Евгений Эрастов - Уроки английского
Он сам не помнил, сколько стоял тогда, глядя на колеблющиеся на ветру травы, полностью поглощенный каким-то новым, ранее неведомым ему чувством, пока проходивший мимо бригадир 221900 не сбил его с ног своим грузом. В этот день он был серьезно наказан за тунеядство, и, хотя до Королевы его проступок не дошел, поскольку был слишком незначителен для этого, 352408 пришлось уступить свои нары одному из молодых, а самому перебраться на минус четырнадцатый этаж.
Теперь он уже почти забыл этот неприятный эпизод своей жизни. Ощущая влекущий запах разлагающегося мяса, 352408 полз вперед, минуя многочисленные преграды, и ощущал себя так бодро и весело, как не чувствовал уже давным-давно. Лишь через несколько часов оказался он у своей цели и совсем не расстроился, увидав долгожданные человеческие кости, облепленные десятками незнакомых муравьев. Наоборот, он испытал какое-то удивительно легкое и благодушное ощущение оттого, что не знает и не хочет знать номера этих муравьев. Ничего с ними не связывало старого 352408. Он подозревал, что номера-то у них семизначные, что принадлежат они к очень большому Муравейнику, где жизнь, наверное, более интересна, но в то же время наверняка более суетлива и тяжела. Он радовался, что с ними можно не общаться, а небольшие размеры и знакомый запах свидетельствовали об их миролюбивом характере. Бодро и решительно полз 352408 по скользкой, блестящей, еще теплой бедренной кости Рябого, шамкал старческими челюстями, разрывая мелкие кусочки мяса, высасывал узеньким хоботком вязкую, полусвернувшуюся кровь.
Вдруг он увидел, что навстречу ему ползет большой Мирмика Левинодис с квадратной, вращающейся во все стороны головой. Это был "солдат", и по всем законам 352408 должен был уступить ему дорогу. Однако наглый субъект принадлежал к другому муравейнику, и инстинкт повелел 352408 не следовать заскорузлому уставу. "Солдат" вплотную подошел к нему и дотронулся усиком до его головы. 352408 с трудом расшифровал колебания антенн-усиков "солдата", поскольку тот говорил на совершенно ином, хотя и близком ему, языке. Общий тон высказываний этого амбала был угрожающим. Амбал выражал интересы своего Муравейника, имеющего претензии на эти кости. 352408 сделал несколько движений челюстями, распрямил один из усиков и передал "солдату" несколько обидных для чести и достоинства выражений, после чего ему пришлось дорого расплатиться за свое запоздалое молодечество. "Солдат", не долго думая, впился челюстями в левый усик 352408. Старик ощутил неприятный запах выделившейся при укусе слюны. Он покачнулся и, потеряв равновесие, соскочил со скользкой, глянцевой кости Рябого.
Под костями, на мокрой кровавой земле, возились другие "солдаты", принадлежавшие, скорее всего, к тому же поганому племени. Вместо того чтобы охранять свой муравейник и следить за порядком, они с восторгом втягивали в себя теплую, тягучую жидкость. Во время падения произошло непоправимое. Острая трава порезала ему усики. Боль была настолько сильна, настолько неожиданна, что первое время 352408 застыл в полном недоумении. Вскоре он ощутил, что совсем не чувствует запаха. Где его муравейник? Куда теперь надо ползти?
352408 дежурно, заученно шевелил лапками, в то время как это был уже не старый рабочий муравей, а убогое, поврежденное членистоногое. Глубокий, корневой инстинкт жизни заставлял его ползти, но 352408 просто полз, как все мы, не думая ни о каких инстинктах. Что-то еще брезжило в его сознании, но он не понимал что. Он даже не понял, что с ним произошло, когда большой "солдат" Мирмика Левинодис зацепил его за обвислый, парализованный усик и по тайным, знакомым только ему уксусным тропам с великим искусом потащил в свой Муравейник.
4
Ветер появился неожиданно. Серое, осеннее небо, готовое пролиться дождем, неожиданно стало рассеиваться, и вскоре на востоке уже показалась узкая голубая полоска. Мягкие кончики лиственничных и сосновых иголок первые пришли в движение. За ними тихо-тихо затрепетали причудливые верхушки. А потом дело дошло и до законопослушной травы - вкрадчиво прижимающейся к темной, злопамятной, недолюбленной таежной почве. Все притихло вокруг, чтобы не мешать голосу ветра. Юркая белка, вильнув рыжим хвостом, спряталась в гнездо, выронив из лапок кедровую шишку, и звук от этой упавшей шишки долго еще висел в прозрачном, обиженном воздухе, и не было у этого звука ни смысла, ни цели.
Уроки английского
Полуразложившийся труп Риммы Ивановны Иволгиной был найден в канализационном колодце на улице Октябрьской революции 28 мая 1996 года. Судебно-медицинская экспертиза установила, что гражданка Иволгина Р. И., 66 лет, умерла более двух месяцев назад. Из-за необратимых посмертных изменений причину смерти установить не удалось.
Была прекрасная летняя погода. Легкий июньский ветер играл со скрипящей форточкой городского судебно-медицинского бюро. На дворе изнемогала от жары персидская сирень, нагло рвалась в окно, оглушая сладким, неописуемым запахом.
Машинистка Лида Семенова перестала стучать красными коготками по клавишам дребезжащей "Эрики" и, глядя в окно, думала о том, как хорошо сейчас оказаться за пределами этого отвратительного здания. Рядом с ней на железном столе лежал раздувшийся труп женщины. Лида не понимала, почему так важно знать, каким способом убили эту женщину, - ведь убивших все равно не найдут, а убитая не воскреснет. Ее волновали всего три вещи: туфли, которые обязательно нужно приобрести, отношения с Эдиком, занимающимся оптовой торговлей косметикой и лежащим в настоящее время в больнице с надеждой спастись от службы в армии, и, наконец, задачи по физике. Она уже третий год подряд поступала в медицинский институт, куда нужно было - как назло сдавать физику.
Скользнув по листу бумаги туманным девичьим взглядом, Лида машинально поправила каретку и вдруг часто заморгала толстыми намалеванными ресницами. "Римма Ивановна Иволгина", - прочитала она еще раз. Что-то знакомое было в этом сочетании слов. Неужели это та самая Римма Ивановна, которая шесть лет - с пятого по десятый класс - учила ее английскому языку? Это был гадкий предмет. Пожалуй, даже хуже физики. И вот теперь эта суховатая, чопорная женщина, которую боялся весь класс и которая ни разу за шесть лет не поставила Лиде оценку выше тройки, лежала перед ней на железном столе, зеленая, с огромным вздувшимся животом, со сморщенным лицом, напоминающим печеное яблоко. На шее у нее было два небольших темно-красных пятна, облепленных маленькими белыми червячками.
Глядя на Римму Ивановну, Лида совсем не думала о том, что и она, возможно, будет лежать когда-нибудь на таком же столе, что и ее органы, как капусту, будет шинковать равнодушный прозектор. Гнить мог кто угодно, только не она, не Лида Семенова, потому что ей нужно было покупать туфли и встречаться с Эдиком.
"Отмечено полное расплавление стенок желудка и нижней части пищевода, монотонно диктовал Анатолий Сергеевич. - В плевральной полости кровянистый экссудат объемом двести миллилитров". Лида быстро печатала, не вдумываясь в содержание, и мысли ее были уже очень далеки от мертвой Риммы Ивановны и от уроков английского.
Римма Ивановна Иволгина каждый день, кроме воскресенья, вышагивала по стертому линолеуму кабинета английского языка, переводя взгляд с портрета Шекспира на карту Великобритании. В этом кабинете давно не было ремонта; масляная краска на стенах вздулась пузырями и кое-где слезла, как кожа после солнечного ожога, на потолке виднелись грязно-желтые разводы, оконное стекло - в трещинах после брошенного обиженным двоечником камня - напоминало причудливую паутину. Но все эти мелочи совершенно не волновали Римму Ивановну. Когда тупой и явно не одаренный лингвистически Степанычев захотел привинтить отвалившуюся ножку учительского стола, она только фыркнула: "Где это вы слышали, Степанычев, слово "уделать"? В русском языке глагол "делать" с приставкой "у" не употребляется". Степанычев виновато улыбнулся и навсегда забыл о благом порыве.
Римма Ивановна трудилась на ниве просвещения с трепетным чувством послушницы монастыря, и вышестоящие организации оценили ее труд, наградив изящной медалькой и званием заслуженного учителя "в связи с пятидесятилетием со дня рождения". А кроме того, за добросовестный труд в школе Римма Ивановна, в числе лучших учителей английского языка области, получила бесплатную путевку в Великобританию.
Это была страна ее мечты. Темза, Тауэр, Вестминстерское аббатство - все то, что она изучала по потрепанным институтским учебникам, прилежно зубря продолженные времена, старательно зажимая кончик розового девичьего языка между еще не запломбированных резцов, - все это так ошеломило ее, что она чуть не лишилась дара не только английской, но и родной речи. В Англии не могло быть ничего плохого. Там никто не плакал, никто не болел. Наверное, там никто никогда и не умирал, а если и умирал, то совсем не так, как у нас, - просто закрывал глаза, а потом его клали в гроб. Вернувшись из Англии, она сказала своей подруге, Марье Алексеевне Апухтиной, учительнице литературы: "Я в большей степени роялистка, чем английская королева, и в большей степени англичанка, чем англичане".
