Птица, летящая к небу - Наталия Михайловна Терентьева
Потом один врач вполоборота сказал:
– Выйдите все на минутку.
Поскольку Таисья посмотрела на фельдшера, а он на нее, и оба остались стоять, то второй врач открыл дверь и показал им на выход. Таисья неожиданно дружелюбно замахала рукой: «Да-да!» – и выплыла из кабинета.
А фельдшер медленно обошел кабинет, взял несколько предметов, в том числе зачем-то большой шприц, и только тогда тоже вышел в коридор.
– Беременна? – с ходу спросил врач, когда дверь закрылась.
Я даже не поняла, кого он спрашивает.
– Я говорю – не беременна часом? – Он неожиданно погладил меня по лбу и чуть спустил маску. Такой симпатичный взрослый человек, совсем не похож на врача…
Я помотала головой.
– Точно?
Я кивнула.
– А лет сколько?
Пока я думала, что сказать, второй спросил:
– Говорить умеешь?
Я опять кивнула и ответила:
– Пятнадцать. Почти.
– А что с ногой? – спросил симпатичный. – Удлиняешь?
Я кивнула.
Второй врач слегка толкнул первого, и я поняла, что главный – второй, а симпатичный, наверное, – медбрат.
– Разновысокость… это бывает… Болела в детстве полиомиелитом?
Я помотала головой. Я знаю, врач в больнице, куда мы ездили на консультацию, тоже спрашивал маму об этом.
– Ладно. В общем, с тобой всё в порядке. Больше гуляй на свежем воздухе, если такое повторится, надо сделать МРТ. Поняла? МРТ. Магнитно-резонансная томография. Скажешь родителям. С кем живешь? Мама-папа? Вместе живут?
Я два раза кивнула.
– Тебе трудно говорить? Или ты всегда такая?
– Всегда.
Я не хотела говорить, что раньше я была другая. Какая им разница? Раньше вообще всё было по-другому.
Врачи ушли, тут же просочился фельдшер, наверняка хотел еще что-то у меня проверить или все-таки сделать укол, но я подхватила рюкзак и выбежала в коридор. Издалека я увидела Таисью и повернула в другую сторону. Кажется, у меня сегодня нет географии, я перепутала. Зато есть ОБЖ. Главное, чтобы Константин Игоревич не стал сейчас на мне показывать, что делать, если твой товарищ грохнулся в обморок. Обычно, когда происходит что-то подобное, на ОБЖ мы отрабатываем навыки скорой помощи пострадавшему. У нас есть даже макет человека, мы зовем его Антошка, которому старшеклассники делают массаж сердца, искусственное дыхание и накладывают шины. А мы пока только учились перебинтовывать пальцы. Но наши мальчики очень глупые, портят Антошку, потихоньку сделали ему неприличную татушку несмываемым маркером. Поэтому мы пока отрабатываем навыки первой помощи пострадавшему друг на друге.
Я пошла в кабинет ОБЖ по самому большому кругу, чувствуя, как у меня почему-то болит поясница и ноет затылок – может быть, я треснулась при падении? Вообще-то врачи сказали, что со мной всё в порядке, почему тогда у меня всё так болит?
По дороге я встретила всех, кого не надо было встречать – Нору Иванян, которая тут же большими шагами заспешила ко мне, так что мне пришлось юркнуть в чужой кабинет вместе с толпой старшеклассников и наблюдать, как Нора растерянно оглядывается, не понимая, куда я подевалась; нашу новую классную, которая очень внимательно на меня посмотрела, и я поняла, что скорей всего мама все-таки позвонила ей; Вовину бывшую девушку, одиннадцатиклассницу, которая, заметив меня, тут же стала неестественно хохотать и громко рассказывать про своего парня.
Вова бросил ее еще в прошлом году, и с тех пор она страдает и постоянно ставит истории на своей страничке, которые должны убедить Вову в том, что она его забыла и одновременно помнит, что она несчастная и плачет каждый день, и одновременно счастливая и у нее новая любовь, что она его когда-нибудь простит, потому что она умеет прощать и «принимать», и не простит никогда, потому что «такое не прощают». Но Вова плюет на это, потому что с тех пор у него было уже две девушки, и он обеих быстро бросил. Они вешаются ему на шею, и ему становится скучно. Даже странно, за что девушки любят Вову.
Когда я вышла наконец из чужого кабинета, я врезалась в тугой живот, крепко обтянутый черным платьем с большими желтыми пуговицами. Прямо в одну такую пуговицу я впечаталась лбом. Я маленького роста для своих четырнадцати лет. Поэтому я играла десятилетнюю Герду. И поэтому я впечатываюсь лбом в живот Таисьи.
– Оклемалась? – ласково спросила Таисья и подняла мое лицо обеими руками.
Руки у нее пахли, как папина мазь от боли в пояснице. Если папа слишком долго лежит в кресле, уложив ноги на подлокотник, и смотрит телевизор, свернув шею набок, у него начинает болеть шея и спина. И мама мажет ему спину красной жирной индийской мазью, помогающей от всего – так написано на коробочке. Кроме папиной поясницы. От этой мази запах распространяется по всей квартире, и я потом не могу нормально есть, потому что вся еда пахнет чем-то приятным, но совершенно несъедобным, как ароматическая свечка или дачный лосьон от комаров, слепней и мошек.
– Ну? – Таисья смотрела на меня с тревогой, медленно наклоняясь ко мне, так что я успела рассмотреть, как аккуратно у нее накрашены нижнее и верхнее веки двумя разными карандашами – черным и зеленым, а между двух линий еще растушеваны серебристые и фиолетовые тени. Вот почему у нее такие удивительные глаза, немножко инопланетные!
– Да, – быстро кивнула я.
– Хорошо! У тебя какой урок?
– ОБЖ. Кажется…
– Кулебина!!! Что такое «кажется»? Соберись! Ты же звезда! Ну? Проводить тебя? – Не дожидаясь ответа, Таисья тормознула летящих мимо Сомова с Плужиным. – С-с-стоять!!!
Сомов пролетел дальше, а Плужин остановился.
– Берешь Кулебину за руку и идешь с ней… – Таисья слегка дернула Плужина, попытавшегося освободиться от ее руки, – …ссссспокойненько на ОБЖ. Ес итыз?
– Итыз, – притворно вздохнул Плужин, незаметно ущипнув меня свободной рукой за ногу.
Я должна была взвизгнуть, Таисья – взвиться, а Плужин – сбежать вслед за Сомовым. Зачем? Потому что смешно. Но я промолчала. А Таисья отобрала у меня мой рюкзак и повесила его на Плужина.
– Зайду через пять минут! – пригрозила она. – Если что – два балла за тест, который ты всё равно напишешь очень плохо.
– Почему? А если я напишу омбудсмену? – пытался возмутиться Плужин, но Таисья
