Мальчик из контейнера - Виталий Кирпиченко
— А мама твоя кто? — полюбопытствовал Коля, представив свою на миг. И тут же упрек себе: за месяц не написал ни одного письма.
— Мама из потомственной семьи офицеров. Отец, дед, прадед были служивые. Прадед — фортификатор. Брестскую крепость и укрепления строил с известным Карбышевым. Ты о нем что-нибудь знаешь?
— Знаю. Отказался служить немцам.
— Мама младше отца на пятнадцать лет.
— Многовато.
— Многовато, — согласился Сашка. — Но отец у меня крепкий мужик. Все может и все делает сам. Крестьянская, понимаешь, жилка в нем. Охотник, стрелок отменный, рисует сносно, не как Рембрандт или Репин, ты их знаешь?
— Не знаю. Они меня тоже, может быть, не знают, почему я их должен знать?
— Рисует похуже Рембрандта и Репина, а что касается, скажем, Пикассо и Ван Гога, то им до него, как до Луны пешком.
— Сторублевку нарисует — не отличишь!
— Как нечего делать!
В кафе, на территории парка, купили по два мороженых и вышли на свежий воздух. Нашли свободную скамейку. Не успели и по одному съесть, как вдали показались две тоненькие девичьи фигурки. Они шли не спеша, о чем-то громко разговаривая и смеясь.
— Подожди, — зашептал Сашка, как если бы кто-то его подслушивал. — Не ешь!
— Почему? — не понял Коля.
— По кочану. Угощать будет нечем!
— Кого?
Вместо ответа на вопрос, Сашка прошипел:
— Вытри рот.
До девочек шагов десять. Любимов принял вид заправского покорителя дамских сердец. Пять метров. Сашка прищурился, растянул губы в улыбке. Девочки, завидев его оскал, тоже завибрировали.
— Куда так спешим, красавицы? Садитесь с нами рядком, отведайте мороженого. Аль не хотите? — спросил «сердцеед». Красавицы переглянулись и захихикали. Потом та, что чернявая и постарше, сказала:
— Хотим.
— Просим к нашему столу, — сдвинулся Сашка на край скамейки, Коле показал сделать то же самое. Когда девочки уселись посредине, то Сашка подал мороженое чернявой (она была с его стороны), а Коля другой отдал свое. Девочки взяли мороженое, переглянулись и засмеялись.
— Расскажите, над чем смеетесь, и мы посмеемся заодно с вами, — попросил Сашка.
Девочки еще раз прыснули смехом.
— Вот он — Коля, а я — Саша, — ткнул пальцем Сашка сначала в Колю, потом в себя. — А как вас называть?
Прекрасные создания привычно отсмеялись, потом, хитро прищурясь, старшая сказала, что ее зовут Маша, а подругу блондинку с серыми глазами — Люба.
— Люба, Любушка, милая голубушка! — пропел Сашка. — Хорошее имя! — Этим замечанием он как бы дал понять, что Люба — предмет его обожания. Незаметно подмигнул Коле, чтобы тот не сидел молчаливой тумбой, а охмурял Машу.
Скоро о своих новых знакомых знали все. Если верить их словам, они в этом году окончили школу, в институт не поступили, ищут работу и не могут найти. У Любы одна мать, отца нет, еще двое братишек. У Маши есть отец и две сестренки.
Сашка, извинившись, попросил девочек посидеть пять минут, пока они с другом сходят и купят еще по мороженому. Девочки, хитро переглянувшись, согласились.
— Охмуряй Машу! — приказал Сашка. — А я займусь другой, Люба которая.
— Мне она не нравится, — заупрямился Коля.
— Какая тебе разница! — зло прошипел Сашка. — Не под венец же тебя ведут. Найдем других, от этих как-нибудь отбрыкаемся.
— Я так не хочу!
— Господи! Вот же строптивая Мариетта! Хочу не хочу! Тебя что убудет, если ты побудешь с нею каких-то два-три часа?
— О чем мне с ней говорить? Она какая-то…
— Она сама найдет тему для разговора, только и ты не будь чучелом!
Вернувшись к скамье с четырьмя морожеными в руках, они нашли ее пустой. Покрутившись, повертевшись на одном месте, не удалось им увидеть где-либо и тени своих знакомых. Их и след простыл.
— От одной проблемы избавились, нашли другую, как теперь нам съесть эти мороженые, у нас же кишки заледенеют.
Впечатлений из увольнения — тьма! Кто чего только не заметил, не увидел в незнакомом городе, да еще после трех месяцев изоляции от привычной до того жизни. Один курсант встретил такую красивую девчонку, что аж оторопь взяла. Прошел за ней целый квартал, а когда она, видать, почувствовала преследование, обернулась и посмотрела на него в упор, то его в такой жар бросило, что «рожа стала как семафор». Два друга из Самары зашли в столовку, чтобы попить чаю, и увидели удивительную картину.
— Понимаете, — с восхищением рассказывал курсант Апареев, самый маленький в роте курсант — космический рост, 165 сантиметров, — в столовке, за соседний столик сели три работяги в спецовках. Достали, не скрываясь ни от кого, бутылку водки, разложили на газете три селедки, разлили по стаканам, тоже в три. Одним глотком опустошили, дружно взяли за хвост селедку, каждый свою, как по команде, протянули ею слева направо через зубы, оставшийся голый хребет с хвостом бросили в газету, аккуратно свернули ее, встали и ушли.
— Что тут удивительного? — отозвался москвич Меркулов. — Я видел, как один мужик брал зубами с земли полный стакан водки и без помощи рук выпивал, не потеряв и капли,! Вот это номер!
— Братцы! — выкрикнул Венька Никонов, новосибирец, — скажите, вам не показалось, что в каждом хорошо одетом человеке вы видели офицера? Мне так и хотелось при встрече с таким перейти за пять шагов до него на строевой и приложить руку к головному убору, как учили. Было у вас такое?
В ответ — смех и крики: «Было!»
Коля с Сашкой только улыбались, слушая разговоры после отбоя, да вспоминали свое. Им хотелось рассказать, как их провели вокруг пальца Маша и Люба, но опасались насмешек товарищей.
За жестким распорядком, когда и вздохнуть некогда, незаметно
