Начать жизнь заново - Лана Кинлем
Ветклиника была не так уж и далеко, единственная, куда мы водили Ричи. Презентабельная. Было бы быстрее поймать такси, но я не задумался об этом. Я бежал со всех ног, сдирая горло в кровь, заставляя легкие и ноги работать на пределе своих возможностей.
У Шредингера, помнится, была теория. Парадокс кота. Я помнил, что, когда изучал квантовую механику, в моей голове не укладывалось, как это может быть — кот и жив, и мертв. Сейчас бы понял. Сейчас мой пес был и жив, и мертв одновременно. И я не хотел знать, что второе утверждение могло стать более вероятным.
Я почти задыхался, когда впереди показалась вывеска клиники, переливающаяся светодиодными огнями. Влетев в дверь и едва не сорвав ее с петель, я оглядел приемную сумасшедшим взглядом. Несколько человек со своими питомцами уставились на меня с шоком и возмущением в глазах. Девушка за стойкой двинулась ко мне с элементарным вопросом: «Чем Вам помочь?», но я, оттолкнув ее, бросился в другую дверь, ведущую в коридор с кабинетами и операционными. Охранник попытался поймать меня, но я увернулся, подцепив с его пояса дубину.
Оказавшись за дверью, я сунул дубину в ручки, блокируя проход, и понесся по кабинетам. Как последний псих повторяя имя Ричи, я распахивал каждую, пугая врачей и посетителей. Открыв последнюю, я бросился вниз по лестнице, ведущей в подвал. Рядом была табличка с надписью «Крематорий».
Я ворвался туда, распахнув двустворчатую дверь, и замер. Прямо передо мной два санитара толкали каталку. Увидев меня, они остановились, переглянувшись, но я не смотрел на них. Я смотрел на гору на каталке, накрытую легкой тканью, из-под которой торчала рыжая шерсть.
Ноги внезапно перестали слушаться. Едва передвигая ими, я подошел к каталке и сорвал ткань.
Из моего содранного горла вырвался вопль, полный боли, горя и отчаянья.
Мой верный друг, мой умный прекрасный лабрадор лежал передо мной на холодной железной каталке и не дышал.
Ноги подкосились. Я вцепился в шерсть Ричи и, опрокинув каталку, упал вместе с ним на пол. Обняв бесчувственное тело за шею, лежа на полу, я орал в голос, мечтая умереть прямо сейчас, рядом с ним.
Я отказывался верить, что единственное дорогое мне существо в этом чертовом мире, которое любило меня, больше никогда не сможет согреть, успокоить, спасти от помешательства. Если его не будет рядом, я не смогу больше улыбаться, не смогу спать, есть, двигаться. Я не смогу жить без него.
Мой крик сорвался в сип, по щекам градом катили слезы. Внезапно дверь распахнулась, и сильные руки вцепились мне в плечи, пытаясь поднять на ноги.
Я слышал голос, но не понимал слов. Я видел охранников, но не осознавал, кто передо мной.
Они попытались отодрать меня от Ричи, но я вцепился в него мертвой хваткой.
«Я никогда не отпущу тебя! Никогда!», — билась мысль в моей голове.
Охранник потянул голову пса, и что-то хрустнуло у меня под ухом. И меня окончательно сорвало с катушек. Крепче обняв Ричи одной рукой, второй я с размаху втащил охраннику по роже. Брызнула кровь.
Мужчина отшатнулся, прикрывая рукой разбитые нос и губы. Я схватил со стола какой-то нож и начал размахивать им, вопя, чтобы ко мне никто не подходил. Второй охранник пытался пробиться ко мне, другой, с разбитым лицом, вызывал копов. Я умудрился резануть подошедшего близко мужика по ноге.
Больше они ко мне не подходили, пока не приехала полиция. У этих парней получилось меня скрутить, но я все равно пнул кого-то по колену и саданул кулаком по спине.
Тело моего пса осталось неподвижно лежать на холодном полу. Мне так хотелось согреть его, в голове поселилась безумная мысль, что если у меня это получится, то он оживет. Он снова будет со мной, и я никому не дам его в обиду.
Меня оттаскивали к выходу, выкручивая руки, а я не мог оторвать глаз от моего Ричи. Голос окончательно пропал, и теперь из моей груди рвалось рваное шипение.
Меня вытащили на лестницу, я бросил последний взгляд на двери крематория, закрывшиеся передо мной с глухим скрипом, навсегда отрезая меня от моего друга. И в этот момент меня накрыла темнота, утопив сознание.
Глава 9
В участке я провел несколько часов, прежде чем за мной приехал отец. Откровенно говоря, я ничего не помнил о нахождении там, кроме пары взволнованных лиц и решетки. Мог точно сказать только, что, судя по моим разбитым рукам, стены их гребаной клетки весьма попачкались кровью.
Когда приехал отец, я уже обессиленно лежал на полу, тихо воя. Хотя и этого я не помню: услышал краем уха разговор родителей.
Рваными всплесками я вспоминал, как отец выгрузил меня из машины, как тащил на себе в спальню, потому что мои ноги отказывались идти сами. Смазано помнил, как скатился с кровати на пол, на то место, где последние недели мы спали с Ричи, и, свернувшись клубочком, забылся тревожным сном.
Следующие дни я помнил несколько лучше, но тоже лишь отдельными моментами. Мать нашла меня утром все там же на полу, потом долго объясняла заглянувшему отцу, что у меня жар. Я помнил прикосновения ледяных рук вызванного врача и мерзкое чувство, когда в тело проникает игла шприца.
Ночами меня будил собственный крик. Каждый раз я просыпался на полу, бессознательно пытался найти руками Ричи, а когда не находил, мозг совершал очередной кульбит, вгоняя меня в новый припадок.
Видимо, родители перестали нормально спать в эти дни. Кажется, впервые за эти годы я видел на лицах матери и отца беспокойство и озабоченность. Но меня это совсем не волновало. Я не всегда понимал, кто они такие. А когда понимал, хотелось только блевать.
Я не имел ни малейшего понятия, сколько дней провел в этом бреду, пока во мне уживалась мысль, что я остался один в этом мире.
***
Когда я открыл глаза, на дворе стояла ночь. Голова гудела, в ушах раздавалось шипение, а во рту словно кто-то скреб наждачкой. Ощущения, в общем-то, не самые радужные. Живот сводило голодным спазмом, но при мыслях о еде мутило.
Я уперся взглядом в потолок, замерев так на очень долгое
