Мария Райкина - Москва закулисная - 2
- Вы переживали?
- Ну мне казалось неудобным, неприятным это - я-то тут при чем? А Ливанов потом подходил к театру: "Ну как там этот хунвейбин?" Да если говорить, с кем я был в более дружеских отношениях, то с Яншиным (он тоже руководил театром до этого). Да это неважно. Важно другое - старики меня пригласили. И действительно была эта встреча на квартире у Яншина с мхатовскими стариками. Как сейчас помню на столе огромную вазу с черешней. И там я поставил во-прос есть "Современник" и пусть, хотя бы с какой-то автономией, но он должен быть во МХАТе. Старики согласились. Я передал это все современниковцам, но они не пошли. Я помню, сутки, целые ночи их уговаривал, но они считали, что МХАТ это труп.
- А из сегодняшнего дня - какой, по-вашему, был основной мотив отказа пойти за вами, за учителем?
- "Современник" - был уже их театр. И поэтому, сейчас я это понял, они не могли уйти. Вы говорите: "Я увел артистов с собой". Я никого не уводил. Это потом поодиночке некоторые перешли.
- После раздела МХАТа на мужской и женский с Татьяной Васильевной Дорониной вы здороваетесь?
- Здороваемся.
- Вы замирились?
- А мы никогда и не ссорились. Даю слово. Всегда здоровались.
- Но это вам не помешало разделить МХАТ.
- Это совсем другое дело. В гости не ходим друг к другу. И романа тоже не было.
- Заметьте, не я вас это спросила. А вы могли бы, как Станиславский, от своего имущества отказаться в пользу МХАТа?
- Станиславский деньги разумно давал. Он, например, ехал в Париж, через месяц возвращался и свою золототкацкую фабрику пере- (сейчас это модное слово) перепрофилировал и стал производить кабель. Вот фабрика на Таганке "Москабель" - это все Станиславский. Вы спрашиваете: "Отдам ли?" Ну, Господи, наверное, отдам в конце концов, если это будет так необходимо.
- На протяжении многих лет МХАТ гордился своими традициями, еще были живы те, кто работал с Станиславским. Теперь их нет? Скажите, что сейчас является стержнем МХАТа?
- Вы почитайте о взаимоотношениях Станиславского и Немировича-Данченко. И там Станиславский уже в какие-то годы это поколение не очень принимал. Я имею в виду то поколение, которое ушло. Осталась одна Степанова (Ангелина Степанова уйдет из жизни за неделю до смерти Ефремова - М.Р.). Станиславский очень чувствовал и понимал людей. Как мне рассказывали, он собрал артистов в портретном фойе и призвал чуть ли не со слезами на глазах: "Клянитесь продолжать именно это искусство". А они посмеиваются, ну, мол, старик уже совсем... Вот я и хочу, чтобы этот стержень возник бы.
- Значит, его нет?
- Ну он есть. Но это не стержень, а что-то другое - знакомое, ясное, но, ей-богу, не развиваемое. Понимаете?
- Понимаю. Так же, как и понимаю, что МХАТ сейчас находится в сложном положении. Это закономерный тупик?
- Да вы знаете, этот сезон показал, что не тупик. Пять премьер выпустили.
- А почему вы, Олег Николаевич, решили ставить сейчас "Сирано де Бержерака"?
- Это вещь о какой-то идеальной любви и какой-то идеальной, к какой надо стремиться, жизни.
- С годами меняется представление о любви?
- Меняется. Это не внешность, в конце концов.
- Но вы-то как раз ставите про урода Сирано и красавицу Роксану.
(Пауза.)
- Это какая-то... поверьте... у меня для ответов нет домашних заготовок. Роксана - это женская сущность, которая состоит из смеси секса и тонких ощущений. "Могла ли полюбить урода?" "Да, да, урода, если душа..."
- Не знаю, что сказать.
- Вот и я не знаю. "Сирано" должен быть эмоциональным спектаклем. Будет начинаться с пролога: современная кухонька, сидит в трусах парнишка, кофе пьет, курит, пишет. К нему жена в неглиже. "Да подожди ты, я еще зубы не чистил". Вот идет такая сцена, где мне надо зарядить комплексы Сирано. Дальше надо играть.
- Это говорит о том, что у вас какой-то новый период в жизни?
- В смысле любви? Сейчас нет.
- Жаль.
- Жаль. Мне тоже. Но, может, еще подождите... Вот я, может, как-то немножечко пристроюсь со здоровьем. И тогда, ей-богу, появится сразу.
Снова вставил трубочки в нос. Подышал.
- Вам трудно ходить без аппарата?
- Выходить мне трудно. Вот меня привозят в театр, я сажусь и репетирую.
- Мне кажется, ваше детское прозвище - Лисья мордочка - очень точно. Мы сколько беседуем, но вы очень хитро избежали ответов на некоторые вопросы. Вы меня хорошо отрежиссировали - то сигаретка, то аппарат...
- Ну я не знаю, давайте еще раз попробуем. Вы думаете, я хитрый?
- О чем в жизни жалеете?
- Да ни о чем.
- Так не бывает.
- Сейчас не хочется в этом копаться. Нужно определенное самочувствие, а я читать сейчас не могу. Понимаете? Когда все время задыхаюсь - это... Я воспринимаю себя ужасно. Такой беспомощный, то есть надежда все время куда-то убегает. Вообще утром мне, чтобы встать, надо несколько часов потратить. Но не жалуюсь, а просто вы спросили.
- Недавно в мемуарах драматурга Ионеско я прочла, как он ругал себя, что вся его творческая энергия направлена, извините, на прямую кишку. Он описывал, и достаточно иронично, свой поход к сортиру...
- А мне как дойти до него... (Смеется.) Я даже и читать не могу.
- А что, операция, которую вам делали в Париже...
- Да никакой операции не было. Отрабатывали терапию. Сказали, что, может быть, если сделать операцию, легкие интенсивнее работать будут. Тань, можешь ты забрать эту чертову пепельницу?!
И пепельница исчезает со стола.
- У меня было состояние, что я готов был пересадку легкого делать. Но это сложно. Сейчас вот надо достать аппарат, который фиксирует процент кислорода в крови. И тогда, может быть, не надо будет все время сидеть привязанным к аппарату.
Замечательный сериал "Скорая помощь" - как подробно, как все знают, как проживают. Вы не смотрите?
- Смотрю, конечно. Американским артистам веришь.
- Ну вот видите, у нас с вами идеалы сходятся. Вы знаете, когда я играл в сериале "Дни хирурга Мишкина", я получал письма с просьбой, чтобы я кого-то прооперировал, и так далее, и так далее. Мне это нравилось.
- Это правда, что когда три года назад ваш сын Миша в театре ударил человека, вы заплакали?
(Пауза.)
- Я не плакал. Я сидел. Я так растерялся. Я не понял, что это такое. Шок.
- Какие у вас сейчас отношения с сыном?
- Ну какие? Он навещал меня в больнице. Сейчас я с ним не вижусь. Хотя он был добрый малый, доброе сердце у него. Но... (Очень резко.) Во МХАТе ему не надо быть.
- Мне кажется, что все его последние поступки - это проявление страдания. Он страдает и от этого совершает все больше и больше ошибок.
- Но он же взрослый человек. Тридцать шесть лет. Нет, в детстве я его физически не наказывал.
- Я чувствую, что это самая неприятная для вас тема.
- Да как-то... Пускай.
- А вы ему делаете подарки?
- Я даже не знаю, как вам сказать. У них вообще с сестрой в детстве был закон - "если уйдем из дома, ничего у отца не сперев, то это мы дураки просто". Они сами мне это потом рассказали.
- Родственные связи сильнее театральных. Вы уволили сына сами или под чьим-то давлением?
- Нет. Сам. Даже не может быть такого вопроса - зачем. Это было - верх всего. Очевидно, вы не в курсе, как он существовал, как вел себя...
- Я понимаю, что это не самый приятный вопрос. Но перед каждым человеком, особенно перед руководителем, стоит рано или поздно вопрос ухода - оставить...
- Театр? Ну я, вы знаете, уже несколько раз пытался. Но я понимаю так, что сейчас будет нечестно, потому что нужно, чтобы была ясность и порядок в театре. И тогда я с чистой совестью его передам.
- Одним словом, вы не хотите оставить плохое хозяйство?
- Ну вот так будем говорить.
- Ельцин ушел и оставил преемника. Вы думали о преемнике?
- Думал. И даже говорил. Я имел в виду Олега (Олег Табаков. - М.Р.). В прошлом и в этом году я лежал семь раз в больнице. Я уже ненавижу это. Он ко мне приезжал, и я ему сказал все. Он молчал, и я молчание расценил как знак согласия. Но когда его стали спрашивать, он вдруг отказался: "Я своих не оставлю". А когда говорят: во МХАТ придет Калягин или Юрский - это миф. У Калягина свой сейчас театр.
- А вам все равно, кто будет МХАТом руководить?
- Нет. В этом-то вся и штука, что нет.
- А вы видите такую фигуру?
(Пауза.)
- Ну вот думаю... Пока нет... Олег Табаков... Так что такие сейчас дела. Я думаю, что не буду порывать с театром, в студии буду что-то делать и в театре найдется всегда работа.
- Я надеюсь, вы не обиделись на мои вопросы?
- Нет. Все справедливо, правильно.
Эти цветочки, вот в вазе, это для вас. Я не хотел сначала, а то подумаете, что я на вас воздействую так.
А через два с лишним месяца его не стало. Удивительно, что он умер так же неожиданно, внезапно, как и жил.
Да, все знали, что Ефремов тяжело болен: давнее заболевание легких, в последние месяцы он дышал с помощью кислородного аппарата. Но при всем при том не ныл, мужественно держался, смеялся, когда мы говорили по телефону: "Я думаю, все будет в норме", - говорил он со своими знаменитыми паузами после каждого слова и не раскисал. Репетировал в театре, а рядом стоял аппарат. Когда не мог выйти из дома, актеры сами приходили к нему и в небольшой квартирке на Тверской раскручивали историю "Сирано". Все время думал о реформах в Художественном. Он гнал дела, чтобы в конце июня показать узкому кругу первый прогон. И вдруг...
