Максим Горький - Вacca Железнова (второй вариант)
П р о х о р. Ох, язва какая!
В а с с а. Значит - помнишь, Наталья? Это - хорошо! Без памяти нельзя жить. Родила я девять человек, осталось - трое. Один родился - мёртвый, две девочки - до года не выжили, мальчики - до пяти, а один - семи лет помер. Так-то, дочери! Рассказала я это для того, чтобы вы замуж не торопились.
Л ю д м и л а. Ты никогда не рассказывала... так.
В а с с а. Времени не было.
Л ю д м и л а. Почему все помирали, а мы живы?
В а с с а. Такое уж ваше... счастье. А помирали оттого, что родились слабые, а слабые родились потому, что отец пил много и бил меня часто. Дядя Прохор знает это.
П р о х о р. Н-да, бивал! Это - было. Приходилось мне отнимать её из капитановых рук. Он людей бить на матросах учился, так что бил... основательно!
Л ю д м и л а. А ты почему не женатый?
П р о х о р. Я - был. В оперетке одной поётся:
Жениться нам весьма легко,
Но трудно жить вдвоём...
Л ю д м и л а. У тебя все песни на один мотив.
П р о х о р. Так проще, лучше слова помнишь. Я с женой четыре года жил. Больше - не решился. Спокойнее жить одному - сам себе хозяин. Зачем свои лошади, когда лихачи есть?
Н а т а л ь я. Фёдор будет жить с нами?
В а с с а. Вылечится - будет, конечно.
Н а т а л ь я. И - Рашель?
В а с с а. Ну... а как же? Жена.
Л ю д м и л а. Какая хорошая она, Рашель!
Н а т а л ь я. После суда над отцом - будут жить?
В а с с а (вспыхнув). Много спрашиваешь, Наталья! И любопытство твоё нехорошее.
Л ю д м и л а. Не сердись, не надо!
Л и з а (испуганно). Васса Борисовна... Сергей. Петрович...
В а с с а (как будто пошатнулась, но спокойно). Что? Зовёт?
Л и з а. Они, кажется, померли...
В а с с а (сердито). С ума сошла! (Быстро ушла. Людмила за ней. Наталья встала на ноги, смотрит на дядю, он - растерянно - на неё.)
П р о х о р. Даже... ноги трясутся! Иди, Натка, иди! Что там... такое?
Н а т а л ь я. Если помер, значит, судить некого?
П р о х о р. Ид-ди, говорю! (Остался один, пьёт холодный чай. Бормочет.) Вот так... чёрт! Ух...
Л и з а (вбегает, говорит испуганно, вполголоса). Прохор Борисыч, как же это? Он совсем здоровый был...
П р о х о р. Что - как же? Был и - нет! И может, это обморок?
Л и з а. Совсем здоровый... Прохор Борисыч... давеча, порошок-то...
П р о х о р (ошеломлённый). Что-о? Это ты... (В ярости схватил её за горло, трясёт.) Если ты, дикая рожа, не забудешь... если ты... ах ты, змея! Что выдумала, а? Как ты смеешь? (Оттолкнул её, отирает пот с лысины.)
Л и з а. Вы же сами приказали всё говорить вам...
П р о х о р. Что говорить? Что видела, слышала, о том - говори! А что ты, видела? Ты - выдумала! Вы-ду-ма-ла, а не видела. Пошла вон, идиётка! Я те всыплю... порошок! Слово это забудь...
(Выгнал. Мечется по комнате, подходит к двери, и как будто не может шагнуть дальше. Входят Васса, Людмила, за ними Пятёркин.)
П р о х о р. Что, Вася, как? Действительно?
В а с с а. Да. Кончился.
Л ю д м и л а. Мама, я возьму лавр?
В а с с а. Да, бери.
(Пятёркин выкатывает кадку с лавром. Людмила взяла с подоконников цветы, уходит, тотчас возвращается.)
П р о х о р. Удивительно, как это он? Вполне... здоров был. Мы с ним до четырёх утра...
В а с с а. Коньяк пили.
П р о х о р. Верно. Мне сейчас вот Лизавета сказала - порошок ты ему...
В а с с а. На изжогу жаловался. Соды попросил.
П р о х о р (обрадовался). Сода? Ага!
Л ю д м и л а. Дядя Прохор, ты ужасный! Папа скончался, а ты улыбаешься... Что это?
П р о х о р. Ничего, Людок...
В а с с а (у телефона). Шесть - пятьдесят три. Да. Спасибо. Кто? Вы, Яков Львович? Пожалуйте к нам. Нет, сейчас, немедля. Да, Сергей Петрович скончался. Нет, был вполне здоров. В одночасье. Никто не видел как... Пожалуйста.
П р о х о р (тихо, с восхищением). Богатырь ты, Васса, ей-богу!
В а с с а (изумлённо). Это что ещё, что ты плетёшь? Опомнись! Дурак...
Занавес
ВТОРОЙ АКТ
Через несколько месяцев. Та же весёлая комната. В а с с а - сидит в кожаном кресле. На тахте - Л ю д м и л а, Н а т а л ь я, А н н а, Евгений М е л ь н и к о в. Отпили чай, самовар и посуда ещё не убраны. Вечер, горит огонь, но в комнате мягкий сумрак. В саду луна, чёрные деревья.
В а с с а. Ну вот, рассказала я вам старинные свадебные обряды, рассказала, как в старину мужья с жёнами жили...
А н н а (тихо). Страшно жили.
Н а т а л ь я. И глупо очень.
Л ю д м и л а. А почему люди несчастны, Вася?
Е в г е н и й. По глупости и несчастны.
В а с с а. Почему несчастны - я не знаю, Людка. Вот Онегин с Натальей знают - по глупости. Но говорят - да я и сама видела - умные-то несчастней дураков.
Е в г е н и й. Если принять, что богатые умнее бедных...
В а с с а. Богатые, конечно, умнее, а живут дрянно и скудно. И никогда богатый не веселится так от души, как бедный.
А н н а. Это верно.
Н а т а л ь я. Значит, нужно жить в бедности.
В а с с а. Вот, вот. Именно - так. Ты попробуй, Натка, испытай. Выходи замуж за Онегина и поживи. Он будет подпоручиком в пехоте, ты - полковой дамой, есть такие. Приданого я тебе не дам, и жить будете вы на сорок целковых в месяц. На эти деньги: одеться, обуться, попить, поесть и гостей принять да покормить. Детей заведёте на эти же деньги, да...
Н а т а л ь я. Я детей родить не стану. Зачем несчастных увеличивать?
В а с с а. Это, конечно, умно. Зачем, в самом деле? Так вот, Онегин, впереди-то у тебя сорок целковых и денщик, каждый день будет котлеты жарить из дешёвого мяса с жилами.
Е в г е н и й (мрачно). Я, может быть, во флот перейду...
Л ю д м и л а. Я тоже не пойду замуж, страшно очень! Я лучше путешествовать буду, ботанические сады смотреть, оранжереи, альпийские луга...
Н а т а л ь я. Всё это переделать надо - браки, всю жизнь, всё!
В а с с а. Вот и займись, переделай. Гурий Кротких научит, с чего начать.
Н а т а л ь я. Я без него знаю - с революции!
В а с с а. Революция вспыхнула да и прогорела - один дым остался.
А н н а. Это вы - про Государственную думу?
В а с с а. Ну хоть про неё. Там головни-то шипят. Сырое дерево горит туго. А Гурий Кротких - научит. Он за двести целковых в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию делать. Полтина за урок. Пришёл ко мне служить - штаны были мятые, а недавно, в театре, гляжу - на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы! В матросы, значит, Онегин?
Е в г е н и й. Это не решено. И почему вы зовёте меня Онегиным?
В а с с а. Решай. Тебе пора юнкером быть, а ты всё ещё кадет. А Онегиным я тебя называю...
Н а т а л ь я. Он не похож на Онегина.
В а с с а. Разве? А такой же - надутый... Ну, ладно! Конечно, тебе, Ната, лучше знать, на кого он похож.
Н а т а л ь я. Ни на кого.
В а с с а. Из людей?
Е в г е н и й (обиженно). Я совершенно не понимаю, когда вы шутите, когда говорите серьёзно. Странная манера!
В а с с а. А ты не сердись, не обижайся, ты - понимай. Вот я тебе расскажу: когда у нас в затоне забастовка была и пришли солдаты, так слесарь Везломцев и сказал подпоручику: "Вы, говорит, ваше благородие, сорок целковых получаете, а я зарабатываю семьдесят пять, могу догнать и до ста. Так как вы, говорит, служите богатым, а я богаче вас, так кричать на меня, богатого, вам будто не следует".
Е в г е н и й. Не вижу в этом ничего... интересного.
Н а т а л ь я. Мать любит дразнить людей.
В а с с а. В этом грешна. Я людям - недруг.
Л ю д м и л а. Неверно это, Вася!
В а с с а. Нет, верно. Недруг. Ну, ладно! Поговорили, поб`аяли идите-ка, девушки, к себе, а я поработаю... по хозяйству. Ты, Анна, останься. Ну, пошли, пошли! За ужином увидимся. (Анне.) Ну что, верно вписался отец Евгения в "Союз русского народа"?
А н н а. Верно.
В а с с а. Это он, дурак, из-за сына. Женьку-то хотят выгнать из кадетского корпуса. Боюсь, испортит мне девку хлыщ этот.
А н н а. По-моему, Наташа от скуки занимается им.
В а с с а. Злым - скука не знакома.
А н н а. После смерти Сергея Петровича она очень мрачная стала. И, конечно, слухи эти...
В а с с а. А слухи живут?
А н н а. Да.
В а с с а. А ты слухам - веришь?
А н н а. Нет. Меня только самоубийство Лизы смутило. Не могу понять почему? Такая славная. Жила у вас с детства, все любили её.
В а с с а. Это Прохорово дело. Он её чем-то запугал.
А н н а. Она жила с ним?..
В а с с а. Заставил. А разве не верят, что Лизавета в бане угорела?
А н н а. Не многие верят.
(Поля входит.)
В а с с а. Чего тебе надо? Ну, чего мнёшься? Говори.
П о л я (негромко). Там женщина.
В а с с а. Какая? В эту пору?
П о л я. Трудное имя... Моисеевна.
В а с с а. Кто-о? (Быстро идёт, остановилась. Анне.) Не говори ничего девицам, я им сюрприз сделаю. Не пускай ко мне никого. (Поле.) Убери самовар, вскипяти маленький. (Ушла.)
А н н а. Ну как - привыкаешь?
П о л я. Трудно. Я думала, что мне только девицам служить, а у хозяйки своя будет горничная. Прохору Борисовичу - лакея надо, я за ним ухаживать не могу.
А н н а. Пристаёт?
П о л я. Такой бесстыдник - невозможный! Вот сейчас гуляет в одной нижней рубахе и поёт, поёт всё одно какое-то. Вчера все уже легли спать, а он гремит железом и поёт. Такая тоска от него. Что это он, Анна Васильевна?
