Лис - Михаил Нисенбаум
– Давно хотел поинтересоваться, Игорь Анисимович, нет ли в вас южной крови?
Игорь Анисимович мысленно бросился к зеркалу и устроил себе секундный осмотр. Никаких явных признаков азиатчины у него, разумеется, не было, но почему Султан спрашивает? Хочет показать, что Водовзводнов такой же азербайджанец, татарин или еврей, только скрывающийся за русским именем? Или это свидетельство доверия тайному сородичу? Откашлявшись, ректор важно произнес:
– Я, Султан Вагизович, по старой советской привычке интернационалист.
Он сразу почувствовал, что звучит это уклончиво и не слишком тонко.
– Как же иначе, Игорь Анисимович, без этого было бы невозможно достигнуть вашего положения, – кивнул Караев.
А ведь верно, подумал Водовзводнов, у нас кто только не учится, кто только не преподает. И чеченцы, и туркмены, и корейцы, и буряты, а уж евреев, тайных и явных, – добрая хайфа. Игорь Анисимович гордился умением находить общий язык с самыми разными людьми – богатыми и бедными, капиталистами и коммунистами, антисемитами и сионистами. Договорится и с Караевым, причем на своих условиях. Он и глупости говорит, когда надо, чтобы собеседник ощущал себя в безопасности, сознавал свое превосходство и незаметно подчинялся воле глуповатого визави.
«Сейчас спросит, есть ли у меня дети» – предчувствие было таким ярким, точно Султан Вагизович уже задал этот вопрос. Но Караев вдруг заговорил, какое значение имеет право для бизнеса:
– Хоть по сделкам, хоть по кадрам, хоть по налогам, хоть по льготам, хоть в дверь, хоть в окно, без юриста нефтяник как живая мишень, согласны, Игорь Анисимович?
Водовзводнов поддакивал, пытаясь понять, куда клонит собеседник. А тот все плел и плел свои силлогизмы, и в этом ковре красноречия перед очами ректора ткалась картина, в которой он – главный партнер, друг, спаситель Караева и его империи. Пока Султан Вагизович говорил, гость старался смотреть ему в глаза, но сделать это было не так просто. Дело в том, что каждый новый аргумент Караев как бы лепил из воздуха выразительными, хотя и не вполне понятными жестами. Говоря про налоги, он резал воздух библиотеки на крупные ломти, а когда говорил про таможню, почему-то играл короткими пухлыми пальцами на невидимых клавишах. Когда панораму караевских рассуждений украсили последние арабески, миллиардер произнес:
– Игорь! – можно я буду вас так называть? – Руки Султана Вагизовича начали плавное движение снизу вверх, точно он поднял с пола и намеревался поставить на невидимый шкаф крупный предмет, вроде кастрюли или таза. – Позвольте предложить вам должность директора компании Госнафта и пост члена Совета директоров, чтобы ваш ученый совет всегда был украшением нашего!
Предложение Караева было таким внезапным и значительным, что Игорь Анисимович вынужден был употребить все свои силы на то, чтобы не допустить на лицо выражения замешательства и откровенной радости. Слушая сказочные подробности об акциях, окладе, премиях, служебном автомобиле, персональном кабинете в башне на Красных воротах, ректор пытался вычислить, какие возьмет на себя обязательства, если согласится. Совершенно очевидно, что ради одного студента, пусть это «черное золотце», сын самого Караева, такие полномочия никто не предложит. Консультации? Даже если вся профессура института будет ежедневно консультировать Госнафту, это не уравновесит щедрого подарка. Со всей возможной мягкостью Водовзводнов поблагодарил хозяина и попросил несколько дней на раздумья. В это мгновение откуда-то из глубины ректорского организма раздалось тихое мелодичное урчание. Жалобный звук из живота не имел ничего общего с небоскребом Госнафты, с буровыми вышками, трубами нефтепроводов и фанфарами будущих почестей, с богатством и властью и в какой-то мере служил насмешкой над величьем человеческим. Но для Султана Караева людские слова и звуки стоили примерно одинаково, поэтому ничто не переменилось в персидских чертах широкого лица. Игорь же Анисимович хорошо знал эту ровную невозмутимость, ибо и сам понимал человека точно так же, причем гордился таким пониманием. Удивительно было встретить подобное сходство в человеке из другого теста. Или и тесто было то же самое?
– Завтрак в гостиной, Султан Вагизович, – произнес женский голос, словно горничная ждала под дверью именно такого сигнала.
За огромным, гостей на тридцать, столом они завтракали вдвоем. Никакие родственники так и не появились, и теперь Игорь Анисимович уже не был твердо уверен, что это так уж хорошо. Прислуга возникала и исчезала только для того, чтобы переменить тарелки, подлить апельсинового сока или кофе. В холодном стекле тяжелых стаканов веселилось внезапно выглянувшее солнце. Отсветы подрагивали на желтой кожуре дивана, на крышке бюро и осиной фигуре тигра на картине таможенника Руссо.
Гостиная была обставлена сдержанно-щегольской мебелью в стиле Жюля Лелё[11]. Но чаще всего взгляд ректора невольно задерживался на картине Руссо со сценой охоты, где детская окраска зверей напоминала, что в этом мире все пожирают всех, с каким бы невинным видом об этом ни говорилось.
Между прочим Караев спросил Игоря Анисимовича, какую машину он хотел бы получить от Госнафты. В институте у Водовзводнова была служебная черная «Волга», но знал ли об этом Караев? Нужно срочно приобрести иномарку, перед людьми неудобно. Нет, он не позволит Султану своими подарками подчеркивать разницу в их положении.
– Мы как раз покупаем «мерседес», хотя я в этом ничего не понимаю, – сказал он, делая глоток из кофейной чашки.
– Бывают такие дни, когда едешь в машине, смотришь на водителя и слегка завидуешь ему, – задумчиво произнес Караев, глядя за окно куда-то в глубину парка.
Неожиданное признание. Водовзводнову было хорошо знакомо это чувство мгновенной зависти работнику, который занимает одну из низших ступеней в твоем мире, но именно поэтому не должен беспокоиться о большинстве вещей, из-за которых ты вынужден терять покой днем и сон ночью. Однако признаваться в этом не принято – подобное могут счесть за слабость, а слабость на такой высоте непозволительна. Или Караев намекнул на то, что ему, Водовзводнову, придется позавидовать шоферу, если… Нет, на такие грубости восточный человек не пойдет. Зарезать зарежет, но учтиво поддакивая и с почтительной улыбкой. Игорь Анисимович подумал, что откровенность Караева сродни общим номенклатурным походам в баню. Остаться перед чужими людьми голым, со всеми своими складками, родинками, с оплывшим стареющим телом – значит
