Часть картины - Анастасия Всеволодовна Володина
— Ох, Софья Львовна. Что же вы сразу не сказали, я бы, может, тогда тоже поучаствовал.
— Я так и подумала. Это было бы слишком подозрительно. Вы известны своими взглядами, а про меня никто ничего не знает.
— Это правда. — Он нахмурился. — Вы лошадка темная. С этими подписями так неожиданно вышло, понимаете? Признаться, удивлен вашей смелостью. В одиночку против всех — это, знаете ли…
— Все-таки я была не одна.
— Да, теперь я понимаю, отчего у вас последнее время столь цветущий вид. Отец Василия, надо же. Не было б несчастья…
Софья не желала обсуждать Андрея, пришла она за другим, вот и свернула к тому, что ее действительно волновало.
— Последуют санкции.
Он цокнул:
— Боюсь, здесь я не смогу повлиять на дражайшую Елену Георгиевну. Не думаю, что она изменит решение по вашему высвобождению от работы.
— Этого я и не жду. Я боюсь, что она отменит спектакль. Поэтому готова взять самоотвод. Не хочу, чтобы вся наша работа пошла прахом. Это будет нечестно по отношению к ребятам.
Историк покачал головой:
— Как же я без вас?
— Я могу участвовать — только неофициально. Все лавры — вам. Если в организаторах останетесь только вы…
— Против меня она не пойдет. Знает, мне найдется что припомнить.
Непримиримо-холодное злорадство в его голосе наждачкой прошлось по свежим царапинам, которые оставила Карина Павловна. Некрасиво, жалко, размазывая слезы, она почти задыхалась и цеплялась за рукав: пожалуйста!
— Вертикаль власти и горизонталь насилия, — она сказала раньше, чем подумала.
— Что вы имеете в виду?
— Почему, чтобы отстоять что-то правильное, приходится выбирать самые неправильные методы?
Он подошел к забитому старыми томиками книжному шкафу и почти наугад вытащил потрепанную книгу. Открыл на цветной закладке и, откашлявшись, продекламировал:
— У нас в стране
Полезному мешают быть полезным.
Он может доказать, что он полезен,
Лишь получив поддержку сильных.
Добрые
Беспомощны, а боги — бессильны. Почему
У них, богов, нет крейсеров и танков,
Бомбардировщиков и бомб, и пушек,
Чтобы злых уничтожать, а добрых — оберечь?
И нам было бы лучше, и богам.
Последние строки он прочитал, уже не глядя в текст. Николай Александрович по возрасту не годился в шестидесятники, «оттепель» мог застать только мальчишкой, что, однако, не мешало ему примерять симпатичный костюм. Наверняка подростком он смотрел на Тихонова и хотел стать таким же — с актерством не вышло, но образ повторить удалось. Хотя кто знает, кем именно он вдохновлялся сейчас: учителем Мельниковым, Штирлицем или же архивариусом, который утверждал, что единственный способ избавиться от дракона — это заиметь собственного?
«Ребята» ждали ее вердикта. Она покачала головой.
— Добро должно быть с кулаками? Вы же знаете, к чему это приводит.
— Добро с кулаками имеет печальное свойство превращаться в кулаки без добра, верно. Этого вы боитесь? Но вам ли не знать, что иногда не остается другого выбора. Не возьми вы в руки… что это было? Нож? Бутылка?
Рука заныла.
— Осколок витрины.
— Не сделай вы этого, погибли бы люди.
Она схватила ручку со стола и принялась ее крутить.
— Это другое.
— Это всегда другое, но таково уж свойство человеческой психики — искать аналогии и выбирать знакомые поведенческие паттерны. Вы увидели несправедливость — и вмешались, приняв соответствующие меры. Вот если б вы прилюдно Елену Георгиевну за косу оттаскали, наказание было бы неадекватным проступку. А тут все более чем соразмерно.
— Но разве я чем-то заслужила это право наказывать? Или даже — судить?
— В этом и проблема. Границы этики куда шире ее обыденного понимания, а такие люди, как мы, склонны к совершенно излишней местами рефлексии. Потому и проигрываем: где нужно действовать — безоглядно, смело, решительно, мы лишь наблюдаем, уступая тем, кому уступать не то что грешно, а попросту стыдно…
— Такие люди, как мы… — Она отозвалась и повторила: — Такие люди, как мы, Николай Александрович? А какие мы люди? Какие-то не такие?
Тот убрал книгу, поморщившись.
— Бросьте, Софья Львовна, кокетство вам не к лицу, а мне не к возрасту. Жаль, что я не обратил на вас внимание раньше. Мы с вами многое успели бы сделать. Глядишь, и в школе бы дела давно пошли на лад.
В таком духе они беседовали еще с полчаса. Потом Николай Александрович заторопился на урок. Когда она уже была в дверях, он вдруг спросил:
— А если серьезно, зачем вам это?
Ответ уже был наготове, но она впервые сформулировала неясно жужжавшее в ее голове с того самого допроса:
— Я поняла, что или вещи будут происходить со мной, или я буду происходить с ними.
Ей понравилось, как он кивнул в ответ. Понимающе.
* * *
Он щурится:
— Мы же с вами встречались примерно в то же время.
— Спустя неделю, да.
— Вы поэтому так нервничали?
— После нашей предыдущей встречи я попросту не была уверена, что на этот раз вернусь домой.
позор и слава в их крови
Спектакль удалось спасти. Софья сделала вид, что самоустранилась, директриса сделала вид, что не имеет к этому отношения, так что подготовка продолжалась своим ходом.
Как-то раз во время репетиции, в тот момент, когда Тимофей уже разошелся на сцене, у Софьи зажужжал телефон. Она чертыхнулась в голос, тут же поймала усмешку мальчика, выругалась еще раз, но уже про себя и поторопилась наружу.
— Да? — вышло раздраженно.
— Покровская Софья Львовна?
— Мне ничего не надо, спасибо.
— Нам надо. Вас беспокоит…
Она не сразу поняла. И тут проняло — руки вспотели, лицо обдало жаром, в виске забился тревожный молоточек. Реакция, напоминавшая любовную горячку, вывела ее из себя, поэтому она и рявкнула в трубку:
— Что вам нужно?
— Вам нужно, Софья Львовна. Давайте встретимся. Где и когда вам будет удобно?
Софья выдохнула: зовет не к себе. Назвала тот же чайный клуб недалеко от метро, где они впервые встречались с Андреем, — чтобы оказаться на своей территории.
Она увидела его сразу. Под неодобрительным взглядом официанта он щедро сыпал сахар прямо в чайник, едва ли ожидавший такого напора. Софья досчитала до десяти, сжимая и разжимая руку в такт ударам сердца, и решилась подойти.
— Добрый вечер, — выдала учтиво-холодно, усаживаясь за столик.
— Как вы пунктуальны! — Он улыбнулся фальшиво, а может, и вполне искренне. Это Софья с параноидальным стремлением видела в каждом его жесте признаки обмана.
— Это профессиональное.
— Конечно. Как у вас дела?
