Михаил Шолохов - Бахчевник
Выстрелы звоном будоражат застывшую тишину.
Тук-так, так-так... Та-та-тах!
Вот один споткнулся, упал на руки, вскочил, опять бежит... Казак ближе, ближе...
Вот, вот... Полукружьем блеснула шашка, упала на голову... рубит лежачего...
У Митьки в глазах темнеет и зноем наливается рот.
VII
В полночь к шалашу подскакали трое конных.
- Эй, бахчевник! Выдь на минутку!
Вышел Митька.
- Ты не видал вечером, куда побегли трое в солдатских шинелях?
- Не видал.
- Смотри не бреши. Строго ответишь за это!
- Не видал... не знаю...
- Ну, делать тут нечего. Надо по ярам до Филиновского леса ехать. Лес оцепим, там их, гадов, и сцапаем...
- Трогай, Богачев...
До белой зари не спал Митька. На востоке погромыхивал гром, небо густо залохматело свинцовыми тучами, молния слепила глаза. Находил дождь.
Перед рассветом услыхал Митька возле шалаша шорох и стон.
Прислушался, стараясь не ворохнуться. Ужас параличом сковал тело. Снова шорох и протяжный стон.
- Кто тут?
- Человек добрый, выйди, ради бога!..
Вышел Митька, нетвердо ступая дрожащими ногами, и у задней стены шалаша увидел запрокинувшегося навзничь человека.
- Кто такое?
- Не выдай... не дай пропасть... Я вчера из-под расстрела убег... казаки ищут... у меня нога... прострелена...
Хочет Митька слово сказать, а горло душат судороги, опустился на колени, подполз на четвереньках в ноги в солдатских обмотках обнял.
- Федя... Братунюшка! Родненький...
Нарубил и перетаскал в шалаш ворох засохших подсолнечных будыльев, уложил Федора в углу, навалил бурьяну и подсолнухов, а сам пошел по бахчам.
До полудня гонял с зеленых курчавых полос настырных грачей, самого тянуло пойти в шалаш, смотреть в родные братнины глаза, слушать еще и еще рассказ о пережитых страданиях и радостях. Твердо было решено между ними: как только смеркнется - завязать Федору покрепче раненую ногу и знакомыми стежками лесными кружно пройти до Дона, переплыть на ту сторону, к тем, у кого правда живет, кто бьется с казаками за землю и бедный народ. С утра до полудня по летнику скакали из станицы казаки, раза два заворачивали к Митьке напиться воды в шалаше. Уже перед вечером увидал Митька, как с песчаного кургана, блестевшего белой лысиной, съехали человек восемь конных и шагом пустили под гору усталых, спотыкающихся лошадей. Сел Митька возле шалаша, провожал глазами сутулые фигуры верховых,- не поворачивая головы, сказал Федору вполголоса:
- Лежи, не ворочайся, Федя! Один конный бегит по бахчам к шалашу.
Из-под вороха бурьяна глухо загудел голос Федора:
- А остальные ждут его или поскакали в станицу?
- Энти тронули рысью, скрываются под горою!.. Ну, лежи.
Привстав на стременах, покачивается казак, плетью помахивает, лошадь от пота мокрая.
Шепнул Митька, бледнея:
- Федя... отец скачет!..
Рыжая отцовская борода потом взмокла, обгоревшее на солнце лицо иссиня-багрово. Осадил лошадь у самого шалаша, слез, к Митьке подошел вплотную.
- Говори: где Федор?
Вонзил в побелевшее Митькино лицо кровью налитые глаза. От синего казачьего мундира потом воняет и нафталином.
- Был он у тебя ночью?
- Нет.
- А это что за кровь возле шалаша?
Нагнулся отец к земле, пунцовая шея вывалилась из-под воротника жирными складками.
- А ну, веди в шалаш!
Вошли - отец впереди, почерневший Митька сзади.
- Смотри, змееныш... Ежели укрываешь ты Федьку, то и его и тебя на распыл пущу!..
- Нету... не знаю...
- Это что у тебя за бурьян в углу?
- Сплю на нем.
- Посмотрим.- Шагнул отец в угол, присел на корточки, медленно расковырял чахлый шуршащий бурьянок и подсолнечные будылья.
Митька сзади. Перед глазами синий обтянутый на спине мундир колыхается плавными кругами,
Через минуту изо рта отца хриплое:
- Ага-а-а-а... Это что?
Босая Федорова нога торчит промеж коричневых стеблей. Отец правой рукой лапает на боку кобуру нагана. Качаясь, прыгнул Митька, цепко ухватил стоящий у стенки топор, ухнул от внезапно нахлынувшего тошного удушья и, с силой взмахнув топором, ударил отца в затылок...
x x x
Прикрыли похолодевшее тело бурьяном и ушли. Ярами, буреломом, густым терновником шли, ползли, продирались. Верстах в восьми от станицы, там, где Дон, круто заворачивая, упирается в седую гору, спустились к воде. Плыли на косу; быстро сносило нахоподавшей за ночь водой. Федор, стоная, цеплялся за Митькино плечо.
Доплыли. Долго лежали на влажном зернистом песке.
- Ну, пора, Федя! Эта половина, должно быть, неширокая.
Спустились к воде. Дон снова облизывает лица и шеи, отдохнувшие руки уверенней кромсают воду.
Под ногами земля. Застывшая в темноте гущина леса. Торопливо зашагали. Светало. Где-то совсем близко ахнуло орудие. На востоке чахло румяную каемку протянул рассвет.
1925
