Сергей Довлатов - Встретились, поговорили
И дальше – тишина на целую минуту. Затем какие-то простые, необязательные слова:
– Ты приехал? Я надеюсь, все легально? Как? Да ничего… В бассейн ходит. У тебя дела? Ты путешествуешь?
Головкер помолчал, затем ответил:
– Экспорт-импорт. Тебе это не интересно. Подумываю о небольшой концессии, типа хлопка…
Далее он спросил как можно небрежнее:
– Надеюсь, увидимся?
И для большей уверенности добавил:
– Я должен кое-что вам передать. Тебе и Оле.
Он хотел сказать – у меня два чемодана подарков. Но передумал.
– Завтра я работаю, – сказала Лиза, – вечером Ольга приглашена к Нахимовским. Послезавтра у нее репетиция. Ты надолго приехал? Позвони мне в четверг.
– Лиза, – проговорил он забытым жалобным тоном, – еще нет десяти. Мы столько лет не виделись. У меня два чемодана подарков. Могу я приехать? На машине?
– У нас проблемы с этим делом.
– В смысле – такси? Я же беру машину в рент…
Вот он заходит (представлял себе Головкер) к человеку из «Автопроката». Слышит:
– Обслуживаем только иностранцев.
Головкер почти смущенно улыбается:
– Да я, знаете ли… Это самое…
– Я же говорю, – повторяет чиновник, – только для иностранцев. Вы русский язык понимаете?
– С трудом, – отвечает Головкер и переходит на английский…
Лиза говорит:
– То есть, конечно, приезжай. Хотя, ты знаешь… В общем, я ложусь довольно рано. Кстати, ты где?
– В «Октябрьской».
– Это минут сорок.
– Лиза!
– Хорошо, я жду. Но Олю я будить не собираюсь…
Тут начались обычные советские проблемы. «Автопрокат» закрылся. Такси поймать не удавалось. Затормозил какой-то частник, взял у Головкера американскую сигарету и уехал.
Приехал он в двенадцатом часу. Вернее, без четверти двенадцать. Позвонил. Ему открыли. Бывшая жена заговорила сбивчиво и почти виновато:
– Заходи… Ты не изменился… Я, откровенно говоря, рано встаю… Да заходи же ты, садись. Поставить кофе?.. Совсем не изменился… Ты носишь шляпу?
– Фирма «Борсалино», – с отчаянием выговорил Головкер.
Затем стащил нелепую, фисташкового цвета шляпу.
– Хочешь кофе?
– Не беспокойся.
– Оля, естественно, спит. Я дико устаю на работе.
– Я скоро уйду, – ввернул Головкер.
– Я не об этом. Жить становится все труднее. Гласность, перестройка, люди возбуждены, чего-то ждут. Если Горбачева снимут, мы этого не переживем… Ты сказал – подарки? Спасибо, оставь в прихожей. Чемоданы вернуть?
– Почтой вышлешь, – неожиданно улыбнулся Головкер.
– Нет, я серьезно.
– Скажи лучше, как ты живешь? Ты замужем?
Он задал этот вопрос небрежно, с улыбкой.
– Нет. Времени нет. Хочешь кофе?
– Где ты его достаешь?
– Нигде.
– Почему же ты замуж не вышла?
– Жизнь так распорядилась. Мужиков-то достаточно, и все умирают насчет пообщаться. А замуж – это дело серьезное. Ты не женился?
– Нет.
– Ну, как там в Америке?
Головкер с радостью выговорил заранее приготовленную фразу:
– Знаешь, это прекрасно – уважать страну, в которой живешь. Не любить, а именно уважать.
Пауза.
– Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что размеры подходящие.
– Нам все размеры подходящие, – сказала Лиза, – мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.
– Это не алименты, – сказал Головкер, – это просто так. Тебе и Оле.
– Знаешь, как вас теперь называют?
– Кого?
– Да вас.
– Кого это – вас?
– Эмигрантов.
– Кто называет?
– В газетах пишут – «наши зарубежные соотечественники». А также – «лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом»…
И снова пауза. Еще минута, и придется уходить. В отчаянии Головкер произносит:
– Лиза!
– Ну?
Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг:
– Ну, хочешь потанцуем?
– Что?
– У меня радиоприемник в чемодане.
– Ты ненормальный, Оля спит…
Головкер лихорадочно думает – ну, как еще ухаживают за женщинами? Как? Подарки остались за дверью. В ресторан идти поздно. Танцевать она не соглашается.
И тут он вдруг сказал:
– Я пойду.
– Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь?
– Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой концессии…
– Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы.
Не за чемоданы обиделся Головкер, а за чемоданы с подарками. Но промолчал.
– Так я пойду, – сказал он.
– Не обижайся. Я буквально падаю с ног.
Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку.
– Прощай, – говорит, – мой зарубежный соотечественник. Лицо, оказавшееся за рубежом…
Головкер выходит на улицу. Сначала ему кажется, что начался дождь. Но это туман. В сгустившейся тьме расплываются желтые пятна фонарей.
Из-за угла, качнувшись, выезжает наполненный светом автобус. Неважно, куда он идет. Наверное, в центр. Куда еще могут вести дороги с окраины?
Головкер садится в автобус. Опускает монету. Сонный голос водителя произносит:
– Следующая остановка – Ропшинская, бывшая Зеленина, кольцо…
Головкер выходит. Оказывается между пустырем и нескончаемой кирпичной стеной. Вдали, почти на горизонте, темнеют дома с мерцающими желтыми и розовыми окнами.
Откуда-то доносится гулкий монотонный стук. Как будто тикают огромные штампованные часы. Пахнет водорослями и больничной уборной.
Головкер выкуривает последнюю сигарету. Около часа ловит такси. Интеллигентного вида шофер произносит: «Двойной тариф». Головкер механически переводит его слова на английский: «Дабл такс». Почему? Лучше не спрашивать. Да и зачем теперь Головкеру советские рубли?
В дороге шофер заговаривает с ним о кооперации. Хвалит какого-то Нуйкина. Ругает какого-то Забежинского.
Головкер упорно молчит. Он думает – кажется, меня впервые приняли за иностранца.
Затем он расплачивается с водителем. Дарит ему стандартную американскую зажигалку. Тот, не поблагодарив, сует ее в карман.
Головкер машет рукой:
– Приезжайте в Америку!
– Бензина не хватит, – раздается в ответ…
На освещенном тротуаре перед гостиницей стоят две женщины в коротких юбках. Одна из них вяло приближается к Головкеру:
– Мужчина, вы приезжий? Показать вам город и его окрестности?
– Показать, – шепчет он каким-то выцветшим голосом.
И затем:
– Вот только сигареты кончились.
Женщина берет его под руку:
– Купишь в баре.
Головкер видит ее руки с длинными перламутровыми ногтями и туфли без задников. Замечает внушительных размеров крест поверх трикотажной майки с надписью «Хиропрактик Альтшуллер». Ловит на себе ее кокетливый и хмурый взгляд. Затем почти неслышно выговаривает:
– Девушка, извиняюсь, вы проститутка?
В ответ раздается:
– Пошлости говорить не обязательно. А я-то думала – культурный интурист с Европы.
– Я из Америки, – сказал Головкер.
– Тем более… Дай три рубля вот этому, жирному.
– Деньги не проблема…
Неожиданно Головкер почувствовал себя увереннее. Тем более что все это слегка напоминало западную жизнь.
Через пять минут они сидели в баре. Тускло желтели лампы, скрытые от глаз морскими раковинами из алебастра. Играла музыка, показавшаяся Головкеру старомодной. Между столиками бродили официанты, чем-то напоминавшие хасидов.
Головкеру припомнилась хасидская колония в районе Монтиселло. Этакий черно-белый пережиток старины в цветном кинематографе обычной жизни…
Они сидели в баре. Пахло карамелью, мокрой обувью и водорослями из близко расположенной уборной. Над стойкой возвышался мужчина офицерского типа. Головкер протянул ему несколько долларов и сказал:
– Джинсы с тоником.
Потом добавил со значением:
– Но без лимона.
Он выпил и почувствовал себя еще лучше.
– Как вас зовут? – спросил Головкер.
– Мамаша Люсенькой звала. А так – Людмила.
– Руслан, – находчиво представился Головкер.
Он заказал еще два джина, купил сигареты. Ему хотелось быть любезным, расточительным. Он шепнул:
– Вы типичная Лайза Минелли.
– Минелли? – переспросила женщина и довольно сильно толкнула его в бок. – Размечтался…
Людмилу тут, по-видимому, знали. Кому-то она махнула рукой. Кого-то не захотела видеть: «Извиняюсь, я пересяду». Кого-то даже угостила за его, Головкера, счет.
Но Головкеру и это понравилось. Он чувствовал себя великолепно.
Когда официант задел его подносом, Головкер сказал Людмиле:
– Это уже не хамство. Однако все еще не сервис…
Когда его нечаянно облили пивом, Головкер засмеялся:
– Такого со мной не бывало даже в Шанхае…
Когда при нем заговорили о политике, Головкер высказался так:
– Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти – это катастрофа…
Когда его расспрашивали про Америку, в ответ звучало:
– Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире…
Раза два Головкер обронил:
– Непременно расскажу об этом моему дружку Филу Керри…
Потом Головкер с кем-то ссорился. Что-то доказывал, спорил. Кому-то отдал галстук, авторучку и часы.
