Николай Полевой - Пир Святослава Игоревича, князя киевского
Бархатную подушку принесли Калокиру. Он сел подле князя. Товарищи его стали в отдалении.
"Свенельд! Садись к нам и вели Братиславу угощать товарищей моего друга Калокира. Он умеет убаюкивать жажду и усталость гостей".
Михаила и других греков повели под один из навесов, посадили на мягкие подушки и начали потчевать.
— Радуюсь, князь Святослав, что вижу тебя здорового, и желаю тебе всякого блага в здешней и будущей жизни.
"Благодарю, старый товарищ. Здорового ты меня видишь, но только не столь веселого, как тогда в Переславце, на берегах Дуная".
— Я знаю, князь, что тебя удручает скорбь тяжкая о кончине твоей почтенной родительницы Ольги, столь справедливо названной Премудрою.
"Да, мать моя скончалась, — угрюмо произнес Святослав. Он помолчал несколько мгновений. — Смерть не беда — умереть всякому надобно, только бы умереть хорошо и не быть рабом в веке будущем. Старым людям надобно совесть знать и очищать место молодым. В свете и без того так тесно, что потянуться негде — право, тесно, добрый приятель! — Едва заметная улыбка мелькнула на устах Святослава. — А душа просит воли и раздолья — растягивайся здесь на пустой степи да в лесу — столкнешься с печенегом, шкура которого не стоит труда, чтобы содрать ее… Ох! берега Дуная и раздольный мой Переяславец Дунайский!"
Он опять замолчал и через несколько мгновений спросил у Калокира:
"Ну, скажи, где был ты после того времени, когда мы расстались с тобою?"
— Оставя тебя победителем Булгарского царства, я отправился донести о подвигах твоих моему императору Никифору и был в Царьграде.
"Что же? Благодарил ли меня Никифор за мои подвиги?"
— Я не имею права высказывать тебе, князь, тайн императора моего. Буду говорить тебе, как Киевскому князю, когда предстану пред тебя, как посол императора Греческого.
"Ты прав, Калокир, — я и забыл, что людям надобно два языка. Я все еще не отвыкну от наших обычаев говорить одним языком. А Булгарии пора бы выучить меня двоязычию!"
— Я слышал о славной победе, какую одержал ты, князь, по возвращении своем в Киев над печенежскими ордами.
"Да, они теперь стали друзьями моими — посмотри, как дружно пируют они с нами, злые печенежские хановья, когда я проучил их порядком! Клянусь Чернобогом и Белобогом, что с людьми нельзя прожить без дубины: иначе добра не добудешь ни себе, ни им; его надобно выколачивать дубиною! Подумай, что они, дикое стадо волков, забыли о существовании Святослава и хотели съесть моих цыплят, когда меня не было! — А кстати, Калокир, ты еще не знаешь детей моих. Они жили с бабушкой, когда ты гостил у меня в Киеве. Ярополк и Олег, приветствуйте моего гостя".
Двое молодых юношей, сидевших подле Святослава, встали и протянули руки Калокиру.
— Ты видишь еще не закаленные мечи, Калокир, и — жаль, что я не знал, как вредна бывает бабья беседа молодым ребятам! В лета моего Ярополка я уже рассчитывался с вятичами и радимичами. А где мой Владимир? Гей, Владимир!
Прекрасный юноша с мужественным благородным лицом подошел к Святославу.
— Вот память, что осталась мне от моей красавицы Малуши — дитя, которое вспыхнуло, как лен на огне, и похоже на огонь, горевший в очах его матери!
Калокир заметил завистливый взгляд Ярополка и Олега, украдкою брошенный ими на Владимира, и гордый взор, которым отвечал им Владимир.
Шум, усилившийся между собеседниками, привлек в то время внимание Святослава и Калокира. Слышны были в одно время норманнские, славянские и печенежские голоса.
— Что у вас там сделалось? — угрюмо спросил Святослав, поднимаясь немного и обращаясь к шумевшим гостям.
Несколько бояр, воевод Святослава, норманнских воинов и Печенежских ханов вскочили и бросились к Святославу.
"Рассуди нас, князь, — сказал один из норманнов, — Вот твой гость, хан Печенежский, уверяет, что все наши силачи и твои варяги не стоят его избранной дружины…"
— Нет! я не то говорю, северный человек, — возразил хан. — Есть молодцы из всех, из славян и из русских, но если на выбор пошло — наш брат печенег всегда утрет нос каждому из вас. Против моей избранной дружины вам не стать. Выбирайте ухо на ухо, сотня на сотню — размычем мы вас, как сухой ковыль по полю веют ветры осенние!
"Хан дурень! — воскликнул один из богатырей Святослава, — тебе ли спорить? Видать, твоим печенегам не удавалось и во сне, что наяву мы видали! На легкой ладье среди ледяного моря плавал ли твой печенег? Перетаскивал ли он ее на плечах по лесу для того, чтобы спустить опять на воду и плыть в такую сторону, где железным копьем не разобьешь стены каменной и где тысячи народа готовы встретить одного варяга, где на одно копье варяжское приходится по дюжине, на стрелу по сотне? Не по степи рыскать да как собака нюхать след человеческий, а идти в царстве сильном и могучем из одного конца в конец под заревом пожаров, с дюжиной мечей и копий — вот тебе подвиг норманна, и станет ли на такой подвиг твоего печенега… Знаешь ли ты наше норманнское присловье: одного не тронь, на двух нападай, против трех защищайся, четверым не уступай?"
— Не знаю я ваших присловьев и подвигов, знаю дела свои, отцовские и дедовские, и знаю, что для печенега всюду путь-дорога и нет ему сопротивника! Река широкая вплавь на коне переплывается; по степи ведет его звезда небесная, беседует с ним пустынный ветер, говорит с ним птица летучая и ему дорогу сказывает; как гнев Божий, из-за тысячи верст падает он на голову вражескую, когда сон убаюкает врага неосторожного…
"Будто разбойник, украдкой, как лисица из-за куста, а не громом Божиим сражаетесь вы! Тем только вы и берете, конокрады!"
— Спроси у половцев, спроси угра и торка, полно, так ли, северный человек?
"А ты спроси у грека и булгара, пересчитай раны на собственной спине своей, хан Печенежский!"
— Ты обижаешь меня, северный человек — пока не родился Святослав, не боялись вас ни греки, ни булгары, ни наша печенежская сила, как муравейник бесчисленная, в чистом поле вольный народ, под шатром некупленым. А как под Царьградом встречали вас до сих пор — если ты еще молод, не знаешь, — так спроси у тех, кто тебя постарее…
"Хан печенега вольного! — воскликнул Святослав, — говори, да не заговаривайся! Люблю, когда хвастают молодецкою удалью, но язык уязвляет хуже копья. Поменялись мы с тобой оружием — не выменивай же опять вражды на свой меч!"
— Что же, Святослав? Правда, как солнце — ее рукой не заслонишь! Отважны были твои отцы и деды, но от Царьграда бегивали они до сих пор, как от огня горячего. И сам ты не испытывал еще силы греческой.
"Я не боюсь силы греческой! — воскликнул Святослав. — А печенеги и хазары, угры и булгары знают уже Святослава. Не скрытно, не на слабых жен, не ночью, не украдкою ходил я в степи ваши, плавал под Тмутаракань и бился под Белою Вежею: впереди меня всегда ехал бирюч мой и говорил врагам моим: Берегитесь — Святослав идет на вас!"
— О тебе, Святослав, у меня и речи не было. Тебя знают и в Саркеле и в Переяславце; твоим именем стращает у нас мать дитя непослушное, когда оно по ночам спать не дает. А все еще от тебя, молодца, ждем мы настоящей удали — посмотрим, как-то да когда-то пойдешь ты под сильный Царьград греческий…
"Пойду, как ходил в твою ставку; рассчитаюсь и с греком, как считался с хазаром!"
— О, печенег от тебя не отстанет, Киевский князь! Говори скорее, когда идешь ты на Царьград? Успею ли съездить в степь, проститься с молодою женою, или теперь, прямо с пира, надобно садиться на борзого коня, а детям послать благословение заочное?
Святослав усмехнулся.
"Да ведь не о том спор зашел между тобой и моими удальцами, хан Печенежский, а о том, кто из вас могучее другого? За чем же стало? Выбирай молодца, ставь на выставку — попробуйте! Игра воинская — честь молодецкая. Кто из моих расхвастался силою?"
— Сфенд рыж.
"Ты, Сфенд, безголовая голова, рука железная?"
— Я, князь, и пусть хан Печенежский даст мне любого из дружины своей…
"Я последний в числе наших удальцов печенегов, — вскричал один из печенежских гостей, — но давай посчитаемся, молодец рыжеволосый! — Он вышел вперед других, вытянул ноги и размахивал правою рукою, засучив рукава".
Святослав затрепетал от нетерпения видеть битву и вскочил со своего места; отовсюду сбежался народ и окружил соперников. Сфенд и печенег стали посредине круга, который составился около них.
"Держу за Сфенда!" — "Держу за печенега!" — раздавались голоса.
Между тем бойцы стояли с минуту один против другого — сын Скандинавии и дитя степей приволжских; один рыжий, голубоглазый, высокий, плечистый, другой с черными, как смоль, волосами, невысокий, черноглазый, приземистый. Они отбросили от себя оружие, натянули свои рукавицы. Едва глазом мигнули, как печенег бросился к своему сопернику и обвил его руками, будто змей, поперек тела. Но силен был норманн и ухватил печенега через руку. Глаза бойцов сверкали; неподвижно стояли они, обхватив друг друга, но их неподвижность была следствием ужасного усилия, и громко раздавались голоса:
