Противоположности - Дарьяна Кадет
Николь Тёрнер непроизвольно оказалась свидетелем эпизода и внимательно наблюдала за особенным листиком. Она оказалась погружённой в тишину одинокого дома (на данный момент) и совершенно не слышала музыку природы, там, за окном, но ей просто нравилось наблюдать, удобно устроившись в кресле, до этого подтянутого ближе к окну. Николь нравилось это кресло, садясь в которое, ты словно утопаешь в мягкости, но жёсткий каркас не позволял утонуть в нём полностью. Возможно, именно этот идеальный баланс мягкости и твёрдости так привлёк девушку, так что она отдала накопленные деньги родителям, лишь бы они только приобрели ей такую необходимую мебель в комнату. А отец, потом не раз улыбаясь, перекладывал своё заснувшее чадо с этого кресла в кровать и, погладив её по голове, покидал комнату.
Смартфон на беззвучном режиме загорелся на тумбочке, привлекая внимание, но, увидев на экране сообщение отМаркуса, Николь безразлично перевела взгляд в окно. Её заботили другие вещи. Даже любимое кресло не могло снять напряжение во всём теле, не говоря уже о бессмысленных сообщениях, которые не раз приходили, заваливая вопросами «Куда пропала и почему не отвечаешь на звонки?», «Как себя чувствуешь?» и «Одевайся теплее».
Холодные ступни отрываются от пола, чтобы поудобнее подтянуть колени к себе. Да, так, пожалуй, сейчас комфортнее наблюдать за тем, что до этого так увлекло, прослеживая взглядом за каждым совершаемым поворотом листика. Видимо, ветер наигрался и решил отпустить беднягу. Нет, всё же насмехается, не позволил опуститься к корням матери-дерева, а опустил его на сидушку качели, что была совсем неподалёку, установленная таким образом, чтобы в летний зной была спрятана в тени ветвей. Тёрнер чуть склонила голову. Когда-то она избегала взгляда на качели из детства, воспоминания, что она таила, были и приятными и теми, которые не хотелось бы помнить. Забыть и удалить. Но сейчас она позволила себе окунуться в детскую память. Вспомнить, как всё проходило.
Маленькая девочка лет одиннадцати подлетала всё выше, и всё больше хотелось вытянуть ладошку вперёд в надежде прикоснуться к такому чистому голубому небу, но только она решалась, как её тянуло обратно к земле, и лёгкое разочарование окутывало детское подсознание. Хотя она знала, что там, внизу, мальчишка лет двенадцати, но почему-то возомнивший себя намного старше, хотя разница у них была всего в восемь месяцев. Она знала, что он подхватит её, чтобы сильнее оттолкнуть от себя, и она смогла бы ещё ближе приблизиться к желанному небу. И не было страха, уже тогда, ещё в таком неосознанном возрасте, она доверяла этому мальчугану. Знала, что он скорее расшибётся сам, чем позволит ушибиться ей. Возможно, из-за детского упрямства она никогда не показывала ему этого, а лишь горделиво приподнимала носик и дула губки, хотя очень льстило его беспокойство, а улыбку показывала, только стоило ему отвернуться.
— Нэйтен, выше! — выкрикивает она ему, ощущая щекочущее чувство под рёбрами, когда качели понесли её обратно вниз.
— Ники, может, хватит? — беспокоится он, даже не смог сдержать свой типа крутой голос.
— Я хочу ещё выше! — упрямица она.
— Это последний раз, — и, перехватив качели, снова толкает её, чуть больше приложив усилий, и улыбнулся, слыша, как взвизгнула и, не сдержавшись, хохотнула. Как же ему нравится слушать её смех, потому что это была большая роскошь от девчонки с двумя хвостиками, украшенными красивыми бантиками.
Нэйтен снова ловит её, но теперь для того, чтобы остановить, едва не вывихнув при этом запястье, а она сидит и дует губы, даже не смотря в его сторону.
— Ты самая большая зануда в мире, — выдаёт заключение девчушка своей обиды и слезает с сидушки, направляясь на расстеленный плед, где не успели остыть горячие бутерброды в термомиске.
Их семьи старались устраивать такой отдых при любой возможности. Задний двор Тёрнер, широкий клетчатый плед, расстеленный на солнечной полянке, и горячие бутерброды, приготовленные миссис Картер. Обычно они сидели здесь все вместе, но сейчас родители отлучились, сославшись, что они ненадолго, но Николь и Нэйтен ожидают их уже около получаса.
Маленькая Тёрнер садится на плед, отогнав надоедливую муху, желающую присесть на миску с фруктам, и отрывает ягодку от лозы винограда, кладёт её в рот и надкусывает, ощущая приятный сладковатый сок на языке, когда рядом с ней присел Нэйтен, сложив ноги в позе лотоса. Он всегда был жилистым, а в этой позе, особенно когда надевал шорты, его коленки казались совсем острыми.
— Ты всегда дуешься без причины, — проговорил он, осматривая клумбу с неизвестными для него маленьким белыми цветами. — Уже забыла, как в прошлый раз чуть ли не упала? А я тогда разбил коленку, между прочим, — поворачивается к ней, ощущая взгляд на себе, но Николь лишь секунду внимательно осмотрела ег, а затем бледную, почти белую, коленку, на которой виднелся неровный бугорок — шрам на память об её упрямстве. И она сморщила нос, показав язык, и отвернула голову. Нэйтен посмеялся. — Как маленькая.
«Маленькая» — как же задета её детская гордость, что аж соскакивает с места, желая стукнуть по самой его макушке ладошкой, а потом заявить, что сам он маленький, но прерывают вышедшие из дома родители со странными улыбочками.
Детские взгляды непонимающе осматривают их, как матери умиленно смотрят на них, а отцы, державшие руки за спиной, вдруг достают их, удерживая маленькие поскуливающие комочки. Белые щенки, что не обрели пока что пятна для своей породы, но с такими забавными висячими ушками, были опущены на траву, и они, словно почувствовав своих хозяев, проковыляли к детям, быстро виляя хвостиками.
Николь и Нэйтен только осознали произошедшее, и их глаза заблестели неподдельной радостью. Такой искренней, которой могут обладать ещё не испорченные души. Дети чисты и невинны в своим помыслах, а добавь в них чуток доброты и верности, которые могут передать животные, и вы получите идеальное сочетание всем известных ангелов. Взрослые лишены такой привилегии по собственной глупости, но и дети не умеют это ценить, потому что осознание приходит поздно. Но этот тонкий момент был обретён подарком, и улыбки ярко сияют, подхватывая щенков на руки и хохоча, когда те пытались облизать щеки, уши и носы. И только Нэйтен не знал, чему ему радоваться больше, обретённому другу или той девчонке, которая сняла свой панцирь вредности и светилась от счастья. Такая настоящая, а привязанность к ней росла с
