Заполье - Петр Николаевич Краснов
— Наш друг, — мягко сказал Воротынцев, косясь на Мизгиря то ли с иронией, однако, то ль с осуждением, — все как-то перехватывает… Профессионализм — это ведь и есть своего рода степень приспособленности к среде. Не сразу, да; а не наломают дров эти, которые с животной?
— Наломали уже! И еще наломают, щепок не соберешь!.. Но это ж — закон, объективный. Как при всякой революции, всех нравственных уродов, люмпенов от морали наверх вынесло, все дерьмо людское всплыло и командует всем? Да! Что, извиняться мне за него, за объективный? И мы тут с благопожеланьями своими интеллигентскими ну ни на йоту ничего не изменим, только проиграем, если чухаться будем, простите, сопли размазывать… А потому — энергетикой брать, напором! Стимулом, палочкой острой для ослов, для исполнителей — и контроль, контроль!.. За горячность не взыщите — дела ради… — сказал он примирительно вдруг, сказал именно Базанову… и с чего это взялись они как бы через него, посредством его препираться, если не конфликтовать? — И к жестким ситуациям, Иван Егорович, готовится нам надо: будут, не могут не быть. Но неужель не справимся — товариществом если?
— Справимся, — заверил, посмеиваясь уже, Воротынцев. — Товариществом… а что, идея неплоха! Неформально чтоб, главное, надоела же формальщина. Кругом небольшим, да, без околичностей… по делу ли, без дела. Встречаться почаще, советоваться. — И перевел понимающие и оттого, может, добрее обычного глаза на Ивана. — Как вы смотрите?
— «Я согласен, — возразил Лаврецкий…»
— А… Ах-х!.. — расхохотался придыхающим баском хозяин, откинувшись, в изнеможеньи глаза прикрыв, и не вот остановиться мог, вытереть проступившую слезку; улыбались, на него глядя, и они. — Н-ну не черти!.. Один — «мистер Нет и Нет», другой, видите ль, согласен… а ничего, в сумме почти гармония! За такую компанию грешно не выпить…
И выпили, и уж сидели вольно, говорили о том о сем; и он опять видел этот нескрываемый и, право же, теплый интерес Воротынцева к себе, тот выспрашивать особо не стеснялся, слушать умел — как и умел приятным без фальши быть при своих-то совершенно невыразительных, в общем, чертах. А в свою очередь, в интересе этом была для Базанова, сквозила некая даже тайна, поскольку переоценивать себя не привык… нет, неожиданно занятно и дельно складывалась встреча, много чего обещала, и опять думалось и не верилось еще: неужели — свобода, неужто хозяином быть себе?.. Еще суметь бы — хозяином.
— …нет, систему бывшую нашу понимаю вроде бы… махину эту, как Владимир Георгич нарек ее, — говорил Воротынцев, закуривая длинную и тонкую — дамскую? — сигарету, пахнувшую ментоловым дымком. — Но не чистился же механизм, десятки лет в одном режиме работал. Смазка грязью стала, засохла, в паутине и пыли все… как в часах настенных, у нерадивых, ходят — и ладно. А они взяли однажды и встали. Это — о смазке, о чистке элементарной, не говоря уж о том, чтобы модернизировать. О таком всерьез и не думал никто…
— Ты это интересно, о чистке… — Мизгирь уже, кажется, доканчивал бутылку, похохатывал глухо, задиристые подбрасывал реплики; а тут словно переключили его, глянул сторожко: — Что ты хочешь тем сказать?
— Это и хочу. Дядюшка Джо не совсем был неправ — хотя причин-то у него и помимо этой цели хватало… Да-да, — жестковато продолжал он, — разумная чистка обходится гораздо дешевле, чем остановка часов, тем паче — исторического времени… Несравненно дешевле, да. И на будущее хорошенько бы учесть это, усвоить.
— Кат-тегорически против! — набычил тот кучерявую с пегими подпалинами тяжелую голову. — И ради такой перспективки — работать? Кто согласится, ты спросил?..
Это угрожающе сказано было, считай, Мизгирь не из тех, кто шутит, — и какой-то необъяснимый ток опасности прошел, грозя и беседу опрокинуть, и нарушить что-то непоправимо… или показалось?
— А это суровая государственная нужда, — ничуть не сбавил тон Воротынцев, холодно смерил его глазами, — как ее ни назови, как ни отвергай… И никто никого спрашивать не будет. Другое дело, с какой меркой цивилизованности к этому подходить. Но и это лишь от ситуации зависит, тем более у нас. Россия — страна без гарантий кому бы то ни было. И в конце концов, не объяснять же тебе, что такое ротация.
— Да нет уж, благодарствуй, — буркнул с сердитостью, уже нарочитой, Мизгирь; и посудину свою повертел, взболтнул, глянул на свет через темное стекло. — А бутылка-то… тово.
— А вот не дам! — засмеялся Леонид Владленович, но встал и пошел к столу, клавишу нажать. — Чтоб не поперечничал!..
— Репрессалии, да? Так не корысти же ради! А с другой стороны, из кабинета вычистишь, с тебя станется…
— Ну, не такой уж я записной злодей…
— Подзабилась машина, — подтвердил и Базанов, — и давно. Шлаками кадровыми, в первую очередь, сверху донизу. Сама идея зашлаковалась, неповоротливой стала без обратной связи. Понять-то скоро понял, а вот прочувствовать… Но довелось — лет, может, восемь, а то и все девять назад. Так, что и шефа своего малость даже напугал…
— О, это ти-ип!.. — широко ухмыльнулся Мизгирь; и пояснил: — Не знаком, но вот по разговорам, сведеньям всяким… Типус вульгарис!
— Напугали? — переспросил Воротынцев. — Это чем же такого зубра провинциального можно напугать?
— А угольником — столярным. Деревянным, обычным.
— Как это можно: угольником — и напугать?.. — удивился тот, даже бокал, в котором грел аккуратными ладошками коньяк, отставил. — Что может быть в нем такого… э-э… страшного?
— Да я и сам думал — ну, что? Идеологическим крахом их тогда еще
