Михаил Волконский - Горсть бриллиантов
Зубов сидел у письменного стола и, зевая, предавался своему любимому занятию — пересыпанию бриллиантов и драгоценных камней из ладони в ладонь и на стол. У него для этого была целая шкатулка, верхом наполненная камнями.
— Боже мой, какая тоска все-таки! — зевая, проговорил он. — До вечера еще сколько времени осталось, нужно прожить его, а делать нечего.
— А что же вечером? — спросили его.
— Вечером хоть комедия в театре, авось, она позабавит.
— А вот если устроить "живую комедию" сейчас? — сказал кто-то из петиметров.
— Как же сейчас?
— Да так, ваше сиятельство! Вот Борзой чудеса рассказывал про какого-то «соважа», который очень интересен; если бы вы приказали ему привезти эту занятную персону сюда, может быть, презабавный бы фарс вышел.
Зубов улыбнулся и сказал:
— А в самом деле, поезжай, Борзой.
Этого, разумеется, было достаточно, чтобы Борзой полетел кубарем и через короткое время явился с Красноярским.
Сначала, как только Борзой явился за ним, Ваня ни за что не хотел ехать к Зубову.
С каждым днем его пребывания в Петербурге чад и угар окружавшей его жизни охватывали его все более и более. Наяву и во сне, в особенности во сне, он грезил деньгами, при посредстве которых мог бы зажить вольготно и счастливо. Счастье заключалось в равенстве с такими людьми, как Борзой и его товарищи. Конечно, Красноярский рассчитывал служить и заниматься службой, быть дельнее этих людей, но во внешности, в обстановке он чувствовал необходимость по возможности не отстать от них.
Теперь комнаты, в которых он жил и которые в день приезда показались ему такими роскошными, были слишком просты для него; свой лучший кафтан (сколько говорилось об этом кафтане в деревне и как хлопотали о нем, и как нравился он там всем!) он считал "постыдным"…
И, когда Борзой явился к нему с требованием ехать сейчас к Зубову, он в первую минуту показал на кафтан, говоря, что ему нужно подождать, пока будет готов новый, который он уже заказал себе.
Но Борзой так раскричался, так торопил, просил, уговаривал и приказывал, что Ваня сам не помнил хорошенько, как очутился в карете, которая неслась уже во весь скок по направлению к дворцу.
И приехав к Зубову, Красноярский был словно как в бреду; он не вполне ясно сознавал, что, собственно, происходит или произошло с ним. Все это было как-то вдруг — туман какой-то, суета Борзого, потом скачка в карете, потом роскошь, такая роскошь, что глаза разбежались и буквально голова закружилась. И в этом тумане выделялась одна центральная фигура, пред которой не только он сам, но и Борзой, и все окружающие тушевались; это — молодой красавец, писаный красавец, лениво облокотившийся на стол, медленно пересыпая свободною рукой драгоценные камни, которых пред ним стояла полная шкатулка.
Так вот он, Платон Зубов! Он даже и не кивнул головою на простой русский поклон Вани, вызвавший неудержимый, громкий смех. Он только глянул на него и, когда кругом рассмеялись, тоже показал свои крепкие, белые ровные зубы в улыбке, еще более скрасившей его и без того красивое лицо.
Кругом заговорили, засмеялись еще.
"Может быть, это так они, между собою, не надо мной", — подумал Ваня, стараясь успокоиться, но все время чувствуя на себе общие взгляды, страдая за свой кафтан и уже внутренне браня себя, зачем приехал.
К нему беспрестанно обращались с вопросами, заговаривали с ним. Он отвечал. Но не успевал он рта раскрыть, как раздавался уже хохот.
Наконец, Ваня сел в сторонку и замолчал.
"И что я вам сделал?" — как бы спрашивал он, оглядываясь кругом.
Зубов как будто развеселился. К Борзому он стал внимательнее, чем к другим, и когда тот похвалил стоявший на окне кактус в цвету — редчайший экземпляр, только что присланный князю в подарок кем-то из иностранных послов, Зубов небрежно спросил его:
— Вам нравится?
Борзой стал хвалить еще больше.
— Я вам велю прислать этот цветок, — сказал Зубов, и все петиметры с нескрываемой завистью обернулись на Борзого, но каждый постарался стать с ним любезнее.
И словно в программу этой любезности к Борзому тоже входило приставание к привезенному им на общую потеху Красноярскому: к Ване стали снова обращаться с нарочно глупыми вопросами:
— Вы видали кактус?
— А затылок свой видели?
— А стекла в окнах?
— А правда, что внутри России сырое мясо едят?
Бессильная злоба уже подымалась в душе Вани. Он отлично понимал, что над ним смеются, и понимал, для какой роли его привезли сюда.
Он сжимал кулаки и кусал губы, но делать было нечего. Не следовало ехать — это другой вопрос.
И Ваня давал себе слово и делал всевозможные заклятья, что никогда уже ни за что не поедет по приглашению Борзого и к нему не пойдет… Ни за что!..
Когда пошли все завтракать, Красноярский думал, авось, не заметят его, и остался последним в кабинете, надеясь, что о нем позабудут, но нет, вспомнили.
За ним пришел Борзой, потом еще несколько человек и почти насильно потащили в столовую. Его усадили за стол.
За столом опять начались придирки и приставания. Ваню потчевали, угощали, наливали ему вина.
— А отчего не пьет ничего господин… Красновка? — вдруг сказал, к общему удовольствию, сосед Красноярского, молодой человек с тупым, но нахальным лицом, и взялся за бутылку, чтобы налить в рюмку Красноярского.
Тот побагровел весь. Выпитое вино и долго сдерживаемое возбуждение подействовали на него наконец.
— Это вы ко мне-с? — спросил он.
— Да, к вам-с, — ответили ему в тон.
— Ну, так я вам, сударь, скажу, что моя фамилия не Красновка, а Красноярский, и это — дворянская, честная фамилия, за честь которой, если вы позволите оскорбить меня, я разведусь с вами поединком! — вдруг выпалил Ваня.
На этот раз все притихли, а Зубов поморщился.
Это было под самый конец завтрака. Почти сейчас же, может быть, именно вследствие этого инцидента, встали из-за стола.
Перейдя снова в кабинет, Зубов опять сел к столу и принялся перебрасывать камни, но вдруг остановился, стал внимательнее вглядываться в них, высыпал всю шкатулку на стол и оглянулся на стоявшего возле него Борзого.
— У меня камней не хватает, а пред завтраком все были, — сказал он, впрочем так, что остальные не могли слышать.
Он знал, оказывалось, все свои камни наперечет.
Борзой, совершенно спокойный, наклонился к нему.
— Не может быть, чтобы кто-нибудь из здесь присутствующих… — начал он.
Зубов обвел глазами всех находившихся в комнате. Они все очень весело разговаривали, очевидно, после завтрака сделавшись посвободнее. Один Красноярский сидел в углу, насупившись.
— А за него вы отвечаете? — показал глазами Зубов на него.
Борзой вдруг густо покраснел.
Зубов понял, что причина этой красноты та, что Красноярский был привезен Борзым.
— Можно сделать обыск, — сказал Борзой, совсем понижая голос, почти на ухо Зубову.
— Здесь, у меня? — поморщился тот.
— Можно сделать такой финт, чтобы все сняли кафтаны и камзолы, и под этим предлогом…
Зубов кивнул головой.
Борзой подошел к остальному обществу и вмешался в разговор.
Через несколько времени он очень ловко предложил идти всем играть на бильярде.
Все согласились и шумно направились в бильярдную. Там Зубов первый показал пример и снял не только кафтан, но и камзол, предложив и остальным сделать то же самое.
Все, в особенности те, у кого, как у Борзого, рубашки были из тончайшего батиста, поспешили последовать его примеру. Только Красноярский оставался стоять в углу у стенки, не двигаясь.
Сам Зубов подошел к нему.
— А что же вы?
— Я… ваше сиятельство, — ответил Красноярский, титулуя Зубова, потому что все титуловали его кругом, — на бильярде не играю.
Зубов вспыхнул.
— Но раз я снял кафтан и камзол, этикет требует, чтобы вы сделали то же самое. Я вам приказываю снять кафтан.
Мертвенная бледность покрыла лицо Вани. Он стоял, опустив глаза и бессильно держа руки.
— Ну что же? — повторил Зубов.
— Ваше… сиятельство… я не могу… не могу снять кафтан, — чуть слышно проговорил он.
Зубов оглядел его с ног до головы.
— Я, к сожалению, знаю, почему вы не можете снять свой кафтан, — сказал он. — Стыдно. Ступайте сей же час вон отсюда! Слышите? — и он показал Красноярскому на дверь.
Ваня стоял, как ошеломленный, словно не понимая, что с ним.
— Слышали? Вон ступайте! — раздался над его ухом выразительный шепот, и Борзой, крепко захватив его за локоть, почти насильно вывел из комнаты.
III
СКВЕРНОЕ ДЕЛО
Произойди такое дело в чьем угодно доме — очень может быть, что оно осталось бы без последствий и не вызвало бы никакого шума, но пропажа горсти бриллиантов у самого князя Зубова не могла пройти бесследно. О ней узнала сама императрица, и полицейские, и судебные власти, все, как один человек, стали на ноги, так как во что бы то ни стало нужно было найти украденные драгоценности.
