Сон-трава. Истории, которые оживают - Елена Воздвиженская
И сейчас, слушая рассказ медсестры, Веронике хотелось вскочить и бежать, неся перед собой развевающееся знамя, и исправить эту возмутительную ошибку, ведь не должно так быть в мире – чтобы дети били престарелых родителей! Вот будь у неё отец, она бы… Из перевязочной она вышла, дрожа. Но не от боли, а от пожара, бушевавшего в груди. Она немного постояла у окна, прижимая ладонь к губам, а потом достала из кармана телефон и набрала мужа.
***
Мужчина сидел на лавочке в больничном саду. На нём была всё та же больничная пижама. Он склонился вперёд, скрестив ладони.
– Ух, еле до вас допрыгала, – опустилась Вероника на скамейку рядом с ним, и положив костыли, – Погодка-то какая, а? Тополиный пух летит, всегда обожала это волшебное время. Летняя зима.
– Замечательная погода, – согласился мужчина.
– А вы знаете, в такое время лучше всего на даче, засесть где-нибудь под яблоней, в тенёчке, с чашечкой холодного чая и книгой, почитать… или же просто прикрыть глаза и помечтать, поразмышлять, а вокруг благоухают цветы, и пчёлы жужжат, ветерок жаркий колышет ветви…
– Как заманчиво вы всё описали, аж душа открылась.
– Так в чём же дело, приглашаю вас к себе на дачу! Отдохнёте у нас.
– Да вы что, неудобно, нет. Меня скоро выписывают, домой поеду.
Вероника помолчала, а потом, повернувшись к мужчине, взяла его ладони в свои, и тихо сказала:
– Послушайте, я понимаю, что это нехорошо, что я так прямо, но я знаю про вашу жизненную ситуацию, и я хочу сделать вам предложение – нет, не предложение, а я вас умоляю, пожалуйста, поедемте к нам на дачу, мне тоже не помешает отдохнуть, а вам и тем более. Там сейчас и муж мой и дети, мы всегда летом на даче живём. А потом, когда мы вернёмся осенью в город, вы приедете с нами.
– Милая вы моя, да ведь вы даже не знаете моего имени, а приглашаете меня к себе погостить. А вдруг я плохой человек? Вдруг болею чем-то нехорошим?
– Ой, вы знаете, мы все болеем чем-то нехорошим. И гораздо страшнее гнилая душа, чем немощное тело. Так что это не уважительная причина. И, – Вероника замолчала на мгновение, а потом продолжила, понизив голос, – И я не договорила. Я хотела не просто пригласить вас на дачу, я хотела пригласить вас к себе навсегда, не в качестве гостя, понимаете, я хочу, чтобы вы стали членом нашей семьи.
– Деточка…
– Постойте, пожалуйста, всего одну минуточку, сейчас! – голос Вероники срывался, – Вы знаете, я всегда мечтала, чтобы у меня был отец. Да, я понимала, что он поступил с мамой не по-мужски, но это всё были их взрослые дела, понимаете, а я… Я всё детство мечтала, чтобы у меня был папа, как у Васьки и у Алёнки, как у всех ребят нашего двора, чтобы он учил меня кататься на велике, чтобы мы ездили в лес печь в костре картошку, чтобы зимой катались на лыжах и дурачились. Я каждый Новый год загадывала одно и то же, чтобы мой папа вернулся и нашёл нас с мамой. Но папы не было. Я выросла. Вышла замуж. Но в душе я всё та же маленькая девочка, которая ждёт своего папу, понимаете?
Голос Вероники дрогнул, в глазах блеснули слёзы и покатились по щекам. Она не вытирала их.
– Медсестра рассказала мне о вашем сыне, это не моё дело, простите меня, но знаете, мне ничего не надо от вас, у нас всё есть, и квартира, и дача, и машина. У нас нет только дедушки. Муж мой, он детдомовский. А я, про меня вы уже знаете. Я вас прошу, умоляю вас, будьте нам папой, а нашим детям дедушкой.
Мужчина слушал в изумлении, то порываясь что-то ответить, то прижимая руку к груди, унимая волнение, наконец он проговорил:
– Вы даже не знаете моего имени, деточка.
– Ах, разве ж это беда? Мы сейчас познакомимся! Меня зовут Павлова Вероника Ильинична. Ну фамилия по мужу, конечно, а девичья была Морозова.
– Как? Как ты сказала, деточка? Морозова? – мужчина побледнел, губы его дрожали, он смотрел на Веронику во все глаза.
– Ну да, Морозова. Что с вами? Вам плохо? Господи, это я вас довела своим рассказом, дура! Сейчас я приведу медсестру! Не вставайте!
– Не надо, не надо медсестру, Вероника, присядь. Мне сейчас полегчает. Скажи мне лучше, а как звали твою маму?
– Мила.
– Мила, – повторил старик, – Значит она обманула меня, она не делала аборта, не делала.
– Я ничего не понимаю, – пробормотала Вероника.
– Скажи, а мама твоя жила по улице Толстого, в пятиэтажном доме? И тебе, Вероника, сейчас должно быть тридцать восемь лет, верно?
– Всё так…
Старик опустил лицо в ладони и расплакался, худые плечи его тряслись, сквозь слёзы он повторял:
– Прости, прости меня, ведь я ничего не знал…
В голове Вероники начала складываться некая логическая цепочка, Но она боялась озвучить свои мысли вслух.
– А как же вас зовут? – осторожно спросила она.
– А меня зовут Половецкий Илья Борисович. И я тот самый мерзавец, бросивший твою маму, и желающий тебя убить.
– Господи помилуй… Да как же… Как же так? Значит… Вы мой отец?
Мужчина кивнул.
Вероника молчала потрясённая. Сколько же дорог должны были сойтись в одну, чтобы она сломала ногу в тот злополучный день и попала сюда, чтобы скорая помощь доставила её отца именно в эту больницу их огромного города, чтобы медсестра решила поведать ей подробности жизни этого пациента, чтобы они просто присели в тот день на диванчике в коридоре травматологии…
– Благодарю Тебя, Боже, – прошептала еле слышно Вероника, и уняв дрожь, вслух сказала:
– Я нашла тебя. Завтра мы едем домой… папа! Теперь всё у нас будет хорошо.
Сон-трава
Гроза разразилась так внезапно, без каких-либо обычных своих предвестников – запаха приближающегося дождя, влаги, наполнившей воздух, порывов ветра и собирающихся на горизонте туч, что показалось, будто небеса разверзлись в одно мгновение от мощного удара невидимой десницы и начался конец света. Ливень хлынул стеной. Молнии прорезали небо огненными стрелами. Кругом грохотало, скрипело, стонало, выло.
Девчонки укрылись под каким-то раскидистым кустом, от которого впрочем мало было толку, и, присев на землю, с ужасом глядели на разбушевавшуюся стихию.
– И зачем только я поддалась на твои уговоры! – стараясь перекричать раскаты грома, крикнула Алёнка подруге, – Потащилась с тобой на ночь глядя в лес за какой-то ерундой!
– И вовсе не за ерундой, – плаксиво ответила Варя, – А за сон-травой!
Алёна и Варя жили вместе в городе, учились на втором курсе института и делили на двоих комнату в студенческом общежитии. Обе русоволосые, сероглазые, стройные, очень уж они походили друг на друга, так, что однокурсники и преподаватели поначалу принимали их за сестричек. Да и характерами девчонки сошлись, что одна, что вторая рассудительная, тихая, приветливая. Приехали обе из маленьких городков, где жизнь текла неспешно и размеренно и обеим пришлось привыкать, вливаться в этот непривычный стремительный ритм мегаполиса. Вот и подружились они с первых дней, жили вместе душа в душу, делились секретами и тайнами.
Так и узнала в один из вечеров Алёнка, что у Вари отец сильно пьёт.
– Поначалу-то не был папа такой, – отставив в сторону остывший чай и подперев голову кулачком, горько вздыхала Варя, – Когда я маленькой была, работал он на заводе, как зарплату получит, так мне игрушку новую несёт и шоколадку большую, в кино меня водил, на аттракционы. Хорошо мы жили тогда, счастливо.
А в один день пришёл отец домой сам
