни пройти в комнату.
"Боже мой,- подумал Балашов, оглядывая ее худощавую фигуру,- неужели у нее за все эти годы так ничего и не было?"
- Послушай, Тоня,- начал он свою речь,- я не знаю, какая у тебя жизнь, и ничего от тебя не требую. Ты вольна жить, как тебе вздумается. Но, поскольку ты не хочешь развода, следовательно, мы по-прежнему считаемся мужем и женой, и это накладывает на нас определенные обязательства. Деньги, как ты могла убедиться, я высылаю тебе исправно. Ты же, в свою очередь, должна оказать мне одну услугу. Если тебе позвонят и спросят, какие у нас отношения, скажи, что хорошие. Я понимаю, возможно, тебе это будет неприятно, но в свое время ты сама не захотела разводиться, и теперь было бы непоследовательно с твоей стороны заявлять, что мы не муж и жена.
Балашов помолчал, словно взвешивая, достаточно ли убедительно он сказал, и добавил:
- И вообще не следует думать, что в моих делах заинтересован один я. Чем большего я добьюсь, тем лучше будет и тебе и детям.
- Все сказал? - ровно спросила Антонина.
- Тут еще такое дело,- произнес Балашов доверительно и нежно.- Если тебя спросят, вряд ли, но все-таки, если начнут спрашивать про целину, ты скажи им, что ребенок у нас тогда сильно заболел и ты меня телеграммой вызвала. Ладно, Тонь?
- Теперь все?
- Все, наверное,- ответил Балашов задумчиво.
- А тогда убирайся. И поживее. А не то дети придут. И очень обрадуются, что папа наконец нашел свое золото и прилетел из Петропавловска-Камчатского.
Слово Петропавловск напоминало ему что-то очень неприятное, навроде несвежей рыбы, и на какое-то мгновение Балашову стало все равно, как поведет себя Антонина и что с ним станется.
А потом вдруг захотелось, чтобы она его обязательно потопила и наговорила про него кучу гадостей, что-нибудь такое, что за ним и вовсе не водилось. И тогда эта чванливая бабенка, которая конечно же давно завела любовника, окажется дрянью, и он придет к ней и при детях прямо в лицо скажет, что она поганая дрянь. И ради этого торжественного мщения не было жаль ни хорошего места, ни нужных связей, но уже на следующее утро, протрезвев от ярости, Балашов понял, что Антонина его пожалеет и он примет эту жалость, и ему стало так муторно на душе, что опять захотелось про все забыть.
Балашов не ошибся, в самом деле, когда через несколько дней Антонине позвонили и приятный баритон почтительно, но настойчиво осведомился о характере ее взаимоотношений с супругом, Антонина высказалась именно в том смысле, как того было нужно Балашову. Балашова взяли на новую работу, но назначение не принесло ему той радости, которой он был вправе от этого ожидать, и врачиха из кремлевской больницы недовольно поджала губки, когда он стал недостаточно искренне и пылко ее благодарить.
Но очень скоро неприятные моменты, связанные с устройством, забылись, и Балашов зажил жизнью делового человека. Затянувшаяся молодость прошла, он стал бережнее относиться к себе, не позволял переутомляться, как раньше, и берег дыхание. И так в прилежном труде и умеренных развлечениях прошло еще несколько лет, неторопливых и недлинных. Жизнь была гладкой и незамысловатой, но очень приятной, как хорошо приготовленный коктейль.
Балашов был неплохим сотрудником, его ценили за исполнительность и здравый смысл. Он трезво относился к своим возможностям и перспективам, хорошо понимая, что свое он уже взял и выше ему не прыгнуть и нет нужды завидовать тем, у кого кабинеты попросторнее и кресла помягче. Но какое-то неистребимое мальчишество все время не давало ему покоя, и его тянуло в элиту, к избранным, тем, кто имеет власть и право, ему не терпелось попробовать этих ощущений и узнать, каковы они, чего стоят и почему ради этих должностей люди жертвуют чем угодно - честью, здоровьем, в чем оно наслаждение властью. Сколько раз во время его скитаний ему приходилось развлекать власть имущих, теперь ему хотелось, чтобы развлекали его. Судьба как золотая рыбка усмехнулась и преподнесла ему назначение на должность рангом выше. И заискивающе улыбнувшись своей новой секретарше, войдя в громадный светлый кабинет с многообещающей картой мира во всю стену, Балашов вспомнил первым делом презирающих его парней на целине, вспомнил себя униженного, оплеванного и захотел восторжествовать и ощутить превосходство, но никакого торжества в душе не получилось, и он обиделся на свою душу точно так, как обиделась на него самого оказавшая ему некогда протеже кремлевская врачиха. И долго еще ему казалось, что это приобретенное не по праву богатство у него отымется и барского вида охранник в проходной выкинет его на улицу под колеса служебных "Волг" с легко запоминающимися номерами.
Однако прошло еще какое-то время, и никто его не выкидывал на улицу, на "Волге" отвозили на работу и привозили домой. И если вначале посылали в составе делегаций в непрестижные развивающиеся страны, то скоро он стал ездить в респектабельную Европу и за океан заключать договоры с уважаемыми партнерами и говорить короткие деловые тосты о пользе взаимовыгодного сотрудничества, запивая их "Посольской" водкой и закусывая икрой. Но какой-то вирус боязни и неуверенности, что он делает что-то не так, не давал ему покоя, и по ночам, куря на облицованной сизым кафелем кухне "Кэнт" или "Кэмел", Балашов не знал, то ли гнать прочь, то ли цепляться за эту безымянную тоску. И однажды она сыграла с ним злую шутку.
Случилось это в Токио, где они заключали договор об эксплуатации лесной зоны в районе строительства железной дороги. Японцы упрямились, выдвигали непосильные условия, хитрили, дело двигалось черепашьим шагом, а из Москвы давили - стране нужны йены. Раз вечером Балашов ушел прогуляться и забрел в какой-то зеленый пригород. Справа и слева были небольшие дома в садах, он остановился около одного из них с плавной, похожей на ладью крышей и стал смотреть, как в доме зажгли свет, а потом загорелись разноцветные фонарики, развешанные в саду между деревьями, и рядом с цветником забил радужный фонтан. Было покойно и тихо, пахло цветами и лимонами, и на следующий день, когда японцы сняли одни условия и выдвинули другие, более приемлемые, дело тронулось с мертвой точки, и плохенький переводчик то и дело лез в словарь и путался в терминах, а деликатнейшие и застенчивые представители фирмы, все как на подбор в широких затемненных очках и безукоризненных костюмах, ничем не выражали своего недовольства и ждали. Весь этот душный, несмотря на кондиционеры, тяжелый день Балашов был рассеян, глядел на часы, торопил время и думал не об индексах и коэффициентах лесопользования, а о том, что пора кончать с тусклой жизнью и гробить себя на контракты и банкеты, коротать романы с холеными, умелыми женщинами, которые были так холодны, что после их ухода приходилось пить коньяк, для того чтобы согреться, что пора наконец подумать об обыкновенном уюте и привести в дом хорошенькую женщину, разбить сад и затеять в нем фонтан с разноцветными фонариками. И, уже переводя свои мысли в деловое русло и запивая их на банкете водкой, Балашов решил, что по приезде в Москву он немедленно оформит развод с Антониной, хоть это и будет стоить ему неприятного разговора в парткоме, и займется устройством личной жизни. Однако по приезде в Москву выяснилось, что деликатнейшие и застенчивые японцы надули Балашова бессовестнейшим образом и он заключил крайне невыгодный договор. И тогда Балашова вызвали в самый просторный кабинет и выложили все разом: и про этот злосчастный договор, и про его частную жизнь, и про то, что он дезертировал в свое время с целины, и про связи в Марокко, где он торчал в годичной командировке и, тщательно конспирируясь, ходил в бордель. И про то, что всем известны его отношения с семьей, и про еще многое другое, что он за собой не знал или успел забыть. Все это ему припомнили, сняли с должности, исключили из партии, и барствующий охранник отобрал у Балашова его тисненное золотом удостоверение, а казенные "Волги" по-волчьи на него завыли сиренами, чтобы он не путался под колесами у больших людей.
