Сергей Лукницкий - Отель Империал - выход из WINDOWS

-- А вот этого вот Авокадова еще не было?

-- Чечена? Не. Еще не было.

-- Значит, про убийство женщины вы не заявляли?

-- Да что я, похожа на шалунишку? -- Евдокия Григорьевна от обиды даже руку в бок уткнула и плечиком дернула.

-- Как же вы опознали убитого? -- спросила она. -- Ведь он ничком упал, лица не видно.

-- А кому ж еще-то здесь быть? И потом, что же, я его телосложения не знаю?

Нонна Богдановна еще спросила:

-- А больше вы ничего не слышали? Не видели?

-- Да что же, милая, мне целый вечер у двери стоять? Он пришел, когда сериал начался. Я уже приготовилась, легла, чайку себе налила. Он как раз хлопнул дверью, через десять минут позвонил, сказал -- зайдите за получкой. А у меня "Роковое наследство" идет, это -- святое. Вот я и зашла по окончании -- в полвосьмого, -- она горестно вздохнула. -- Не видать мне теперь заработанного.

-- А дверь квартиры к вашему приходу была открыта? Не помните?

Старушка напряглась, сосредоточилась.

-- Открыта была дверь-то. Я еще подумала -- он для меня открыл.

Нонна Богдановна указала на дверь гостиной.

-- Ну пойдемте, что мы тут с вами стоим. Вы что-нибудь трогали в квартире, когда вошли? Помимо телефона. Вы ведь отсюда звонили?

Гостиная оказалась уютной, хоть и обставлена была в духе вернувшегося со службы в Западной группе войск майора. Напротив полированной стенки темного дерева стоял диван. В углу два кресла, их разделял столик. Над диваном висел ковер ручной работы с туркменским орнаментом и бахромой.

Серафимова не любила задавать вопросы свидетелям с пылу с жару. Ей нравилось осматривать место происшествия без выяснения предварительной информации об убитом и обстоятельствах его смерти. Только на "чистые мозги" она могла взять след, с толком "прочитать" оставленную на месте преступления информацию и разложить по полочкам события, произошедшие накануне. Но теперь ей необходимо было, чтобы старушка аккумулировала в себе необходимую информацию, зафиксировала ее в своей памяти. Последний вопрос так и полоснул Евдокию Григорьевну по сердцу:

-- Что значит трогала ли я вещи? Слушайте, спешу заявить, что я ничего тут не брала и никогда ничего, вы понимаете? Как же вы можете меня подозревать? Мне бы даже в голову такое не пришло!

Нонна Богдановна попыталась успокоить старушку, но та разволновалась не на шутку:

-- Послушайте, послушайте, Нина Борисовна... Это не я его ограбила. И убила не я. Я знаю, о чем вы подумали. Но зачем же обвинять невинного человека? Я всю войну медсестрой прошла. Наше поколение не такое, как нынешние. Мы к чужой вещи и близко не подойдем. Да и потом, куда я бы дела эти доллары? На что они мне сдались!

-- Какие доллары, Евдокия Григорьевна?

-- Да вот они все на месте. В той секции. -- Она показала на небольшой ящичек в той части стенки, где обычно хранят белье. -- Я как Адольфа с топором в затылке увидала, так сюда, во-первых, звонить, во-вторых, деньги проверила...

-- Искали свою приготовленную зарплату?

Евдокия Григорьевна уцепилась за подсказку:

-- Конечно. У меня, между прочим, дочь. И самой надо на что-то жить. А где у него деньги лежат, я знаю.

-- А деловые бумаги? Сберкнижки?

-- И в книжном шкафу, и в портфеле. В спальне стоит. Он его, правда, по-другому называл, вроде "кекса" что-то. А деньги -- вот они, проверьте, в ящике.

-- Вам так доверял хозяин квартиры?

-- А чего мне не доверять? Да я и сама наблюдательная. Но меня хоть пытай, я бы ничего не сказала, раз уж так доверяет человек. Да и деньги хорошие он мне платил.

-- Много было работы?

-- Много, -- протянула Евдокия Григорьевна, потом запнулась, -- но не очень. Он ведь часто в разъездах. Вот и вскорости собирался в командировку. А порядок -- его, главное, постоянно поддерживать. Чуть слабинку дашь, глядишь, все мхом порастет. Вот только после вечеринок приходилось посуду в машину специальную загрузить да на кнопку нажать. Да она не моет ни черта, только порошок переводить, а сколько он...

-- Так вы взяли причитающиеся вам деньги? Или больше?

Старушенция стянула губы, произвела ими манипуляцию, как наперсточник -- пальцами, и процедила:

-- Ничего я не брала. А получка -- вот, -- она достала из халата стодолларовую бумажку. -- Отдать?

-- Нет, оставьте себе, -- подумав, разрешила Серафимова. -- Скажите, а он не сообщил вам, по-чему именно сегодня готов был выдать вам деньги?

-- Нет. Только и сказал: может, мол, заплатить мне сегодня за прошлый месяц. И еще, что потом уедет в командировку и...

Нонна Богдановна не торопилась открывать ящик, выжидательно смотрела на женщину.

-- Так вы говорите, в голове вашего хозяина, когда вы обнаружили его убитым час назад, торчал топор? -- спросила она неожиданно.

Старушка попятилась назад и, не выдержав равновесия, плюхнулась на диван.

-- А вы под кроватью смотрели? -- вдруг осознав что-то ужасное, спросила она.

-- Вам бы частным сыщиком работать, Евдокия Григорьевна, -- усмехнулась Серафимова. -- Да не волнуйтесь вы так, еще посмотрим.

Взгляд следователя упал на дамскую сумочку, смятую ослабевшим корпусом старушки, и на туфельки на шпильках, почти полностью засунутые под диван. Она позвала Братченко и продолжала расследование.

-- Так вы говорите, -- вновь начала она, -- что вы проверили вещи и деньги сразу? Вы только не волнуйтесь -- никто вас не подозревает. Ведь всегда можно пойти к вам и удостовериться, что чужой валюты у вас нет, правда же?

Женщину вновь задели слова следователя.

-- Проверяйте, коли вы ветерану войны уже не верите.

-- Так сколько должно быть денег в ящике? -- спросила Серафимова, приближаясь к секции.

-- Две тысячи, -- сказала Евдокия Григорьевна.

-- То есть как это две тысячи рублей? -- вмешался подошедший Братченко, достал из кармана четыре жеваных пятисотрублевых бумажки. -- Вот столько, что ли?

Евдокия Григорьевна вжала подбородок и посмотрела на Братченко как на идиота:

-- Вы, молодой человек, слышите звон, да не знаете, где он. Я же говорю, что рубли, то есть деньги, не русские.

Нонна Богдановна подошла к ящику и, ухватив пальцами за боковые стенки, выдвинула его. Ящик был пуст. Тогда она повернулась к Братченко и тихо проговорила:

-- Похоже, когда она нам звонила, преступник или преступница, -- она глазами показала на сумочку и туфельки, -- были еще здесь, первый ложный звонок от имени Евдокии Григорьевны произведен женщиной. -- Потом она обернулась и сказала торжественно: -- Ящик пустой.

Евдокия Григорьевна взвизгнула и зашептала, что это не она, что деньги были, пусть поищут.

-- Следов борьбы нет, -- компетентно заявил Братченко.

Евдокии Григорьевне приказано было дожидаться в гостиной и под страхом уголовного наказания не прикасаться ни к чему, кроме дивана. Вытащив из-под женщины чужую дамскую сумочку с позолоченным замком, Серафимова и Братченко пошли осматривать всю квартиру. Братченко, здоровяк, крепыш, проныра в хорошем смысле слова, второй год не мог адаптироваться в обществе этой демонической женщины. Стоило ему увидеть Серафимову, как он терялся, замолкал и боялся, все время боялся сморозить какую-нибудь глупость. Но, к сожалению, обычно так и получалось. Серафимова никогда не соглашалась с ним, не проникалась его вопросами, одергивала его и, как ему казалось, надменно давила своим интеллектом.

-- А может, эта бабуся сама все прибрала?.. -- шепотом спросил Братченко в коридоре.

-- Вряд ли. Зачем ей тогда свидетельствовать, что деньги час назад вообще были? Но вы проверьте потом ее квартиру по-тихому, пока старики здесь торчат. Поищите портфель в спальне и заодно проверьте книжный шкаф. Пиджак. Записные книжки. И кто-нибудь удосужится сегодня снимать?

Братченко чуть не прослезился от несправедливой претензии: Серафимова прекрасно знала, что фотоаппарат тридцатилетней давности "Зенит" списан на прошлой неделе из-за отсутствия у прокуратуры денег на пленку, то есть за ненадобностью.

Коридор завернул за угол. Братченко нащупал выключатель. Яркий свет озарил ухоженную холостяцкую кухню. Было понятно, что кто-то готовился отужинать, и ужин был рассчитан на двоих. Еще не разобранный пакет с продуктами лежал на угловом рабочем столике. Из другого вывалились разные там деликатесы: рыбное ассорти, упаковка свежей клубники, сыр, печенье и небольшой копченый угорь. А на обеденном столе стояла бутылка ликера и два бокала, по краям одного из них виднелся след губной помады. Другой же был пуст и чист. В пепельнице лежал свежий окурок, также со следами помады.

-- Снять отпечатки, -- проскрипела Серафимова. -- Орудие убийства есть?

-- Орудие убийства -- секс, -- пошутил Братченко, на что незамедлительно получил уничижающий взгляд патронессы.

-- Виктор Игнатьевич, имейте уважение, -- настойчиво потребовала она.

-- Извините, Нонна Богдановна. Но как же еще сказать-то, если он в таком виде застигнут?

-- В каком таком виде?

-- Вам с пола не видно было. На взлете, то есть, можно сказать, раздеваясь, ну, готовясь к этому самому... акту. Там и презервативы на тумбочке...