Мамин Восход - Виктория Ивановна Алефиренко
– Как же вы попали на фабрику? – удивилась я.
– Помнишь, после свадьбы мы с Машей квартировались у вас на Ушинском? Так вот, однажды в разговоре с Ниной Ивановной я посетовал: мол, отца нет, пенсия у мамы маленькая, помогать никак не может, вот и ходим разгружать вагоны – нас таких целая бригада! Но вагоны бывают не всегда… – Нина Ивановна предложила:
– Приходите ко мне на фабрику, что-нибудь придумаю! Вероятно и «придумала» эти ямки? – Песоцкий вопросительно взглянул на маму.
Мама сидела во главе стола и загадочно улыбалась…
Потом Влад открыл еще один секрет:
– А когда нас позвали строить Игорю с Викой дом, я сказал: «Ребята, пришла пора платить по векселям», – все взяли мастерки с молотками, и пошли строить.
…Сыграв свадьбу, мы с новоиспеченным мужем действительно пристраивали к дому комнатушку для себя. Помогать приходил весь наш стройотряд, получивший азы мастерства в солнечном Казахстане, но истинную подоплеку их поступка я узнала только теперь!
***
Мамино директорство длилось более десяти лет. А потом, в конце1983-го года ее отправили на пенсию. Не знаю, как бы она пережила это, если бы не дедушка Коля. Он водил ее гулять в парк и просто по городу, отвлекал от ненужных думок, возил на курорты – в Пятигорск, Кисловодск. Покупал мамочке свежую клубнику ранней весной, и она хвасталась мне – вот, мол, какой заботливый! Они вместе ходили в магазин, выбирать ей новый костюмчик к весне или невысокие сапожки – на осень. На даче Коленька сажал маму на стульчик под яблоней:
– Мышонок, сиди, отдыхай! – а сам копался в огороде.
Когда приезжала я, выезжали туда все, и мама смеялась:
– Сведите вместе двух римлян, и они тут же начнут строить водопровод.
– Ты к чему это?
– А к тому, что стоит вам с отцом встретиться, начинаете рассуждать о кустиках и цветочках.
Потом сил на дачу у них уже не стало, и ее пришлось продать, впрочем, к всеобщему удовольствию.
– Спасибо тебе за маму! – однажды сказала деду, и тот, уверена, понял. Ведь она так тяжело переносила одиночество. Однажды, когда жила еще без своего Коленьки, грустно призналась:
– Прихожу вечером с работы, включу везде свет, радио – и как будто не одна!– я обняла ее, глотая слезы…
Она потом еще долго трудилась в Крайбытуправлении – завотделом, старшим инженером, экономистом. И хотя эти должности были довольно престижны, сравнения с директорством они не выдерживали. И в 93-м году мама окончательно рассталась с работой.
Но даже теперь никогда не позволяла себе расхлябанности. К завтраку выходила в нарядном платьице, на улицу шла во всеоружии – подкрашенная и приодетая. Модное пальтишко или каракулевая шубка, шляпка, перчатки и маленькая сумочка были обязательными атрибутами.
Приезжая к ней, мы окунались в атмосферу добра и благости, которую создавали долгие беседы с дедушкой, «секретничанья» по вечерам с мамой на кухне и обеды с родственниками за большим, нарытым в зале столом.
А потом дедушки Коли не стало.
– Моя жизнь на этом закончилась! – горько произнесла мама, не проронив ни единой слезинки, – Душа разрывается на части, а слез нет…
…Тогда я еще не знала – тайна бытия непостижима, и чем больше горе – тем меньше слез…
Было жалко рано ушедшего деда, жалко и маму, счастливо прожившую с ним более тридцати лет. И вспомнилось, как однажды Коленька повез нас на рынок.
Мчались по широкому проспекту на довольно большой скорости – я подметила это, но молчала. Видавший виды жигуленок поскрипывал на поворотах и тут нас остановил страж порядка. Молоденький сержант степенно подошел, взял у деда права и заботливо сказал:
– Ну, куда ты, отец, несешься? А случись авария, кто тебе купит новую машину? – «отец» сразу как-то съежился и стал меньше ростом. И я увидела, что он уже старенький, наш дед Коля, и седину его увидела, и фигуру немного сгорбленную, и горько так стало…
…Подарить бы ему бордовую рубашечку в мелкую клеточку, а мамочке новую сумочку – лаковую, светлую – как она любит. Только нет уже ни деда, ни мамы, не нужна ни рубашка, ни сумочка…
Я не успела купить им новую люстру в маленькую комнату и поставить пластиковую дверь на балкон – и теперь везу в родной город подарки стареньким тетушкам – уж простите меня, но это как будто маме…
Теперь не очень люблю приезжать в свой город. Кажется, вот за этим углом – поверну и увижу – стоит Игорь Кравцов – извечный девчачий угодник, долговязый и нескладный, но улыбчивый и ласковый. В руках моднячий транзисторный приемник «Спидола», откуда на всю улицу несется мелодия «Королевы красоты», а мы с Лариской в неимоверно коротеньких юбчонках и с приличными начесами на головах прямо на тротуаре выдаем модный твист:
– По переулкам бродит лето,
Солнце льется прямо с крыш…– распевает Муслим Магомаев.
Проходившие мимо две старушки в темных платочках и с авоськами в руках, возмущаются:
– Срамота-то, какая! Нашли танцплощадку!..
…Но за углом никого нет, только ветер гонит опавшую листву, вороны ходят важно, загребая лапами и громко каркая, да изредка падают с веток созревшие каштаны – ярко-коричневые, гладкие, блестящие – совсем как в моих юношеских, так подходящих к сегодняшнему дню, стихах:
Каштаны падают звездами с неба –
Звезды бывают иногда зелеными.
И никого со мною рядом нету –
Ни друга, ни парня, ни мальчишки влюбленного.
Одна бреду осенним городом
Каштан зеленый ладонь мне колет
И слезы стоят почему-то в горле
И пусто на сердце – так пусто и холодно…
Долго гуляю по улицам детства, а однажды поехала на мамину фабрику.
У знакомых корпусов бывшего «Восхода» с замиранием сердца покинула автобус, вошла в открытые ворота. Хотя «воротами» это сооружение назвать было трудно – хлипкий шлагбаум едва загораживал вход.
Бродила среди обветшавших четырехэтажных строений и понимала, что не хочу видеть их теперешними – невзрачными, серыми, непонятного предназначения. Пусть остаются в моей памяти теми, что были во времена расцвета «Восхода» – то есть при маме. С кустами роз на клумбах, асфальтированными дорожками, ажурными железными воротами перед проходной. Шумными производственными цехами, складскими помещениями
