Василь Быков - Довжик
Придерживая на бегу винтовку, Макаревич поспешил в строй, который уже неровно вытянулся на мокрой с ночи полянке. В отряде он был еще новичок, воевал здесь первый месяц и далеко не каждого партизана знал в лицо, не то что по фамилии. Пока он бежал, перед строем появился командир, плотный, небольшого росточка кавалерист, в сопровождении черноволосого адъютанта. Времени искать свое место в строю у Макаревича не было, и он приткнулся на левом фланге шеренги, когда уже прозвучала команда "Смирно!". Скосив взгляд, увидел стоявшего рядом соседа - рослого, худого парня, которого прежде вроде не встречал.
Командир вместе с адъютантом, за его смоляную, выпадавшую из-под фуражки шевелюру прозванным Махно, прохаживался перед строем. Исподлобья всматриваясь в молодые и не очень, сплошь исхудавшие, далеко не молодецкие лица партизан, словно искал кого-то. Все молча и неподвижно замерли, не понимая, чего от них хочет этот человек, во власти которого была жизнь и смерть каждого. Стоя в отдалении, похоже, так же томились начальник штаба отряда молчаливый лейтенант Куропаткин и еще кто-то незнакомый. Пройдя до конца шеренги и, как показалось Макаревичу, зафиксировав на нем свой испытующий взгляд, командир вернулся на середину поляны.
- Где дисциплина? - грозно прорычал он. - Где порядок? Где бдительность? Дисциплины нет! Порядка нет! Бдительности нет! - объявил он крепким командирским голосом, заключив все не менее крепким матом.
В строю, наверно, как-то отреагировали на это становившееся уже привычным выступление, может, заговорил кто-то, и командир продолжил с еще большим азартом:
- А команда "вольно" была? Я спрашиваю: команда "вольно" была? Не было команды "вольно". Так какого же хрена вы ерепенитесь?.. Смир-р-рно! - закончил он совсем уж громовым криком, от которого, казалось, качнулись мокрые верхушки сосен. Макаревич, похоже, тоже вздрогнул, а сосед тихо проговорил с невозмутимой улыбкой:
- Ох, как грозно, как страшно!..
В его тоне слышалась явная насмешка, и Макаревич с тревогой подумал- хоть бы на полянке не расслышали. Но нет, все-таки далековато. Тем более что командир с упоением продолжал разнос:
- Я наведу порядок! Я заставлю выполнять приказы командования! Я заставлю уважать дисциплину!..
- Какой як! Хоть поклажу клади, - тихо бормотал сосед.
- Бдительность, бдительность и еще бдительность! - раздавалось на осенней поляне. - Понятно, аллюр три креста?
Похоже, наконец он угомонился; кавалерийская команда, произнесенная, видно, для собственного успокоения, была первым того признаком.
Начальник штаба подал команду "вольно", и вся командирская группа направилась к стоявшим невдалеке оседланным лошадям. Отряд в здешних лесах размещался рассредоточенно, и командир с охраной разъезжал между подразделениями, появляясь в них в самое неожиданное время.
Оставшись без командира, партизаны не спешили расходиться, командиры поменьше принялись распределять людей по нарядам, некоторые курили или просто ждали. Обычно после построения люди оживлялись, слышались смех и шутки; но сегодня было не до шуток, после несправедливой взбучки мало кого тянуло на юмор. Сосед Макаревича отошел к группе знакомых, о чем-то скупо переговаривался там. Появился Махно, неопределенного возраста человек, перетянутый ремнями, с немецким автоматом на плече.
- К командиру! - кивнул он соседу, и тот, недоуменно пожав плечами, покорно пошел к дожидавшемуся возле лошадей командиру.
Макаревич проследил взглядом за ним, вперевалку шагавшим по мокрой хвое в измятой красноармейской шинели, которая была ему до колена. Подойдя, тот, как и полагалось, взмахнул рукой к облегавшей голову пилотке, и между ним и командиром произошел не слышный издали разговор. Впрочем, разговор казался спокойным, без крика, и это успокоило Макаревича, ожидавшего чего-то скверного.
В это время его окликнул взводный старшина Дмитренко, объявивший, что Макаревич назначается в дозор со стороны деревни Вязовичи.
- А где это? - спросил Макаревич, но и комвзвода не знал, прежде дозоры туда не назначались.
- Кто знает? - спросил Дмитренко, но никто ему не ответил, похоже, никто не знал.
А если и знал, кому была охота тащиться невесть куда, может, черту в зубы. Но тут подошел сосед по строю с явной озабоченностью на худом мальчишеском лице.
- Вон Довжик знает, - подсказал кто-то, и старшина обернулся к нему:
- Где Вязовичи, знаешь?
- Знаю, - уверенно ответил Довжик.
- Пойдете в дозор. Командир приказал. Где мостик, знаешь?
Отправляться надлежало тотчас же.
- А сменят когда? - спросил Довжик, из вопроса которого Макаревич заключил, что напарник, пожалуй, опытнее его, - он же вот не догадался спросить о смене.
- Сменим, сменим, - неопределенно ответил Дмитренко, и они неспеша пошли по просеке.
- Ну и отрядик! Ну и командир! - немного отойдя, проворчал Довжик.
Макаревич и сам видел - в отряде со сменой командира становилось все хуже. Он так и сказал Довжику.
- Самодур и дурак, - подтвердил Довжик. - Охломон горластый. Аллюр три креста...
Чем-то, однако, командир его донял, подумал Макаревич и спросил, зачем тот его подзывал. Довжик озабоченно оглянулся на недалекую еще полянку.
- Понимаешь, сапоги ему мои не понравились. Говорит, вражеская форма. А я за эти сапоги едва пулю не схлопотал. Зато вот - ноги сухие.
Макаревич бросил взгляд на сапоги напарника - они были явно не местной выделки, похоже, действительно, с немецкой ноги, хотя и не солдатские. Возможно, офицерские, подумал Макаревич.
- Я за ним километр по лесу гнался, он в меня из пистолета пулял, а я из карабина. Но впопыхах, знаешь... Только на мушку возьмешь, а он за куст скроется. Но все-таки словчился... Бежал, думал, у него в полевой сумке какие-то секреты, а там бритва да помазок. Зато сапоги теперь на всю зиму.
- Хорошие сапоги, - сказал Макаревич.
- Я - Довжик из Малых Довжиков, - сказал парень и улыбнулся, согнав с лица прежнюю озабоченность.
- А я из Полоцка - Макаревич.
- О, городской, значит!
- Городской...
Макаревич не стал рассказывать, что в город он переехал незадолго перед войной, что до этого жил при станции, отец до ареста работал на железной дороге. Казенную квартиру после его ареста отобрали, и мать с тремя детьми перебралась в город к брату, в его узкую барачную каморку, где и без них было трое. Когда стали набирать в ФЗО, Макаревич пошел учиться на каменщика и переселился в общежитие. На одного человека семья сократилась, в бараке стало чуть свободнее.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Довжик старше Макаревича на год и перед войной окончил десятилетку. Следующий момент биографии был самый, может быть, важный - их партизанский стаж. И тут оказалось, что Довжик партизанит почти полгода, все в этом же отряде, что он тут знает всех, помнит всех командиров.
- Знаешь, прежний командир был не такой. Молчун был. Для него главное было - разведка. Каждую ночь гонял мелкие группы на разведку. Но зато и знал, что вокруг. Где сколько полицейских, кто старосты. И постепенно отстреливал всех. Всех предателей и прислужников. Теперь попробуй найди кого. Остатки в райцентр смылись. Ребята пойдут на заготовку продуктов - не у кого взять. Приходится рядовых колхозников трясти. Жрать же надо.
- И сам погиб. А говоришь, всех отстреляли, - сказал Макаревич, вспомнив довольно нелепую гибель прежнего командира.
- Но это случайно. Случай, его никакой черт не предусмотрит...
Тихо беседуя, они шли просекой, потом свернули под сосны. Сырой мох под ногами делал их шаги неслышными. Но бор скоро кончился, начался березняк, заросли лещины с поредевшей листвой. Продравшись через чащобу ольшаника, они оказались перед широким полем. Вдали виднелись крыши и трубы какой-то деревни - наверно, это и были Вязовичи. Вдоль опушки тянулся грязный проселок с мостиком, под которым в обросших жухлой осокой берегах поблескивала сонная речушка. Тут и должен был расположиться дозор. От их основного лагеря было километра два или, может, чуть больше.
Они взобрались на пригорок, поросший мелкими сосенками.
- Садитесь, товарищ Довжик из Малых Довжиков, - шутливо скомандовал себе парень. - А знаешь, хорошо, что в дозор, - сказал он, с наслаждением развалясь на сухой траве. - От этого дурака подальше.
Потом, перевернувшись, осмотрел поле с дальней деревней. Отсюда было далеко видно, но ничего подозрительного нигде не просматривалось. Дорога также лежала пустая, чернея колдобинами, местами то приближаясь к опушке, то отдаляясь от нее в поле. Пасмурное с утра небо вроде слегка прояснилось, хотя солнце не показывалось, с поля дул несильный, но холодноватый ветер. Плотнее запахнув свою кургузую шинельку, Довжик вынул из-за пазухи книжку.
- Что смотреть! Пока есть время, надо почитать. - И он углубился в книгу.
Макаревич, однако, продолжал наблюдать. Он не в первый раз был в дозоре и знал, как важно не прозевать опасность, вовремя предупредить о ней своих. Конечно, беда может нагрянуть, а может и нет, тут как повезет. Но и на авось полагаться не следует. Вон Скакун понадеялся - оставил второго наблюдать, а сам отправился на хутор за жратвой и - попался. Пока были патроны, отстреливался, а потом зажег хату и пытался прорваться. Но днем разве прорвешься? Так и погиб, погубив второго партизана и хуторскую семью с ребятами. А хороший был партизан, награжденный...
