Николай Гарин-Михайловский - Том 2. Студенты. Инженеры
Голос его хотел быть шутливым, но дрожал от волнения. Наташа стояла перед ним бледная, большие глаза ее почернели еще, и она точно испуганно смотрела в него, как бы стараясь вдруг вспомнить то, что все время до этого мгновенья вертелось у ней в голове.
— Вот как время летит, Наталья Николаевна, а впереди что?
Он на одно мгновенье пытливо, напряженно заглянул ей в глаза.
Наташа все продолжала во все глаза смотреть на Корнева и вряд ли сознавала что-нибудь, когда пожала ему руку.
Корнев вышел в переднюю, надел пальто, вышел на подъезд, перешел улицу, а Наташа бессознательно подошла к окошку и смотрела ему вслед. Корнев вдруг повернулся, точно какая-то сила толкнула его, и, увидев Наташу, сорвал свою шляпу и несколько раз низко и быстро поклонился. Это был прежний гимназист Корнев в засаленном пиджаке там в деревне, и глаза Наташи вдруг засияли волшебными огоньками.
IV
И день отъезда настал. Уезжали: Корнев, Карташев, Ларио, Дарсье и Шацкий.
Шацкий, несмотря на то, что познакомился очень недавно со всей компанией, уже сумел вызвать к себе общее нерасположение. Он, собственно, не был учеником гимназии и держал со всеми только выпускной экзамен. Он был то, что называется экстерн, или футурус. Выдержал Шацкий экзамен хорошо, но крайней эксцентричностью своих манер поражал и часто возмущал всех. Более других возмущался Корнев, не могший выносить этой высокой, развинченной фигуры, всегда в невозможном по безвкусию костюме, с претензией на какой-то шик, которого не только у него не было, но, напротив, все было карикатурно и уродливо до непозволительности. Ко всему Шацкий как-то без смысла и цели лгал: сегодня он граф, завтра князь, а в то же время все знали, что его родня занимается в городе торговлей.
Поезд отходил в семь часов вечера. Первым приехал на вокзал Шацкий, одетый в полосатый костюм в обтяжку, долженствовавший изображать англичанина.
Худой, высокий, с маленькой рысьей физиономией, с вечно бегающими глазками и карикатурно длинными руками и ногами, Шацкий, безобразно ломаясь, быстро ходил взад и вперед, что-то без голоса, фальшиво напевая себе под нос. Иногда он вдруг останавливался, широко расставляя свои длинные ноги, вытягивал свою рысью голову, усиленно мигал, точно соображал что-то, и затем, весело щелкнув пальцами перед своим носом, еще карикатурнее раскачиваясь и чуть не выкрикивая какой-то дикий, бессмысленный мотив, продолжал свою беготню по платформе.
В дверях показались Корнев и Ларио.
— Здесь уже? — брезгливо проговорил Корнев, увидев Шацкого. — Готов пари держать, что его все принимают за идиота.
Ларио, широкоплечий, коренастый, с круглым румяным лицом, с большими близорукими карими глазами, бойкий только в своей компании и очень конфузливый в обществе, в ответ на слова Корнева прищурился, оглянул платформу и поспешно произнес:
— Послушай, сядем вот в том уголке.
Усевшись на зеленую скамейку подальше от публики, Ларио на мгновение почувствовал себя удовлетворенным, но вскоре опять заерзал.
— Рано приехали… — сказал он, прищурившись.
Помолчав еще, он с напускной бойкостью спросил Корнева:
— А что, Вася, как насчет пивка?
— Пивка так пивка, — ответил Корнев.
— Молодец, — вдруг оживился Ларио, — люблю таких. Гарсон, пару пива! Терпеть я, Вася, не могу всякого этакого собрания.
— А я вот терпеть не могу таких, как этот Шацкий.
Шацкий, не обращая внимания на товарищей, продолжал бегать взад и вперед.
— Ну, что ты против него имеешь? В сущности, ей-богу, он ничего себе.
— Ты думаешь? — спросил Корнев, принявшись за свои ногти. — Послушайте, вы, — примирительно окликнул он Шацкого, — подите сюда.
Шацкий, засунув руки в карманы своей английской куртки, подошел к сидевшим и, широко расставив длинные ноги, уставился в Корнева, стараясь замаскировать некоторое смущение пренебрежительным выражением лица.
— Ну, одним словом, настоящий англичанин, — сказал пренебрежительно Корнев. — Вы сегодня кто: граф, князь, барон?
Шацкий рассмеялся, но, сейчас же скорчив серьезную физиономию, церемонно ответил:
— Маркиз, вы слишком любезны…
— А вы, князь, шут гороховый… то бишь, я хотел вам предложить один вопрос: приедет ли ваша пышная родня вас провожать сегодня?
— Нет, лорд, я уезжаю инкогнито.
— Это значит, что вы все-таки не добились разрешения на ваш отъезд. Откуда же вы в таком случае достали денег? Мне страшно подумать, князь: неужели вы решились на преступление и, говоря грубым жаргоном обитателей тюрьмы, попросту украли у вашего батюшки деньги?
— Лорд, что за выражения, — рассмеялся Шацкий, — за кого вы меня принимаете?
— В таком случае я ничего не понимаю…
— Да вы еще меньше, мой друг, поймете, если я вам скажу, что у меня в кармане тысяча рублей и я чист, как слеза.
Шацкий щелкнул пальцами и перекрутился на одной ноге.
— Во-первых, я вам не друг, а во-вторых, князь, позвольте по поводу последнего пункта остаться при особом мнении…
— В таком случае я не могу больше продолжать с вами беседу и потому…
Шацкий снял свою английскую фуражку.
— Можете убираться ко всем чертям, барон.
— Вы начинаете сердиться — это к вам не идет, — ответил Шацкий уже издали.
— Как все-таки досадно, что мы связались с ним, — проговорил Корнев, — он нам всю дорогу испортит.
— Ну черт с ним, — ответил Ларио, — давай раздавим еще по кружечке.
И Ларио с чувством прижал ноготь к столу.
— Да ведь так мы с тобой налижемся, пожалуй.
— От пары пива? Хо-хо-хо! Как ты глуп еще, Вася! Человек, пару!
Еще выпили пару.
Ларио, по мере того как пил, делался все оживленнее, а Корнев как-то все больше и больше слабел.
— Нет, я больше не буду, — уперся Корнев после третьей кружки. — У меня голова слабая, я не могу. Ты пей, а я посижу.
— Вася, не выдавай!
— Оставь!
— Вася, будь друг! Ты ведь еще мальчишка, а я в Питере уже был и, как свои пять пальцев, знаю… приедем — все покажу. Вася, голубчик, выпей, уважь, будь друг.
Корнев блаженно улыбался и наконец как-то отчаянно махнул рукой.
— Вася, друг! понимаешь, друг! Мальчик, два пива!
— Я боюсь только, — ответил Корнев, — что ты, Петя, скандал в конце концов сделаешь.
— Я, скандал? Я?!
И Ларио с чувством и упреком уставился в Корнева.
— Вася?! Ты мой лучший друг. За кого ж ты меня принимаешь? Видишь эту вот кружку, — больше ни-ни! Понимаешь, Вася? Эх, Вася, ведь ты думаешь, я пью для удовольствия — нет! Для куражу пью. Робкий я, Вася! Как народ — так, кажется, сейчас бы сквозь землю провалился, — не знаю, куда руки, куда ноги девать, а как выпьешь, и ничего, — ходишь себе, точно никого нет. Вот и сегодня — народу много приедет, ну, я и подбадриваюсь.
— Не перебодрись только.
— Небось я знаю себя. Я, Вася, все знаю, все вижу, только скромность моя, Вася… Вот, Вася, хоть тебя взять. Думаешь, не вижу? А Наташа Карташева?
— Что Наташа? — спросил, стараясь придать себе равнодушный вид, Корнев. — Тебе понравилась?
— Вася, не финти, мне наплевать на Наташу, а вот твое рыльце в пушку. Подлец, Вася: краснеешь, врешь, меня не надуешь.
И Ларио залился громким, каким-то неестественным смехом.
— Вот ты говорил, что не захмелеешь…
— Врешь, врешь, я не захмелел. Только ты брось всех этих порядочных, Вася, — все они ломаки. Нет в них наивной простоты, и страсть, страсть их пугает. Пугает! Понимаешь?
— Послушай, на нас смотрят.
— Начхать! Слушай, Вася! Я тебя познакомлю в Питере со швейками. Я, Вася, больших не люблю. Я люблю маленьких. Эх, Вася, ненасытный я!.. Я тигра лютая, Вася… я крови хочу!!
И Ларио вдруг зарычал на всю платформу.
— Послушай?!
Входившие мать Корнева, сестра его, Семенов и Долба искали глазами Корнева.
Семенов и Долба приехали проводить.
Долба и Вервицкий оставались в одном из южных университетов.
— Вот он!
Когда все подошли, Маня Корнева сказала брату:
— Вася, как тебе не стыдно! Маменька, посмотрите.
Она показала на кружки пива.
— Васенька, миленький мой, — произнесла как-то автоматично мать Корнева. — Как же тебе не стыдно?
Корнев смущенно махнул рукой.
— Ну, что вы, маменька, в чем тут стыд, какой тут стыд? Ну, выпили кружку пива, ну, что ж тут такого?
— Как же так, Вася, ты молодой человек, у тебя сестра на возрасте.
— Ну и слава богу, — перебил ее Корнев, — вот я сейчас заплачу, и пойдем.
— Нет, я плачу, — перебил его Ларио.
— Ну, черт с тобой, плати ты.
— Ах, Васенька, опять ты эти слова!
— Полноте, маменька, все это пустяки. Слова как слова. Это вот дворянам надо слова разбирать, потому что они дворяне, а мы с вами, маменька, люди маленькие.
