Евгений Шкловский - Заложники (Рассказы)
Стоило им собраться, Ларину с Серебрянниковым, художником и тоже знаменитостью, может, даже большей, чем Ларин, еще разные умные люди, отец Александр, например, к которому на проповеди двже неверующие ходили, опять же из Москвы и отовсюду приезжали, вот какие личности!
Виталий заслушивался, открыв рот, столько ему в этих беседах открывалось, такие горизонты, а в окно ларинской квартиры глянешь - там купола золотятся, с ума сойти! Как будто и сто, и двести лет назад. Он им уже за то был благодарен, Ларину особенно, что пускали - его, простого студента медтехникума, что он им, спрашивается? Сидел как равный, хотя и помалкивал, только отвечал, когда спрашивали что-нибудь, про настроения молодежи или что... Виталий вспоминал эти вечера, как самое светлое в жизни, Ларин дружески похлопывал по плечу тяжелой, сильной рукой, так ведь и не подумаешь - с первого взгляда даже щуплым мог показаться: ничего, они еще заживут, они еще увидят их городок в расцвете и славе, Москва им будет завидовать, учиться у них будут, молодежь начнет к ним стекаться, люди хорошие, которым дорога культура, которые понимают, что без красоты, без истории человек - он что? Да ничто, пустое место, болотная топь с ядовитыми испарениями!..
Виталий радостно кивал: конечно, поедут, людям этого, как воздуха не хватает, он даже среди своих знакомых ребят видит, только если б еще с жильем получше, а то вон они с матерью который год на очереди, скоро потолок обвалится. Да разве они только?
Он им верил, этим людям, - Ларину, Серебрянникову, отцу Александру, да и как было не верить, и не потому, что их знал весь город, на улице здоровались или раскланивались, спешили пожать руку, провожали глазами... Виталий же, без всякого преувеличения, знал их лучше, он был д о п у- щ е н, п о с в я щ е н, можно сказать, иногда даже какая-то особая гордость закипала: вот он с кем...
Кому и верить, если не им?
Ну, а когда заварилась вся эта каша с полигоном, тут он уже просто необходим стал - сбегать, отнести, передать, отстукать на машинке или плакатным пером написать объявление, тут они были без него как без рук. Секретарь, связной, посыльный, на все руки мастер и на все согласен, ни от чего не отказывался... Двушек наменял полный карман и каждый час звонил Ларину из автоматов, не нужен ли? Не надо ли помочь? Горел, и если бы не эта проклятая болезнь...
Может, он свалился от этого - от переживаний. Врач, между прочим, считал, что у него действительно нервное, хотя началось с обыкновенного гриппа: горло, насморк, он даже внимания не обратил - до того ли, когда такие события разворачиваются? А потом вдруг пошло-поехало - целый месяц провалялся, хотели даже в больницу забрать, но они с матерью сразу решили, что ничего, сами справятся, ну ее, больницу, хотя Ларин предлагал к себе...
И вот за месяц столько перемен: Ларин уезжал.
- Да, я понимаю, что это не самый лучший выход, - быстро говорил Ларин, - но так уж совпало, да и не каждый день такие предложения делаются, может, больше и не предложили бы, откажись я сейчас. Большой институт, больница при нем, отличная экспериментальная база... Многое можно сделать, пока силы есть. Все-таки, пойми меня правильно, я врач, это мое непосредственное дело, да и Бог вроде бы способностями не обделил, значит, нужно соответствовать. Нужно дело делать, а там, в Москве, согласись, возможностей гораздо больше. Да и для нашего городка я там, может, больше полезен, чем здесь. Все-таки поближе к...
- Честно говоря, все это несколько неожиданно, - промолвил Виталий, как обухом по голове. Чего-чего, а этого я не ждал...
- Должен тебе признаться, что я и сам не ждал, - Ларин вскинул сумрачное лицо, - но думаю, что все-таки поступаю правильно, каждый должен осуществить то, что ему назначено, а здесь, что ни говори, провинция, потолок, не прыгнешь, а сил уходит на какой-нибудь пустяк, чтобы пробить, уйма, сам знаешь. - И вдруг доверительно понизил голос: - Слушай, я и тебе советую: уезжай! Это потерянный город. Полигон все отравит, все! Если бы не дети, я бы, может, и подумал, но детей жалко, понимаешь? У них ведь тоже будут дети, а вся эта гадость страшно бьет по генам - это я тебе говорю. Не хочу, чтобы дети моих детей были мутантами. Не хочу! И вообще неизвестно, что там будут уничтожать. Начнется - потом поздно будет.
Виталий медленно поднял глаза на Ларина.
- Но ведь еще ничего не решено, еще есть возможность все-таки остановить строительство.
- Ты в самом деле так считаешь? - вяло спросил Ларин.
- Но ведь и вы совсем недавно думали также. Вы же сами говорили, что нужно бороться до конца, всеми средствами. - От волнения Виталий даже стал заикаться. - И люди вам поверили, пошли за вами, неужели все это напрасно? Все зря?
Ларин пожал плечами.
- Я действительно говорил. И я верил. Но сколько с тех пор прошло времени? Пять месяцев, - он повысил голос, - пять месяцев, почти полгода! И что? Мы даже не сумели узнать, к т о строит этот полигон. Мы ровным счетом ничего не узнали, разве не так? Ни одного внятного, честного ответа. Хотя, казалось бы, какие мощные силы подключили, даже телевидение!..
- Но...
- Дай мне договорить, пожалуйста, - раздраженно оборвал Ларин. - Ты лично отправлял письма в центральные газеты. Ты получил хоть один вразумительный ответ? Мы с Серебрянниковым и Седовым ездили в Москву, отвезли бумаги, встречались с разными важными людьми - и что, что-нибудь сдвинулось? Может, только хуже стало - уже дорогу прокладывают, заторопились. Нет, - Ларин покачал головой, - мертвое дело.
- Нет, не мертвое! - неожиданно зло сказал Виталий. - Не мертвое! Мы будем бороться, протестовать...
- Ну хорошо, - нахмурился Ларин, - вот мы напечатали статейку в нашей прогрессивной "Заре". Опять же - что? Корреспондентов, которые написали, под угрозой увольнения заставили дать опровержение да еще сопроводили его "от редакции". Я не хочу сказать, что общественное мнение изменилось, может, даже наоборот, только укрепилось, люди чувствуют, что готовится что-то нехорошее, но - толку-то? Везде стена. Нет, Вася, дело не только в том, что нам просто не дадут этого сделать. Все равно будет так, как они решили, те, кто наверху. Может, из нашей местной власти тоже кто-то не хочет, но все равно против течения не поплывет, знает, чем для него это кончится. Плетью обуха, брат, не перешибешь, старая мудрость. Все равно сделают по-своему.
- Но это... - Лицо Виталия побагровело. - Это невозможно!
Ларин горько усмехнулся.
- Ладно, старина, не будь таким уж идеалистом! Увы, возможно, больше того, уверяю тебя, так и будет. Конечно, это безумие, абсурд, преступление, все правильно, но именно так и будет, я в этом почти не сомневаюсь. Мы все равно проиграем. - Он снова покачал головой, губы его скривились. - Знаешь, давай-ка выпьем с тобой по рюмке, давай... - И полез в стойку, вытащил оттуда бутылка "Кубанской", не начатую даже, сходу свернул ей пробку.
Но тут же увидел, что Виталий отрицательно мотает головой. Он мотал головой, как бычок, которого тянут куда-то, а он упирается передними ногами, и глаза у него были закрыты.
- Знаете, кто вы... - тихо и твердо вдруг выговорил он. - Знаете? - И так же тихо, глотая звуки, словно захлебываясь. - Вы... вы предатель! Дезертир! - Он помолчал, потом еще тише. - Вас... купили...
Ларин дернулся, как от удара, словно споткнулся о что-то невидимое, глаза сузились, но когда он заговорил, голос был спокоен.
- Может быть, может быть, ты и прав. Все это я и сам себе говорил, ты что думаешь? Я люблю этот город, большая часть жизни тут прошла, дети родились, я многого хотел для него и, не тебе говорить, кое-что сделал. Но я не хочу участвовать в этом коллективном самоубийстве, не хочу, понятно? А оно будет, будет, будет, помяни мое слово, ничего вы не сделаете. Эта машина все равно вас сомнет. Ты, Виталий, человек молодой, вольный, можешь считать меня кем угодно, но ты поймешь меня, когда у тебя будут собственные дети. Так что ничего, как-нибудь переживу этот грех, выдержу, лишь бы они выросли здоровыми. И потом, - он улыбнулся миролюбиво, - на мне что, свет клином сошелся? Мало что ли в городе людей? Или это только мне надо? Боритесь, собирайте подписи... А вдруг я неправ, вдруг удастся?..
Значит, Ларин действительно переезжал.
Виталий ни за что бы не поверил, не убедись сам, лично. Не увидь собственными глазами. То ли он еще не совсем выздоровел, но это как-то странно подействовало на него: словно его выпотрошили, вывернули наизнанку так опустошенно и холодно стало внутри. И безразлично.
Он любил Ларина, восхищался им - с тех самых пор, как после школы год работал в больнице санитаром. Там с ним и познакомился. А сколько раз они вместе ходили гулять в монастырь, уже потом, когда стали почти друзьями, хотя, конечно, какие они друзья? Ларин был для него образцом, наставником, учителем... Взбирались на смотровую башню, чтобы полюбоваться открывающейся отсюда красотой - бескрайними, убегающими к горизонту полями, близкой голубизной неба, все как в сказке, как в кино, тишь и покой, золотящиеся купола церкви, строгий лик Христа над вратами, и вдруг бухал колокол, звон рос, ширился, плыл над их головами, над городком, над вековой дубравой, над березовой рощей - словно из иного, неведомого времени, которое таилось во всем, что их окружало, живое, и неожиданно обнаруживалось совсем близким, они тоже были в нем. А звон плыл, плыл...
