Виктория Токарева - Уик-энд
Нинон позвонила мне ночью.
- Я совсем в порядке, - сообщила она. - Представляешь? Я отметила, что ее русский похож на подстрочник. Значит, она думает по-немецки.
- Я победила, - сказала Нинон, - потому что я боролась. Я испытала честное, искреннее счастье, но выразить не успела.
- Пока, - попрощалась Нинон и бросила трубку. Экономила.
Я долго не могла заснуть от радостного возбуждения. У меня, как оказалось, прочная подруга, ее хватит на всю мою жизнь и еще останется.
Жизнь - это смертельная болезнь, которая передается половым путем. Мы все умрем когда-нибудь. Но когда? Вот этого лучше не знать. Тогда жизнь кажется вечной.
Убедившись в своей вечности, Нинон отправилась к сыну в Кельн. Их дом стоял неподалеку от знаменитого собора.
Жена сына спросила у сына: "На сколько приехала твоя мама?" Сын не знал и спросил у Нинон: "На сколько ты приехала?" Нинон тоже не знала и сказала:
- Давай на неделю. - Она поняла, что больше недели для них будет много.
- Ну хорошо, - сказал сын.
- Ну хорошо, - вежливо согласилась жена сына.
Нинон поняла, что неделя - тоже много. У немцев есть поговорка: "Гость на второй день плохо пахнет". Сын любил свою маму, но он уже давно жил без нее и отвык. К тому же на Западе разные поколения не живут вместе. Запад - это не Восток.
Нинон сняла маленькую квартирку под крышей в дешевом районе. Там было много русских и турок, что для немцев одно и то же: беженцы, переселенцы, второй сорт. Немцы не любят пришлых. Они налаживали веками свою жизнь и экономику, а другие пришли на готовое и пользуются, занимают рабочие места...
В России Нинон была как волнорез, о который разбивались многие волны. Все текло, двигалось, как живая вода. А здесь - вакуум. Потеря статуса. Нинон никому не нужна за то, что она ТАКАЯ... Никому даже не интересно, какая она.
Нинон решила устроить свою личную жизнь и написала объявление в газету. Там это принято. Дескать, такая-то хочет того-то...
Сразу откликнулись четыре кандидата. Нинон получила письма и фотокарточки.
Один был запечатлен на фоне озера прислоненным к скамейке. И было неясно, сможет ли он удержаться, если скамейку отодвинуть, или рухнет от старости.
Другой - бодрый, но мерзкий.
Третий - примитивный, как овощ на грядке. А чего бы она хотела? Чтобы по объявлению явился Арнольд Шварценеггер?
Четвертый - красивый. Югослав. Тоже беженец, и альфонс скорее всего. Но Нинон на мужчин деньги не тратит. У нее тенденция к наоборот.
Нинон остыла к затее личного счастья. Через службу знакомств счастье не приходит. У него свои дороги.
Нинон заподозрила, что она слишком много хочет: и здоровья, и счастья, и богатства. Она хочет кругом шестнадцать, а так не бывает.
Нинон долго не звонила. Однажды я позвонила ей сама.
Спросила:
- Ты в порядке? - Эту фразу я почерпнула из мексиканских сериалов.
- Знаешь, кого я встретила? - глухо спросила Нинон. Откуда же мне знать...
- Севку, - сказала Нинон.
В один прекрасный день Нинон забрела в универмаг, где шла распродажа. Стала рыться в большой пластмассовой корзине с барахлом и вдруг ощутила, что рядом тоже кто-то роется и толкается. Она подняла глаза и увидела Севку. Тот же самый плюс тридцать лет. Что он здесь делает? В командировке или на постоянном жительстве? И вот дальше - самое поразительное. Нинон НИЧЕГО не почувствовала. Ее душа не сдвинулась ни на один миллиметр. Пустыня. Песок. То, что раньше ворочалось, как тяжелые глыбы, перетерлось до песка. То, что горело, - остыло до серого пепла. Пепел и песок.
Севка рылся в барахле и ничего не видел вокруг. Нинон хотела его окликнуть, но передумала. Ушла.
- У меня ностальгия, - сообщила Нинон.
- По родине? - уточнила я.
- По себе прежней. Мне себя не хватает. Я просто задыхаюсь без себя...
Через неделю Нинон собрала свои вещи, покидала их в два чемодана и вернулась в Россию.
Вернулась, но куда? В ее квартире жил американец, и большие деньги оседали на ее валютном счету. А деньги - это все. Нинон на них молилась.
Решила снять дешевую квартиру и жить на разницу. Нинон сняла крошечную однокомнатную квартиру в круглом доме. Архитекторы придумали новшество: круглый дом, а в середине круглый двор. Как в тюрьме. Все серое, бетонное, безрадостное. Вокруг - нищета, горьковское "дно". По вечерам откуда-то сверху доносятся пьяные вопли и вопли дерущихся. Кажется, что кто-то кого-то убивает. А может, и убивает.
Со мной Нинон не хочет встречаться, потому что стесняется квартиры крошечной, с помоечной мебелью. И стесняется себя. Всех трех китов воздержание, нагрузку и закаливание - Нинон отпихнула ногой в сторону. Зачем голодать и накручивать километры, если со здоровьем все в порядке. Нинон предпочитает лежать на диване, есть мучное и сладкое. Она растолстела на двадцать килограмм, перестала красить волосы. Стала седая и толстая опустившаяся Софи Лорен.
Основное общение - соседка Фрося. У Фроси лицо сиреневое от водки, а во рту - единственный золотой зуб. Фрося - широкая натура, готова отдать все, включая последнюю рюмку. Беспечный человек. Нинон никогда не могла позволить себе такой вот безоглядной щедрости. Она всегда за кого-то отвечала: сначала за Севку, потом за детей. Она даже умереть не могла. А теперь может.
Нинон стала погружаться в депрессию. Она перестала выходить на улицу. Было неприятно видеть серые бетонные стены с черными швами между плитами. Неприятно видеть вертких детей и их родителей - тоже серых, как бетонные плиты.
Однажды я позвонила и сказала:
- Пойдем в церковь.
- Зачем?
- Бог поможет, - объяснила я.
- Бог поможет тому, кто это ждет. А я не жду.
- Тогда давай напьемся.
- А дальше что?
- Протрезвеем.
- Вот именно. Какой смысл напиваться...
Я положила трубку. Вспомнила Высоцкого: "И ни церковь, ни кабак - ничего не свято. Нет, ребята, все не так..." Действительно, все не так.
Пришло семнадцатое августа, и грянул кризис как гром среди ясного неба. Нинон всегда боялась, что ее обворуют. Чего боишься, то и случается. В роли грабителя выступило государство. Лопнул банк вместе с валютным счетом. Денежки сказали: "До свидания, Нинон". Никто не извинился, поскольку государство не бывает виновато перед гражданами. Только граждане виноваты перед государством.
Американец уехал, его фирма вернулась в Америку.
Нинон тоже вернулась в свою квартиру, в свою прежнюю жизнь. Квартира большая, элегантная, в хорошем районе - это тебе не круглый дом. Однако почва выбита из-под ног. На что жить - непонятно. Да и не хочется. В душе что-то треснуло и раздвинулось, как льдина в океане. И обратно не сдвинуть.
Раньше Нинон нравилось ставить задачу и преодолевать. А сейчас все это казалось бессмысленным. Дети выросли, тема неблагодарности снята. Образ Севки развеялся по ветру. Что остается? Ничего. Оказывается, выживание и неотмщенность - это и был ее бензин, которым она заправляла свой мотор. А теперь бензин кончился. Мотор заглох. Можно еще поприсутствовать на празднике жизни, а можно уйти, тихо, по-английски. Ни с кем не прощаясь.
Как-то утром Нинон вышла на балкон, посмотрела вниз. Высоты было достаточно, девятый этаж. Свою жизнь, которую годами восстанавливала, собирала по капле, Нинон готова была кинуть с высоты, выбросить, разбить вдребезги.
Рерих говорил, что физический конец - это начало нового пути, неизмеримо более прекрасного.
Нинон перегнулась, как во время зарядки, но не назад, а вперед. Осталось совсем мало, чтобы сместить центр тяжести...
В это время раздался звонок в дверь. Кто-то шел весьма некстати или, наоборот, - кстати.
Это была я. Обычно я все чувствую и предчувствую, я буквально слышу, как трава растет. Но в данном случае я не чувствовала ничего. Просто у меня появилась суперновость: моя соседка уезжала за границу и попросила последить за ее дачей. Бывать там хотя бы раз в неделю. Дача - классная, в тридцати километрах от Москвы, с собственным куском реки. Река проходит по ее территории и огорожена забором. Эта новость появилась вечером, а рано утром я уже ехала к Нинон. Она стояла передо мной со странным выражением. Я не понимала, рада она мне или нет.
- Есть дача, - сказала я с ходу. - Давай ездить на уикэнды.
Нинон молчала. Возвращалась издалека. С того света на этот.
- Природа сохраняет человека, - добавила я.
- Сколько? - мрачно спросила Нинон. Жадность первой вернулась в нее. Это хорошо. Жадность - инстинкт самосохранения.
- Нисколько, - ответила я. - Бог послал.
